Эти продюсеры со спонсором чуть меня не порвали! поделился Клифф. В жизни столько ругани в свой адрес не слышал. А угрозы! «Тебе конец!» «Не видать тебе телевидения как своих ушей!» и так далее, и тому подобное. А назавтра посыпались восторженные отзывы, да еще номинация на Эмми и все изменилось. В результате я выкупил права на полнометражный фильм. Я единственный владелец прав!
Клифф сообщил, что нанял молодого автора он будет писать сценарий. Не желаю ли я его прочесть?
Конечно желаю, отвечал я, довольный отчетом об эфире.
С глубокомысленным видом Клифф откинулся на спинку стула.
Вы ведь понимаете, Дэн, что в игровой полнометражке пессимистичный финал недопустим от слова «вообще»? Аудитория этого не потерпит.
Опять двадцать пять, подумал я.
Робертсон подался ко мне.
Как вам такой вариант: Элджернон не умирает? Финальная сцена: Элджернон лежит в лабиринте будто мертвый
Я оцепенел.
Камера дает наплыв, продолжал Клифф, и фокус смещается на Элджернона. Он поднимает мордочку, шевелит усами, вскакивает и пускается бежать по лабиринту. Какая-никакая, а надежда есть, верно, Дэн?
Клифф, избавьте меня от дальнейших подробностей.
Я отшвырнул салфетку и добавил:
Роман еще в работе. Фильм ваш. Поскольку влиять на финал у меня права нет, я не желаю иметь касательство и до всего остального.
Четыре месяца спустя, 5 июня 1964 года, издатель написал, что не станет публиковать вторую, доработанную версию «Цветов», ибо я так и не решил поставленные им проблемы. Он предложил мне попытать счастья с продажей текста какому-нибудь издательству, которое печатает дешевые книжки в мягких обложках тогда у меня будут деньги, чтобы вернуть аванс. «Если не получится, мы обсудим другой, минимально болезненный для мистера Киза способ возвращения суммы в $650», великодушно добавил издатель.
Справившись с шоком, я подумал: ха, чего и ждать от такого субъекта! Разумеется, о бумажных обложках и речи идти не могло. Слишком много я вложил в «Цветы для Элджернона»; мой первый роман публика должна встретить по одежке по солидному твердому переплету, то есть по показателю важности посыла и сигналу для серьезных критиков.
По-прежнему готовый обсуждать сюжетные ходы и поправки с издателем, которому по душе моя идея и способ подачи, я тем не менее решил отвлечься от «Цветов» и заняться другой книгой.
В тот же день я получил телеграмму от Клиффа Робертсона. Клифф просил прислать текст ему в Аликанте, что в Испании, а второй экземпляр некоему У. Голдману в Нью-Йорк.
Я ответил только 8 июня 1964 года.
«Клифф, я получил вашу телеграмму, однако с сожалением вынужден сообщить, что книга не окончена. Понимаю: вам не терпится. Но, с учетом вашего особого отношения к Чарли, я выражаю уверенность, что вы не будете настойчивы в своем требовании прочесть неоконченный роман. Он так сильно изменился с нашей последней встречи, что, дай я его вам тогда и прочти вы его сейчас, вы бы просто не узнали текст. Эти два варианта несопоставимы еще и потому, что второй много лучше. Берясь за переработку, я не представлял, насколько это окажется трудно. Я доволен промежуточным результатом, но не сочту роман законченным, пока мы с редактором, который займется публикацией, не сойдемся на том, что в тексте больше нечего менять, дописывать или сокращать. Как только это произойдет, я пришлю вам экземпляр рукописи. Надеюсь, результат вам понравится. Меня часто спрашивают, имею ли я отношение к постановке; я отвечаю: Только к телеверсии».
Мы с Робертсоном еще несколько раз пересекались в Детройте. Конец нашим встречам положил обещанный сценарий полнометражного фильма. Назывался он «Старый знакомый Чарли Гордон».
Обложка была предусмотрительно оторвана, чтобы я не прочел имени сценариста.
«ЭКСПОЗИЦИЯ. СЪЕМКА ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ.
Камера показывает операционную в больнице: хирург, врачи, медсестры и т. д. Медсестра промокает тампоном вспотевший лоб хирурга. Словом, шаблонная сцена. Однако за секунду до вступительных титров камера надвигается на операционный стол.
И ЗРИТЕЛЬ ВИДИТ: пациент белая мышь».
Лихо, подумал я и перевернул страницу.
Сценарий производил впечатление написанного компетентным и умным человеком. Но зачем он поменял имя героини с Алисы на Диану? Зачем пишет «Charley» вместо «Charlie»? С какой тайной целью фабричный босс столько времени проводит в поисках лимонных леденцов? Впрочем, это мелочи.
Были у меня и претензии посерьезнее. Например, Чарли делают операцию примерно в середине сценария объемом в 133 страницы то есть в середине фильма! Вдобавок сценарист страшится хоть немного отойти от рассказа; прямо-таки цепляется за рассказ. Никаких драматичных эквивалентов ментальным событиям в литературном произведении он не нашел. Зато изменил мой рисунок сюжета мою «дугу». Заставил Чарли деградировать, затем подверг повторной операции, во второй раз дал надежду, но закончил крахом. Двугорбый верблюд какой-то получился.
Были у меня и претензии посерьезнее. Например, Чарли делают операцию примерно в середине сценария объемом в 133 страницы то есть в середине фильма! Вдобавок сценарист страшится хоть немного отойти от рассказа; прямо-таки цепляется за рассказ. Никаких драматичных эквивалентов ментальным событиям в литературном произведении он не нашел. Зато изменил мой рисунок сюжета мою «дугу». Заставил Чарли деградировать, затем подверг повторной операции, во второй раз дал надежду, но закончил крахом. Двугорбый верблюд какой-то получился.
Вспомнились слова Робертсона: мол, пессимистичный финал в полнометражном фильме недопустим. «Как вам такой вариант: Элджернон не умирает? Финальная сцена: Элджернон лежит в лабиринте будто мертвый, но вот камера приближается и он поднимает мордочку, шевелит усами, вскакивает и пускается бежать по лабиринту?» Когда до финала оставалось три страницы, меня пробрала дрожь.
Ну конечно!
Вот оно: Чарли держит в ладони Элджернона вполне себе живого, только «очень старого и очень усталого». Чарли подносит мышь к лицу.
«КРУПНЫЙ ПЛАН: Чарли и Элджернон, щека к щеке. Чарли улыбается. В глазах у него слезы. Камера начинает удаляться, сцена блекнет, звучит закадровая музыка Мелодия Чарли».
Все в лучших голливудских традициях.
Робертсону я сказал, что сценарий дрянь. Он ничего не ответил.
Много лет спустя, когда я питал иллюзию, будто могу писать не только романы, но и сценарии, мне попалась свежеизданная книжка «Приключения со сменой жанра»[33]. Автор Уильям Голдман давно уже вызывал мое восхищение.
Написал он не только двенадцать романов, среди которых «Парни с девчонками», «Принцесса-невеста» и «Марафонец», но еще и одиннадцать сценариев, в том числе «Маскарад», «Харпер», «Буч Кэссиди и Сандэнс Кид», «Вся президентская рать», «Марафонец» и «Мост слишком далеко». В оглавлении «Приключений сценариста» я обнаружил название «Чарли и Маскарад».
Что еще за черт?
Глава открывалась заявлением, что в конце 1963 года Клифф Робертсон втянул автора в киноиндустрию. Голдман к моменту знакомства с Робертсоном успел написать три романа, а четвертый был в работе. Робертсон уговорил его прочесть «Цветы для Элджернона» и, если книга «зацепит», написать сценарий.
Голдман согласился, даром что отродясь не писал сценариев. За «Цветы для Элджернона» он засел, едва Робертсон откланялся; счел рассказ «выдающимся произведением».
Затем, сообразив, что не представляет, с какого конца взяться за сценарий, Голдман метнулся в круглосуточный книжный магазин на Таймс-сквер (было два часа ночи) и отыскал книжку со словами на обложке «Справочник начинающего сценариста».
Далее Голдман описывает встречу с Робертсоном в Аликанте, возвращение в Нью-Йорк и продолжение работы над своим первым сценарием. Когда все было готово, он отправил текст Робертсону и стал ждать. Чего дождался? Известия, что отстранен от проекта, а новый сценарий пишет Стирлинг Силлифант[34].
Это был настоящий болевой шок, признается Голдман. Никогда прежде его не увольняли! Робертсон даже не сообщил, что конкретно ему не понравилось. «Впрочем, если как следует подумать, добавляет Голдман, мой первый сценарий просто тухлятина».
Тут-то я и вспомнил Робертсонову телеграмму из Испании с просьбой прислать роман некоему Голдману, который живет в Нью-Йорке. Вспомнил и финал: Чарли прижимает к щеке Элджернона и улыбается сквозь слезы. Заезженная дешевка, тупое клише. Выходит, я тоже приложил руку к увольнению Уильяма Голдмана голливудского сценариста первой величины.
Что ж, Билл, извини.
Глава 18
Мы находим пристанище
Все еще оцепенелый после второго отказа, я отложил рукопись; я не прикасался к ней, пока один коллега, с которым я поделился своими печалями, не попросил разрешения прочесть «Цветы». Через несколько дней, возвращая рукопись, этот коллега сказал:
По-моему, издатель неправ. Книга очень сильная. Хотя чего-то ей действительно недостает.
От этого комментария, допускающего двоякое толкование, я вздрогнул. Наверное, рот мой приоткрылся. Наверное, я уставился на коллегу, не в силах говорить. Все-таки поднявшись со стула, я вымучил нечто вроде: «Не представляю, чего там еще недостает. В любом случае, поздно вносить дополнения».
Затем, наедине с собой в кабинете, я долго переваривал комментарий. Коллега выразил свое мнение никак не связанное с маркетинговыми нуждами или издательскими представлениями о читательских предпочтениях; ничуть не волновало его, как аудитория примет мой финал. Уже вечером, лежа в постели, я продолжал думать. Получалось, коллега намекал вот на что: я не раскрыл тему, не дотянул возможно, самую малость. Неужели проворонил сюжетную линию? Какую именно?
Наутро я проснулся оттого, что в моем мозгу отчетливо прозвучала фраза: «Духовная дуга Чарли».
Ну конечно! Все стало на свои места. Изначально в тексте была только одна «дуга» интеллектуальный рост, а затем спад. Развитие коэффициента интеллекта. С добавлением любовной истории возникла вторая «дуга» эмоциональная; показатель коэффициента эмоций. А не хватало в романе третьей «дуги»; Чарли, моим попущением, не поднимался на вершину духа. Как знать, возможно, в будущем появится особый термин «коэффициент духовности».
Требовалось проследить духовный рост Чарли иными словами, построить третью «дугу».
Я вновь засел за работу. Наверное, думал я, только сумасшедшие по стольку раз переписывают да переделывают. А потом вспомнил мемуары Шервуда Андерсона я же сам его цитирую студентам, которые не любят заниматься саморедактурой! Вот он, этот пассаж: «Редко когда я писал историю не важно, длинную или короткую, которую не понадобилось бы затем переписывать. Работа над отдельными рассказами заняла у меня десять, а то и двенадцать лет».