Что это ты здесь делаешь?
Том резко обернулся. В дверях стоял Дикки. Том понял, что, когда он выглядывал в окно, Дикки, должно быть, уже находился возле калитки.
Да так развлекаюсь, ответил Том голосом, который обыкновенно выдавал его смущение. Извини, Дикки.
Дикки приоткрыл рот, потом снова закрыл его, казалось, гнев душил его настолько, что он не мог подобрать нужных слов. Он вошел в комнату.
Прости, Дикки, если это
Громко хлопнула дверь, и он умолк. Дикки стал сердито расстегивать рубашку, будто Тома и не было. Это ведь его комната, что в ней Тому нужно? Том оцепенел от страха.
Ну-ка снимай мою одежду! сказал Дикки.
Том начал раздеваться, но пальцы не слушались его от горького чувства обиды и неожиданности, ведь Дикки нередко предлагал ему надеть что-нибудь из своих вещей. Ничего подобного он уже никогда не скажет.
Дикки взглянул на ноги Тома.
И башмаки мои? Ты что, с ума сошел?
Нет. Том попытался взять себя в руки, вешая костюм в шкаф. Как там у тебя с Мардж?
У меня с Мардж все в порядке, резко ответил Дикки тоном, исключавшим дальнейшие расспросы на эту тему. Хочу сказать еще кое-что, и скажу тебе прямо, проговорил он, глядя на Тома. Я не гомосексуалист. Не знаю, что ты думал про меня на этот счет.
Не гомосексуалист? переспросил Том, едва заметно улыбнувшись. Но я никогда и не думал, что ты гомосексуалист.
Дикки хотел что-то еще добавить, но передумал. Он выпрямился, и под кожей его загорелой груди проступили ребра.
А Мардж про тебя так думает.
Почему? Том почувствовал, как краска сошла с его лица.
Он сбросил второй башмак и поставил пару в шкаф.
С чего она это взяла? Я давал какой-нибудь повод?
Тому стало не по себе. Подобных вещей ему еще никто не говорил, тем более в таком тоне.
Просто ты так себя ведешь, проворчал Дикки и вышел.
Том торопливо надел свои шорты. От Дикки его заслоняла дверца шкафа, хотя Том и не раздевался догола. Он подумал, что Мардж бросила в его адрес гнусные обвинения только потому, что Дикки хорошо относился к Тому. А Дикки не сумел его защитить и отмести обвинения!
Не гомосексуалист? переспросил Том, едва заметно улыбнувшись. Но я никогда и не думал, что ты гомосексуалист.
Дикки хотел что-то еще добавить, но передумал. Он выпрямился, и под кожей его загорелой груди проступили ребра.
А Мардж про тебя так думает.
Почему? Том почувствовал, как краска сошла с его лица.
Он сбросил второй башмак и поставил пару в шкаф.
С чего она это взяла? Я давал какой-нибудь повод?
Тому стало не по себе. Подобных вещей ему еще никто не говорил, тем более в таком тоне.
Просто ты так себя ведешь, проворчал Дикки и вышел.
Том торопливо надел свои шорты. От Дикки его заслоняла дверца шкафа, хотя Том и не раздевался догола. Он подумал, что Мардж бросила в его адрес гнусные обвинения только потому, что Дикки хорошо относился к Тому. А Дикки не сумел его защитить и отмести обвинения!
Он спустился вниз. Дикки стоял возле бара на террасе и готовил себе какой-то коктейль.
Дикки, давай разберемся, начал Том. Я вовсе не гомосексуалист и не хочу, чтобы кто-то про меня так думал.
Ладно, буркнул Дикки.
Том вспомнил, что таким же тоном Дикки отвечал на его вопросы, когда он расспрашивал его о нью-йоркских знакомых. Некоторые из них и в самом деле были гомосексуалистами, и он порой подозревал, что Дикки не признается в знакомстве с ними, хотя в действительности их знал. Ну да ладно! Кто вообще поднял эту тему? Дикки. В голове у Тома проносились разные слова, которые он мог сказать, резкие и примирительные, выражения благодарности и неприязни. Он вспомнил кое-кого из тех, кого знал в Нью-Йорке, знал, а теперь забыл, забыл их всех, и теперь жалел о том, что когда-то вообще был с ними знаком. Они принимали его в свою компанию, потому что он забавлял их, а вот ему от них ровно ничего не было нужно! Когда кто-то из них начал приставать к нему, он порвал с ними, но вскоре стал перед ними заискивать, приносил лед для напитков, подвозил в такси, хотя ему было не по пути, а все потому, что боялся, что его отвергнут. Какой же он был дурак! А какое унижение он испытал, когда Вик Симмонс сказал: «Томми, да заткнись ты, ради бога!» А сказал он это, когда Том то ли в третий, то ли в четвертый раз произнес в присутствии Вика: «Не могу понять, кто мне больше нравится мужчины или женщины, лучше, по-моему, не иметь дела ни с теми, ни с другими». Том говорил, что ходит к психоаналитику, потому что все ходили к психоаналитику, и нередко развлекал собравшихся на вечеринке жутко смешными рассказами об этих посещениях, да и фраза насчет того, что лучше не иметь дела ни с мужчинами, ни с женщинами, тоже неизменно вызывала смех, особенно смешил всех тон, которым он ее произносил, а потом Вик взял и сказал, чтобы он, ради бога, заткнулся, после чего Том совсем перестал об этом говорить, да и о психоаналитике больше не упоминал. Вообще-то, в его фразе немало справедливого, подумал Том. Такого невинного человека, как он сам, с такими чистыми помыслами, он никогда не встречал. Как это объяснить Дикки?
У меня такое чувство, будто начал Том, но Дикки и не собирался его слушать.
Сурово взглянув на Тома, он отвернулся и отошел со стаканом в угол террасы. Том направился в его сторону, но довольно нерешительно, потому что боялся, что Дикки выбросит его с террасы или повернется и скажет, чтобы он убирался к черту из его дома.
Том тихо спросил:
Ты любишь Мардж, Дикки?
Нет, но мне жаль ее. Я волнуюсь за нее. Она была со мной очень добра. Иногда нам было вместе хорошо. Тебе этого не понять.
Я понимаю. Я с самого начала так о вас и думал с твоей стороны тут что-то платоническое, а она, скорее всего, в тебя влюблена.
Кажется, так и есть. Нельзя доставлять страдания тому, кто тебя любит.
Конечно.
Том снова заколебался, пытаясь подыскать нужные слова. Им по-прежнему владело дурное предчувствие, вызывавшее у него дрожь, хотя Дикки на него больше не сердился. Выгонять его Дикки явно не собирался.
Думаю, что, если бы вы оба жили в Нью-Йорке, вы бы так часто не встречались а может, и вообще не встречались, но в этой деревне чувствуешь себя так одиноко сказал Том более уверенным тоном.
Вот именно. Я с ней не спал и не собираюсь, но дружбу поддерживать буду.
А я разве тебе чем-то помешал? Я уже говорил, Дикки, что лучше уеду, чем сделаю что-нибудь такое, что повредит твоей дружбе с Мардж.
Дикки метнул взгляд в его сторону.
Дикки метнул взгляд в его сторону.
Ничего особенного ты не сделал, но ясно, что она тебе не нравится. Когда ты пытаешься сказать ей что-то приятное, дальше попытки дело не идет.
Извини, кающимся тоном сказал Том.
Он пожалел о том, что дальше попыток у него ничего не вышло, а ведь мог бы вести себя и получше.
Ладно, оставим это. У меня с Мардж все в порядке, с вызовом сказал Дикки.
Том пошел на кухню, чтобы сварить себе кофе. Он решил не брать кофеварку, потому что Дикки очень ею дорожил и очень не любил, когда кто-то ею пользовался. «Возьму кофе и пойду в свою комнату, а там позанимаюсь до прихода Фаусто итальянским», подумал Том. Дикки не сразу успокоится у него тоже есть гордость. Он будет молчать почти весь день, потом, часам к пяти, порисовав немного, сам к нему подойдет, и все будет так, будто происшествия с переодеванием вообще не было. В одном Том был уверен: Дикки рад, что он у него живет. Дикки наскучило жить одному, да и Мардж ему надоела. У Тома осталось еще триста долларов из тех денег, что дал ему мистер Гринлиф, и они с Дикки прокутят их в Париже. Без Мардж. Дикки удивился, когда Том сказал ему, что Париж видел только из окна вокзала.
Дожидаясь, когда сварится кофе, Том убрал то, что им приготовили на ланч. Он поставил пару кастрюль в кастрюли большего размера и налил в них воды, чтобы в пищу не залезли муравьи. Эрмелинда купила на ланч тонкий кусочек свежего масла, пару яиц и четыре булочки. Приходилось ежедневно покупать понемногу, потому что холодильника не было. Дикки собирался купить холодильник на часть денег отца и уже несколько раз об этом говорил. Том надеялся, что он изменит свое мнение, потому что после покупки холодильника у них совсем не останется денег на путешествие, а пятьсот долларов, которые каждый месяц получал Дикки, расходовались им на строго определенные цели. Вообще-то, Дикки очень аккуратно тратил деньги, хотя на пристани и в барах он направо и налево раздавал огромные чаевые и мог дать банкноту в пятьсот лир любому нищему, стоило тому к нему обратиться.
К пяти часам Дикки снова стал самим собой. Днем он как следует позанимался живописью к такому выводу Том пришел потому, что последний час из мастерской Дикки доносился свист. Когда Дикки вышел на террасу, Том изучал итальянскую грамматику. Дикки сделал ему несколько замечаний.
Итальянцы не совсем отчетливо произносят «voglio»,[20] сказал Дикки. Они говорят: «Io vo presentare mia arnica Marge», per esempio.[21]
И с этими словами Дикки вскинул свою длинную ладонь. Он всегда изящно жестикулировал, когда говорил по-итальянски, словно вел в оркестре легато.
Больше слушай Фаусто и меньше обращай внимания на грамматику. Я научился итальянскому на улицах.
Дикки улыбнулся и пошел по садовой тропинке. В калитку как раз вошел Фаусто.
Смеясь, они обменялись какими-то фразами на итальянском. Том внимательно вслушивался в каждое слово.
Фаусто с улыбкой поднялся на террасу, опустился в кресло и закинул свои босые ноги на перила. Он то улыбался, то хмурился выражение его лица менялось ежеминутно. Дикки рассказывал, что Фаусто, один из немногих в деревне, не говорил на южном диалекте. Он жил в Милане, а в Монджибелло приехал на несколько месяцев погостить у тетушки. Фаусто приходил трижды в неделю между пятью и полшестого, всегда без опозданий. Они сидели на террасе, потягивали вино или пили кофе и около часа беседовали. Том изо всех сил старался запомнить все, что Фаусто говорил о скалах, о море, о политике (Фаусто был коммунистом, имел билет члена партии и, как говорил Дикки, не упускал случая показать его американцам: его забавляло то, как они удивлялись при виде билета) и о безумных, как у кошек, любовных похождениях некоторых деревенских жителей. Не зная, о чем бы еще поговорить, Фаусто, уставившись на Тома, умолкал, а потом заливался веселым смехом. Том между тем делал большие успехи; итальянский был единственным предметом в его жизни, изучение которого ему нравилось, и он чувствовал, что язык ему дается. Том хотел знать итальянский не хуже Дикки и надеялся, что через месяц упорной работы овладеет им досконально.