Пока Чарли этого не сказал, мне самому идея и в голову не приходила. В плане работы она у меня не значилась. Но вот мой персонаж захотел выяснить, что ему уготовано; следовательно, это нужно знать и мне.
Поскольку я никогда не бывал в интернатах (которые ныне зовутся заведениями для лиц с проблемами развития) и толком ничего о таковых не знал, я взялся писать письма. Адресовал я их администрации нескольких интернатов; объяснил свои цели и испросил разрешения на визит.
Скоро пришло приглашение. В интернате я провел целый день. А потом написал соответствующую сцену.
«14 июля
День для поездки в Уоррен я выбрал явно неудачный серый и дождливый, и этим отчасти объясняется тяжелый осадок, с которым связаны воспоминания о нем».
Далее следует семистраничное описание (отчет 16).
Визит Чарли в «Уоррен» это мои собственные эмоции, мои впечатления. Люди, которых встретил Чарли, сцены, которым стал свидетелем, все это я видел сам. Чарли знакомится с Уинслоу, молодым ведущим психологом. У мистера Уинслоу усталые глаза, но в них читаются воля и решительность. Еще есть добрая, чуткая завотделением; у этой женщины вся левая сторона лица обезображена багровым родимым пятном. Есть заика учитель труда в классе глухонемых (он их называет «мои тихони») и директриса, заботливая, как мать.
Но больше всего меня потрясла вот какая сцена: один из «взрослых мальчиков» баюкал другого, явно старшего по возрасту, но имеющего более серьезные проблемы. Размышляя за Чарли, каково будет ходить по этим коридорам в качестве пациента, я придал ему свои чувства.
«Отчет 16
я попытался представить, каково будет ходить по его коридорам в качестве пациента, стоять в очереди в классную комнату в компании себе подобных. Может быть, я стану одним из тех, кто везет своего собрата по несчастью в инвалидной коляске, или ведет кого-то за руку, или баюкает на коленях маленького мальчика»
Уинслоу признается:
« Можно было бы нанять и психиатра, но на те же деньги я держу двух психологов людей, которые не боятся отдать нашим пациентам частицу самого себя.
Что вы имеет в виду под частицей самого себя?
Сквозь усталость Уинслоу мелькнуло раздражение, и в голосе появились недовольные нотки.
Масса людей дает нам деньги или оборудование, но мало кто способен отдать время и чувства. Вот что я имею в виду!
Он показал на пустую детскую бутылочку, стоящую на книжной полке. Я сказал, что уже обратил на нее внимание.
Так вот, многие ли из ваших знакомых готовы взять на руки взрослого мужчину и кормить его из этой самой бутылочки, рискуя оказаться при этом обделанными с ног до головы?
Я вел машину в Нью-Йорк, и ощущение холодной серости вокруг меня дополнилось внутренней отрешенностью от всего Может быть, и я вернусь сюда и проведу в Уоррене остаток жизни. В ожидании»
Вот это я и имею в виду, говоря о пополнении счета в банке памяти. Я посетил заведение для умственно отсталых, пообщался с людьми, получил эмоциональную встряску и передал все это Чарли. Теперь это его голос, его мысли, его чувства. Мне они больше не принадлежат, даром что я был первым.
Работа шла медленнее, чем я ожидал. Лишь через год я счел возможным отправить рукопись издателю. И все-таки в сроки я уложился и романом был доволен.
Чего не скажешь об издателе.
Не стану называть его имени; замечу только, что ныне этот человек уже не издатель и не редактор. Он литагент, причем весьма известный.
Рукопись он вернул с пометкой: «Не могу принять в таком виде». Ему казалось, что напрасно я вообще затеял переделку рассказа в роман; рассказ-де был выдающийся, и, конечно, многие плюсы в романе сохранились. Но автор не добавил элементов, способных придать произведению новое измерение. Нашлись и другие поводы для критики. Например, сцены с сестрой Чарли и некоторые его сны, по мнению издателя, «слишком резки для заявленного жанра и могут вызвать негативные эмоции». Вдобавок издатель сетовал на недостаточно сильную конфронтацию между Чарли и профессорами. Уверял: нужна реальная дуэль, без нее читатель будет разочарован. А еще плохо, что нет дополнительной сюжетной линии мелодраматической. Почему бы Чарли и лаборанту Берту не посоперничать за благосклонность Алисы Кинниан?
Если в двух словах издатель предлагал переписать роман от начала до конца, превратить его в любовный треугольник, совмещенный с дуэлью «герой против злодея».
А самое скверное он считал, что роман надо сократить. Повырезать все лишнее.
Дежавю.
К счастью, опыт общения с Хорасом Голдом читатель помнит его соображения о том, как из недурной истории сделать историю блестящую: надо сохранить Чарли Гордону интеллект в полном объеме, женить его на Алисе, и пускай живут долго и счастливо и умрут в один день так вот, опыт общения с Голдом укрепил мою волю, дал силы защищать плоды моего труда.
Не стану распространяться о своем отчаянии это непродуктивно.
Несколько недель я читал лекции будто в тумане. Я жаждал публикации, однако не собирался вносить дурацкие поправки. И вот я отер кровь с души и вернулся к работе.
Я займусь саморедактурой однако изменения будут согласованы с Чарли. И с самим ходом повествования.
Глава 17
Любовь и варианты финалов
До определенного момента рисунок повествования представлял собой этакую «дугу» восхождение Чарли к вершинам интеллекта и резкий спуск с оных. Пожалуй, решил я, теперь, когда рассказ перерос в роман, требуется вторая «дуга» эмоциональная. Разумеется, не надо ставить ее на передний план пускай остается на заднем; но она должна быть отчетливо видна. Ибо эта, вторая «дуга», явит новый конфликт между Чарли и Алисой. Конфликт между двумя людьми а не тремя! И никакой не любовный треугольник!
Начнется конфликт с романтического влечения из тех, что переживают юноши. Кстати, тут за эмоциями далеко ходить не надо достаточно мне вспомнить собственную застенчивость и неловкие моменты, которые она провоцировала всего несколько лет назад. И наверняка мои воспоминания найдут отклик у большинства молодых людей, только-только пробуждающихся для любви.
Итак, сцена, когда Чарли ведет Алису на концерт. Чарли не уверен в себе. Вот его ощущения:
Итак, сцена, когда Чарли ведет Алису на концерт. Чарли не уверен в себе. Вот его ощущения:
«Не знаю, чего она ждала от меня. Как далеко все это было от чистых линий науки и процесса систематического накопления знаний! Я твердил себе, что вспотевшие ладони, тяжесть в груди, желание обнять ее всего лишь биохимические реакции Обнять ее или нет? Желает она этого или нет? Рассердится она или нет? Я сознавал, что веду себя как мальчишка, и это раздражало меня».
Алиса не давала Чарли выразить нежные чувства; с учетом ее реакции на неловкие попытки Чарли я написал новую сцену, где раскрыл эмоциональные взаимоотношения этих двоих.
« Не в том дело Случилось так, что я первая женщина на твоем пути. Именно как женщина. Я была твоим учителем, то есть человеком, к которому обращаются за помощью и советом, и было бы странно, если бы ты не влюбился в меня. Посмотри на других женщин. Дай себе время.
Ты хочешь сказать, что дети обязательно влюбляются в своих учителей, а эмоционально я еще ребенок?
Не играй словами. Для меня ты совсем не ребенок.
Эмоционально отсталый взрослый?
Нет!
Так что же я такое?
Не дави на меня, Чарли. Я не знаю. Через несколько месяцев, а может и недель, ты станешь другим человеком. Может случиться, что тогда мы уже не сможем общаться на интеллектуальном уровне, а когда ты повзрослеешь эмоционально, просто не захочешь видеть меня. Чарли, мне нужно подумать и о себе. Поживем увидим. Запасемся терпением».
Теперь-то я понимаю: бросившись с головой в работу, я трансформировал отчаяние, вызванное отвержением моего романа, в душевную смуту, которая постигла Чарли, когда Алиса дала ему понять, что его любовь просто мальчишество.
Мне здорово полегчало: еще бы, я нашел верную интонацию и для этой сюжетной линии. Вместо любовного треугольника, так упорно навязываемого издателем, я вырастил конфликт из самóй истории.
За эмоциями я обратился к сравнительно недавним событиям ухаживанию за Ореей и раннему этапу семейной жизни. Орея же, покуда я трудился над новым измерением для романа, произвела на свет нашу младшую дочь, Лесли Джоан. Это случилось в феврале 1964 года.
Тем временем Клифф Робертсон, рьяно взявшийся за полнометражный фильм по моему рассказу, одолевал меня просьбами: дайте, Дэн, прочесть рукопись романа. Я отнекивался роман, мол, еще не готов. Клифф довольно часто летал из Нью-Йорка, где жил, в Голливуд и обратно. Почти каждый раз он звонил мне заранее и назначал встречу в аэропорту Детройта, приглашая, смотря по времени, на обед или на ужин.
В одну из таких встреч мы обсуждали игру Клиффа в телепостановке «Два мира Чарли Гордона». Я поведал о давлении Хораса Голда, о его требовании изменить финал для «Гэлекси мэгэзин», а также о том, как я горжусь собой, что не поддался.
Знаете, Клифф, сказал я, этих «Стальных часов» я посмотрел несчитано и не припомню, чтобы хоть одна постановка заканчивалась пессимистично. Как вам удалось удержаться столь близко от оригинального финала?
Клифф удовлетворил мое любопытство.
Оказалось, и он сам, и сценарист хотели оставить все как в рассказе, а вот продюсеры, заодно со спонсором, утверждали, будто пессимистичная концовка не вписывается в формат часовых постановок. Изломав немало копий, они таки пришли к компромиссу. Вот каким был запланирован финал: Чарли, стоя на коленях над мышиной могилкой, вдруг тянется за толстым томом в синей обложке Мильтоновым «Потерянным раем», книгой, которую он больше не в состоянии понять. Чарли/Клифф перелистывает несколько страниц, выражает лицом удивление, затем восторг. Его губы шевелятся он читает, из какового факта зрители должны сделать вывод о скором восстановлении интеллекта Чарли.
Клифф, перебил я, я эту постановку смотрел. Там ничего подобного нет.
А это потому, Дэн, что «Стальной час» идет в прямом эфире. Чарли просто не дал мне сфальшивить.
Далее Клифф пояснил: да, его проинструктировали надо намекнуть на хэппи-энд. Но сам он находился под влиянием своего персонажа столь сильным влиянием, что не мог намекать на всякую чушь. Клифф просто сидел в оцепенении, пока не истек пресловутый час и не появилась надпись «Конец эфира».