Пожелай мне ни пуха ни пера, красотка.
Линда рассмеялась.
Все с тобой будет в порядке.
Глаза доктора Брока улыбались ему из-под хирургической марлевой повязки».
На этом пассаж обрывается. Случись мне редактировать подобный текст, уж я бы поработал синим карандашом! «Улыбающиеся глаза»? написал бы я на полях, обращаясь к автору. Избегайте клише! «Из-под марлевой повязки»? У вас что, хирург с завязанными глазами оперирует?
И однако частично пассаж вошел в рассказ.
Было еще штук двадцать вступлений; я бился над ними несколько месяцев. Я имел на руках отличную идею, имел сюжет, имел несколько готовых абзацев. Но, увы, у меня не было главного героя такого, чтобы сразу цеплял, чтобы и я, и читатель себя с ним идентифицировали. Мне требовался человек с сильной мотивацией, с важной целью; ему надлежало заразить этой целью других персонажей. Да еще чтобы он был объемный, выпуклый никаких шаблонов! Пресловутая «выпуклость» обеспечивается внутренней жизнью, и ее не с потолка берут.
Где найти такого героя? Как сначала придумать, а потом раскрыть читателям его индивидуальность? Этого я не знал.
А несколько месяцев спустя он сам шагнул в мою жизнь и навсегда изменил ее.
Глава 12
Как Чарли сам меня нашел
Это случилось в Бруклине туда нам с Ореей пришлось перебраться. Поселились на улице моего детства, прямо напротив родительской квартиры. Мы очень нуждались. Орея подрабатывала стилистом и вычитывала сценарии для Стэна Ли. Их, сценариев, были сотни.
Это случилось в Бруклине туда нам с Ореей пришлось перебраться. Поселились на улице моего детства, прямо напротив родительской квартиры. Мы очень нуждались. Орея подрабатывала стилистом и вычитывала сценарии для Стэна Ли. Их, сценариев, были сотни.
Я записался на вечерние курсы, чтобы получить диплом по американской литературе. Тогда можно было бы претендовать на учительскую лицензию. Преподавание освободило бы меня из сценаристской кабалы. Я сдал экзамен в муниципальном отделе образования и стал учителем на замену в школе, которую сам окончил десять лет назад. Писал я по ночам, а также в рождественские и летние каникулы.
В 1956 году я закончил научно-фантастический рассказ «Неприятности с Эльмо»[27] о суперкомпьютере, который умеет играть в шахматы, хотя вообще-то разработан, чтобы разрешать мировые кризисы. Компьютер понимает: если проблем не останется, его уничтожат за ненадобностью. Поэтому, справившись со всеми проблемами, Эльмо запускает в систему то, что мы сейчас называем компьютерным вирусом или трояном, словом, программу, которая моделирует новые кризисы. Рассказ «Неприятности с Эльмо» опубликовали в «Гэлекси мэгэзин».
В июне 1957-го я сдал еще один экзамен в колледже и получил лицензию преподавателя английского языка и литературы. Теперь, как учитель на полной ставке, я зарабатывал гораздо больше; мы с Ореей даже смогли снять домик с одной спальней в Сигейте закрытом микрорайоне на западе Кони-Айленда. Я наслаждался прогулками по пляжу вдыхал соленый ветер, глядел в океанскую даль, вспоминал флотскую службу. Стол с пишущей машинкой я поставил в углу спальни, убежденный, что это идеальное место.
Глава департамента английского языка, под впечатлением от четырех моих опубликованных рассказов, назначил меня вести факультатив «Писательское мастерство». Мне дали две группы по двадцать пять одаренных детей в каждой. Все мои ученики любили чтение и бредили литературной карьерой. Увы, слишком многие вели себя так, словно одним фактом своего высокого IQ заслуживали успехов и признания. Бывало, недовольные отметкой, они поднимали гул или отказывались перепроверить свои работы. Тогда я говорил:
Одни люди хотят писать, другие быть писателями. К некоторым гениям успех приходит без всяких усилий. А нам, остальным, без любви к процессу письма ну просто никуда.
Как бы для баланса с одаренными мне дали еще две группы. Я вел курс английского языка, специально модифицированного для учащихся с низким IQ. От меня требовалось уделять особое внимание правописанию, структуре предложений и построению фраз. Темы в классе обсуждались только потенциально интересные «слабеньким». Руководство меня предупредило: ключ к обучению таких детей создать правильную мотивацию. Что может их мотивировать? Разумеется, вещи, непосредственно связанные с их жизнью.
Никогда не забуду первый урок «специально модифицированного английского». Словно наяву, вижу мальчика он сидит на «галерке», возле окна. Вот закончен пятидесятиминутный урок, звенит звонок, ребята вскакивают и толпой валят к двери. Не спешит со всеми только этот тихоня в черной куртке с оранжевой буквой «J».
Мистер Киз! Парнишка бочком подходит к учительскому столу. Мистер Киз, можно спросить?
Конечно. Ты в футбольной команде, да?
Ага. Я полузащитник. Слушайте, мистер Киз. Это же класс для тупиц, так?
Я смущен.
Что?
Я говорю, класс для тупиц. Для полудурков.
Не представляю, как отвечать. Мямлю:
Нет, что ты вовсе нет Просто это особый класс. Модифицированный. Мы продвигаемся чуть медленнее, чем другие
Мистер Киз, я знаю это класс для полудурков. Я хочу спросить. Если я буду очень сильно стараться и под конец семестра стану умным, вы меня переведете в класс для нормальных ребят? Я хочу быть умным.
Конечно, сказал я, даром что не знал, есть у меня такие полномочия или нет. Ты пока учись, а там видно будет.
В тот вечер я вновь засел за работу над рассказом но мальчик в черной куртке не давал сосредоточиться. Слова «я хочу быть умным» преследуют меня и по сей день. Раньше мне и в голову не приходило, что человек с проблемами умственного развития в те времена таких называли умственно отсталыми способен сознавать свой дефект и лелеять мечту о повышении интеллекта.
Я стал писать о своем ученике.
Парнишка догадывается, что он «тупица». Точка зрения учителя. Дональд Название: «Одаренные и дефективные».
Парнишка догадывается, что он «тупица». Точка зрения учителя. Дональд Название: «Одаренные и дефективные».
Два мальчика способный и умственно отсталый взрослеют вместе. Дефекты умственно отсталого отражают состояние культуры в целом. Стюарт не желает смириться со своим низким интеллектом. Он противопоставлен способному Дональду, который третирует Стюарта как раз за низкий интеллект.
Мальчик из класса коррекции влюблен в способную девочку, которая еще слишком мала, чтобы уловить различие их умственных способностей. А потом дети подрастают, различие становится им очевидно
Мальчик угодил в класс коррекции, когда начались проблемы с поведением. Теперь его и ему подобных называют бакланами.
Молодой учитель работает первый год, у него сохранились идеалы и стремления. Он верит, что Кори еще выправится. Кори мальчик с нарушениями нервной системы. Очень способный, но болезненно нервный. Из-за девочки вступает в противостояние с умственно отсталым мальчиком, гибнет в драке.
И так далее, и тому подобное. Акры бумаги, никакого толку. В конце концов я запихнул свои записки в ящик и забыл о них.
Я решил заняться романом. В основу сюжета положил свой скромный опыт в деле фэшн-фотографии, персонажей списал с Ореи и нашего делового партнера, который чуть нас обоих с ума не свел. Орея сказала: возьми академический отпуск и пиши, не отвлекайся. Сама она продолжала работать стилистом на Манхэттене.
План вроде работал. Я стал писать по ночам. Стук клавиш моей пишущей машинки, кажется, навевал на Орею лучшие сны. Если мои пальцы замирали на клавишах, Орея пробуждалась от тишины и бормотала сонным голосом: «Почему заминка?»
Завтракали мы вместе, затем на красном скутере марки «Кушман» я отвозил жену на железнодорожную станцию, а сам ехал домой и отсыпался. Вечером я, опять же на скутере, встречал Орею. Мы вместе ужинали. Она ложилась спать, а я тут же, в спальне, садился за машинку.
Не помню, сколько времени у меня ушло на черновик романа. Зато отлично помню, как отложил готовый текст на несколько дней, а когда перечел его свежим глазом пришел в ужас. Меня даже затошнило. Роман никуда не годился.
Я впал в депрессию. Я был совершенно деморализован и даже думал вовсе порвать с писательской карьерой.
Но летом 1958 года мне позвонил Хорас Голд и попросил второй рассказ для «Гэлекси мэгэзин» чтобы уравновесить «Неприятности с Эльмо».
Постараюсь, Хорас, пообещал я. Идея, по крайней мере, у меня есть.
Супер. Только не тяни, напутствовал Хорас.
Поразительно, с какой быстротой улетучиваются и депрессия, и фрустрация, стоит только объявиться издателю и заказать деморализованному писателю рассказ. Я пролистал все свои папки и записные книжки.
На прежнем месте лежала пожелтевшая страничка с записью, которую я сделал еще в первый год обучения в Университете Нью-Йорка: «Вот бы можно было повысить уровень интеллекта! Что бы тогда произошло?»
Я вспомнил видение в подземке границу, которой интеллект отделяет меня от родных.
Сколько раз я баловался с этой мыслью! Я перечитал все пассажи об оперативном вмешательстве в мозг; перечитал и варианты сюжетов, и записи о возможной форме повествования. Я думал взять за образец классическую трагедию. Вспомнил положение из Аристотелевой «Поэтики»: что для трагедий годятся исключительно благородные герои, ибо истинно трагическое падение возможно лишь с больших высот. Проверим, решил я. Что, если некто, занимающий в мире последнее место, находящийся в самом низу некий умственно отсталый молодой человек заберется на вершину Книжной горы, достигнет пика гениальности? А потом потеряет абсолютно все.
Я понял: вот оно. Есть.
Итак, у меня появилась идея, у меня появился сюжет; но до сих пор не было героя с мотивацией. Я открыл одну из последних папок, перелистнул несколько страниц и увидел запись:
«Мальчик из класса коррекции подошел ко мне после урока модифицированного английского и сказал: Я хочу быть умным.
Я замер. Уставился на страницу, снова и снова перечитывая запись. Мотивация родилась из этого вот Что, если бы?».
Орея заметалась на постели. Я отложил папки. Я был готов начать заново. Не хватало только имен.
Орея одно время работала на студию «Ларри Гордон». Ее бывшего парня, моего соперника, звали Чарли.
Я стал печатать. Орея удовлетворенно вздохнула и погрузилась в глубокий сон.
Чарли Гордон кто бы ты ни был, где бы ни жил, я слышу твой голос. В нем настойчивость и боль: «Мистер Киз, я хочу быть умным». ОК, Чарли Гордон; поумнеть хочешь? Сейчас поумнеешь. Пора не пора иду со двора.