В тот же день духу Элмаз-хатун не было в Топкапы, и несколько лет она томилась словно в заточении в Старом дворце. И вот тот евнух, узнав, что знакомый знатный господин хочет жениться, решил использовать эту возможность и избавиться от забытой всеми фаворитки, да еще и бесплодной кто такую замуж возьмет по собственной воле даже с ее красотой?
Но стоило Али Эфенди сходить на смотрины и краем глаза увидеть Элмаз-хатун, как он пал перед силой неожиданно овладевшей им страсти. Не раздумывая, он взял Элмаз-хатун в жены. Даже когда открылось ее бесплодие, о котором тот евнух предусмотрительно умолчал, он не развелся и, спустя годы, по-прежнему любил вопреки всему свою золотоволосую красавицу-жену.
Оказавшись в этом доме, Элмаз-хатун быстро нашла общий язык с юной служанкой Эсфир, и теперь они были буквально неразлучны, нежно друг друга любя. А Менекше-хатун трепетала каждый раз, когда видела их вместе, потому как давно догадалась об их родстве. И не только в силу поразительного внешнего сходства. Она помнила горькие рассказы своей госпожи Эмине Султан о том, что ей в Топкапы прислуживала сестра по имени Элмаз-хатун, которая после предала ее, по догадкам госпожи, ради того, чтобы занять ее место в покоях султана. Да и никто не делал тайны из того, откуда в дом пришла Элмаз-хатун она же бывшая наложница, одалиска из султанского гарема.
Не слушайте ее, госпожа, воскликнула Эсфир, держа ту за руку. Айше-хатун завидует вам, только и всего. Конечно, хозяин так вас любит. И тот платок Ведь ей он и вправду такие не дарит. Вот она и плюется пламенем.
Элмаз-хатун весело усмехнулась, посмотрев на нее, и они прыснули от смеха. Менекше-хатун, опомнившись, подошла к ложу и протянула госпоже чашку с чаем, которую захватила с собой из кухни.
Выпейте чаю. Он успокаивает.
Ох, спасибо, Менекше, не переставая улыбаться, отозвалась Элмаз-хатун и села на ложе, подогнув под себя стройные ноги, а после забрала чашку из рук служанки и принюхалась. С жасмином, блаженно протянула она и сделала несколько глотков ароматной жидкости. Ну что там, эта змея успокоилась? Я уже из комнаты боюсь лишний раз выйти как бы она на меня снова не накинулась с криками и обвинениями.
Эсфир весело посмотрела на свою «тетю» Менекше, которая спокойно отреагировала на слова госпожи все в доме привыкли к извечным склокам двух госпожей и их проклятиям в адрес друг друга.
Когда я шла к вам, все еще злопыхала. Амина и Карима с нею.
Тут снизу послышался какой-то шум, и все трое поняли, что это из своей лавки на базаре, где он успешно торговал дорогими коврами, вернулся Али Эфенди, а Айше-хатун с дочерьми бросились к нему с вечными обвинениями и жалобами в адрес его второй жены. Но Элмаз-хатун лишь хмыкнула и, ожидаемо услышав голос мужа, зовущий ее, бесстрашно покинула ложе и в сопровождении Менекше и Эсфир направилась вниз. Она давно поняла, что из любви к ней муж никогда не будет всерьез на нее гневаться, и женщина научилась ловко использовать эту его слабость.
Али Эфенди стоял посреди гостевой комнаты высокий, стройный для своих лет, с обычным лицом восточного мужчины с черными волосами и короткой аккуратной бородой. За его спиной, оскорбленно вскинув подбородок, стояла Айше-хатун, а ее дочери, как всегда, держали мать под руки по обе стороны от нее.
Муж мой, почтенно склонила светловолосую голову Элмаз-хатун, всем своим видом излучая радушие и покорность. Ты звал меня?
Айше утверждает, что ты при всех проклинала ее и оскорбляла, устало, но строго произнес Али Эфенди, порядком уставший за годы от вечных ссор в его доме. Это так?
Возможно ли, господин? изумленно округлила свои голубые глаза женщина. Айше решила, что ты к ней несправедлив, увидев у меня платок, расшитый золотом, и стала обвинять меня во всех бедах. Этому свидетели все слуги.
Да как ты смеешь, мерзавка? задохнулась от возмущения Айше-хатун и подалась к мужу, который раздраженно выдохнул. Она меня не уважает! Скажи мне, эфенди, кто теперь первая жена в доме я или она?! Я вынуждена терпеть оскорбления от этой одалиски?
Айше, прекрати, оборвал ее Али Эфенди, повысив голос. Затем он обвел грозным взглядом всю комнату. Я не позволю устраивать в моем доме скандал из-за какого-то платка. Чтобы подобного больше не было!
Тишина была ему ответом и, развернувшись, мужчина вышел из комнаты, что, конечно же, тут же развязало руки его женам, а точнее, их рты.
Да растопчет Аллах твое счастье! Как ты вообще посмела обвинять меня? Ядовитая змея!
Аллах, позволь мне станцевать на ее похоронах, приглушенно прорычала от сдерживаемого гнева Элмаз-хатун, разворачиваясь и уходя, чтобы не слушать крики ревнивой и завистливой первой жены.
А Менекше-хатун и Эсфир устало переглянулись и подавили улыбки, потому что знали завтра жены Али Эфенди, стоит ему переступить порог дома, устроят очередной скандал на пустом месте.
Глава 2. Ангелы и демоны
Наконец, с наступлением октябрьского холода войско достигло столицы после победоносной войны. Дворец Топкапы с нетерпением ожидал возвращения трех шехзаде османской династии, которая в это утро собралась в султанских покоях, чтобы с почестями встретить их.
Четвертый из наследников, который на время похода был назначен регентом престола, сейчас, важно заложив руки за спину, возвышался возле отцовского трона и нервно поглядывал на выстроившихся напротив него в ряд женщин своей семьи. Шехзаде Осман был высоким и статным, как оба его родителя, с красивым гладко выбритым лицом. Светлые волосы его золотились в солнечном свете он был единственный из двоих детей Эмине Султан, который унаследовал этот необычный оттенок волос. Глаза его темно-карими, с глубоким проникновенным взглядом. Это был по-настоящему красивый мужчина, только, как и в облике его матери, красота эта была какой-то ядовитой, слишком яркой, а улыбался шехзаде Осман неприятно, с оттенком самодовольства и чуточку язвительно.
В покоях пребывало множество султанш его тетки, жены его отца, сестры, его фаворитки, другие родственницы вроде Фюлане Султан и этой совсем еще молодой султанши, имени которой он не знал она приехала в столицу пару дней назад, но так и не удосужилась предстать перед ним. И каждая поглядывала на него без всякого тепла, а порою с раздражающим сожалением или скрытым недовольством. На что шехзаде только повыше поднимал волевой подбородок и прищуривался с презрением, показывая, что мнение женщин его не заботит.
Он порядком устал от их невыносимого общества за те полтора года, что был вынужден пребывать в Топкапы и строить из себя регента престола, хотя на деле мечтал поскорее сбежать из этой золотой клетки в свой санджак, где был волен делать все, что ему угодно. Где он был сам себе хозяином. Шехзаде Осман терпеть не мог ограничивать себя рамками, заставлять себя делать то, чего он не хотел, но все именно этого от него и ждали. Постоянно ждали чего-то, а потом сами же и разочаровались в надуманных ими ожиданиях, которые он, конечно же, не оправдывал.
Он порядком устал от их невыносимого общества за те полтора года, что был вынужден пребывать в Топкапы и строить из себя регента престола, хотя на деле мечтал поскорее сбежать из этой золотой клетки в свой санджак, где был волен делать все, что ему угодно. Где он был сам себе хозяином. Шехзаде Осман терпеть не мог ограничивать себя рамками, заставлять себя делать то, чего он не хотел, но все именно этого от него и ждали. Постоянно ждали чего-то, а потом сами же и разочаровались в надуманных ими ожиданиях, которые он, конечно же, не оправдывал.
Ему было невыносимо тесно в облике шехзаде, который всем вокруг был должен: государству быть готовым однажды сесть на трон и достойно управлять им, отцу-султану во всем подчиняться и ни в чем не перечить, женщинам быть образцом идеального, преданного и любящего мужчины. Но ни одного из этих качеств в нем не было. Ни склонности к самопожертвованию во имя эфемерного блага государства, ни покорности, ни способности глубоко привязываться к кому-то. И мужчину ужасно раздражал тот факт, что именно из-за отсутствия в нем этих качеств его считали недостойным человеком, который на самом же деле попросту не оправдывал чужих ожиданий и не стремился это исправить.
Братьев он встречал без всякого энтузиазма: с каждым из них у него не сложилось теплых отношений. Старший брат шехзаде Мурад был много старше и постоянно пытался, что называется, наставить его на путь истинный, строя из себя покровителя, что только отталкивало от него шехзаде Османа, который терпеть не мог, когда его поучали. Шехзаде Мехмета он попросту презирал за его мягкотелость, кротость и неспособность постоять за себя. Пусть он и был еще очень юн, но шехзаде Осман не уважал слабость, она его лишь смешила или же весьма раздражала.
Но третьего брата, шехзаде Орхана, он ненавидел всей душой, как только можно ненавидеть человека. Этот юнец возомнил, будто волен говорить кому хочет все, что угодно, и не знал меру своей наглости. Но подсознательно шехзаде Осман просто чувствовал, что брат, будучи куда младше него, имел смелость быть самим собой, шел против всех и почему-то, пусть и удостаивался неодобрения, никогда не был объектом насмешек или чьего-то сожаления. Он вызывал у династии опасения, настороженность, возмущение, негодование или порой даже ошеломление что угодно, но не сожаление. И это попросту выводило шехзаде Османа из себя. Он не понимал, в чем была причина такого отношения к этому наглому и напыщенному парнишке и чем он уступал ему.
И вот в султанские покои под звук голоса Идриса-аги, объявившего об их появлении, вошли шехзаде. Первым явил себя шехзаде Мурад, за прошедшие годы сильно возмужавший и отрастивший бороду, придавшую его облику солидности, но оставшийся все таким же по-юношески стройным и улыбчивым. Эсма Султан, стоявшая третьей в ряду после сестер отца, просияла, увидев своего брата-близнеца. Он наградил ее теплым взглядом, однако, что ее укололо, не задержал его на ней и тут же перевел на стоящую рядом Нилюфер Султан. Насколько султанша знала, они по-прежнему поддерживали связь и сохранили свою дружбу, которая мало радовала Эсму Султан.
За ним следовал высокий и успевший возмужать за эти полтора года шехзаде Орхан статный, широкоплечий, поджарый. Кожа его была смуглой, как у отца, волосы много темнее, почти что черные, а серые глаза серебрились уверенностью и бурлили от вечного вызова, который он бросал своей судьбе и окружающим. Его можно было смело назвать привлекательным юношей, но красота эта была иного рода, нежели у его брата шехзаде Османа.