или высадят в канаву
удалые шоферá?
Александр Левин. «Мы садимся в наш автобус» 240.
В этом случае контраст между элементами социального просторечия и литературной нормы не просто семантизируется: кондукторы и кондукторá, шофёры и шоферá оказываются разными персонажами, они не только по-разному говорят, но и по-разному ведут себя. Эти различия и формируют сюжет стихотворения. Но антитеза форм представлена не в речи персонажей, а в речи наблюдателей, которым свойственна языковая рефлексия. Иными словами, в стихотворении обнаруживается лексикализация падежно-акцентологических вариантов241.
А у Евгения Сабурова находим:
Пока не вернусь я гиппопотамом
к маленькой миленькой девочке Лизке,
пока я играю крестами, листами
и хлопочу над сосиской,
я не достоин свободы. А когда?
Когда я достоин свободы?
Ерунду уносят года.
Всё остальное годы.
Евгений Сабуров. «Пока не вернусь я к истокам любви» 242.
Вероятно, здесь обозначена аксиологическая антитеза: строка Ерунду уносят года сообщает о времени жизни человека. Чем он становится старше, тем меньше помнит ерунду. А в строке Всё остальное годы говорится о разрушительном времени вообще.
Вариантность таких окончаний часто связана с активным употреблением традиционных поэтизмов типа крыла, плеча.
Поэты вносят грамматические поэтизмы в бытовой контекст, отказываясь от их привычной денотативной отнесенности, тем самым они уравнивают высокое с обыденным:
Я думала, что выручит повадка:
поскрипывать пером о сём о том,
не помня, где Эллада, где палата,
плеча одев в халат или в хитон.
Белла Ахмадулина. «Закрытие тетради» 243 ;
Лечу к тебе, теряя тапки, раскрыв куриные крыла,
проснулся?! Нет, глаза закрыты, и щеки, улыбнувшись, спят
Как будто ты еще в утробе, зерном проклюнувшимся сквозь
ночную тьму земли прогретой, растешь, растешь, растешь, растешь
<>
Позволь сменить пеленки, о, задумчивый и элегичный!
Надя Делаланд. «Лечу к тебе, теряя тапки, раскрыв куриные крыла» 244.
Формы плеча, крыла, в прошлом формы двойственного числа, утвердились в поэзии сначала как поэтические вольности, а затем уже как поэтизмы стали обозначать символические понятия245 подобно словам типа чело, очи, уста. У Беллы Ахмадулиной речь идет о поэтическом вдохновении, сначала в иронично-сниженной стилистике (поскрипывать пером о сём о том), а затем в поддержку мифа о поэте как безумце в системе контрастов (не помня, где Эллада, где палата, / плеча одев в халат или в хитон). В таком контексте форма плеча, обозначая и телесную предметность, и символ богатырской силы, оказывается точкой пересечения контрастных образов. Надя Делаланд пишет о том, как мать спешит к младенцу. Сочетание куриные крыла, представляя мать наседкой, погруженной в быт, в то же время уравнивает это состояние с поэтическим вдохновением, не случайно младенец назван элегичным.
В стихах других поэтов крыла оказываются у комаров, у моли, мотылей, самолета. Типична ситуация стилистического контраста между грамматическим поэтизмом и сниженной лексикой контекста:
Где ты, где ты, друг бесценный?
Словно моль над пыльной сценой,
Нагло выпучив крыла,
Ты паришь, чужой, обсценный,
Ангел смерти, но не зла.
Полина Барскова. «Ангел Юго-Западного Крыла, или Исцеление» 246 ;
Поскольку жизнь промчалась, я нынче вспомнить рад
О том как с Величанским ходили в зоосад.
Там Африка рычала и хлопали крыла,
И тихо на скамейке мы пили из горла.
Михаил Синельников. «Воспоминания о поэте Величанском» 247.
В стихах Владимира Кучерявкина крыла оказываются атрибутом собаки:
Вон полетела, захлопав крылами, чужая собака.
Лезет в заборные щели, как мальчик, лихая трава.
И, говоря голосами сгорающих маков,
Широко по полю моя разлеглась голова.
Владимир Кучерявкин. «Когда побежит по полям ненасытная печка» 248.
Мотивация этого абсурдного образа, впрочем, прозрачна: о собаке говорится, что она полетела, то есть предикат выражен очень активным в языке переносным употреблением глагола полететь о быстром движении.
Поскольку грамматическими поэтизмами, как и лексическими, обозначаются не предметы или части тела, а идеальные сущности249, очень показательна десемантизация стилевого слова, например, крыла оказываются осипшими:
Большие мотыли,
мохнатые кудесники, авгуры,
страшилища ночные,
осипшими крылами хлопоча
В пылу библиотек,
в нетронутых садах макулатуры
летайте, расшибайтесь!
блаженствуйте на лезвии луча.
Александр Кабанов. «Новый Шекспир» 250.
В алогичном сочетании эпитет осипшими указывает на то, что традиции поэтической образности связывают крыла с пением.
Аксиологическая оппозиция форм крыльев и крыл представлена в таком тексте:
Последний император закурил
И робко вывел дымом на обоях,
Вначале рухнул Автор, позже Рим,
И лишь затем любовница обоих.
А под окном знаком до кинолент,
В проекции внезапной как Меркатор,
В полдневный жар терзал коньяк «Дербент»
Последний и, суровый, гладиатор.
Остановившись на шестом глотке,
Как на поэте смерть, (зрачок суть боги),
Он выдавил прикладом на песке,
Я Ной. Я спасся. Ной един во многих.
И крыльев нет, что хуже, чем нет крыл,
Великий дар лететь не обжигая,
Так гладиатор сферы посетил
И вывел влажным пальцем «дорогая».
Но император, был превыше всех
И был велик, как зритель и дальтоник,
Он на секунду поднял палец вверх,
Его вонзая в ветхий подоконник.
Дима Мониава. «Последний император закурил» 251.
Персонажи этого стихотворения император и гладиатор пациенты психиатрической больницы, мечтающие ее покинуть (в тексте изображены многие современные реалии, он входит в цикл «Стансы к медсестре»). В таком случае строку И крыльев нет, что хуже, чем нет крыл можно понять так: в изображенной ситуации помогли бы реальные крылья, а не условные поэтические «крыла» (Ср. стихотворение А. С. Пушкина «Сижу за решеткой в темнице сырой» со словами Давай улетим). Д. Мониава в телефонном разговоре подтвердил, что речь идет о психиатрической больнице, согласился с этой версией антитезы, но сказал, что, по его замыслу, форма крыльев относилась к самолету как символу эпохи модерна, уповающего на технический прогресс, а форма крыл как архаическая указывала на христианство. Строку И крыльев нет, что хуже, чем нет крыл Д. Мониава объяснил тем, что опора на технический прогресс менее надежна, чем опора на моральные ценности.
Системная вариантность форм родительного падежа множественного числа слов мужского рода, преимущественно с окончаниями -ов/-ев и нулевым окончанием (типа помидоров помидор) в современной поэзии побуждает авторов употреблять формы с нулевым окончанием и в тех случаях, когда норма препятствует этому.
При очевидной интертекстуальности формы родительного падежа множественного числа гад (т. е. при отсылке к строке И гад морских подводный ход из стихотворения Пушкина «Пророк») обнаруживается дефразеологизация существительного изъятие его из устойчивого сочетания гад морских:
В змее реки листов и гад
Водилось много в ней
Восток перетекал в закат
Алей и зеленей
Анри Волохонский. «Дом и река» 252 ;
любезный воздух мой и ты моя вода
и гад заоблачных ненужное летанье
невидимых камней подземная война
все передано мне в удел и пропитанье
Алексей Хвостенко. «Пока переживать сознанию не больно» 253 ;
И видит глаз назад, и вверх, и прямо,
и гад подводных, и надводных гад,
и каждой жизни жесткая программа
свершается как будто наугад.
Ирина Знаменская. «Как сохранить фасеточное зренье» 254.
Влияние пушкинского формоупотребления гад морских настолько велико, что нулевое окончание родительного падежа множественного числа тех слов мужского рода, которые в соответствии с нормой современного русского языка не должны иметь такого окончания, само по себе воспринимается как грамматический поэтизм, употребляемый и с романтическим пафосом, и с иронией:
На черно легли
звёзды божий пот.
Глянь в глазах нули,
лодочка плывет.
Чёрная река,
белых бинт замах,
мы на вёслах кар,
сигарет в зубах.
Анджей Иконников-Галицкий. «Слева месяц-мент..» 255.
У матросов нет вопросов,
у поэтов нет ответов.
Есть вопросы у философ,
у ментов и идиотов,
и у ченых, и в суде.
А ответов нет нигде
кроме только в небесах
да у девушек в трусах
да таких, что без вопросов
отдал жизнь за них Матросов.
Владимир Строчков. «У матросов нет вопросов» 256 ;
Цезарь едет на войну
целует бледную жену
она играет марш на прялке
и к ней луна плывет русалкой.
Вокруг полки и много шкаф.
Летает время как удав.
Владимир Эрль. «Цезарь на Буцефале» 257 ;
Первый из этой группы примеров содержит немало архаизмов: синтаксический (берег мне), лексический (чело), морфологический (на черно легли), и сочетание белых бинт органично вписывается в этот ряд (при резком контрасте современной лексики с архаической грамматикой). Второй пример представляет собой элемент неообэриутской абсурдистской поэтики с омонимической игрой, сосредоточенной в слове полки, предусматривающем сдвиг ударения: сначала это слово воспринимается как полкú наименование воинской части, затем как пóлки обозначение деталей шкафа. Возможно, здесь есть и анаграмматическая отсылка к знаменитой цитате из «Вишневого сада» А. П. Чехова: сочетание много шкаф представляет собой анаграмму обращения Многоуважаемыйшкаф.
Можно предположить, что такие формы, как ок, уш фигурируют в поэзии под влиянием традиционного поэтизма крыл, а также нормативных форм ног, рук:
Муравьи:
Середь игл и середь пик
Поскорее разомкните
Ок кукушки карий миг
Можно предположить, что такие формы, как ок, уш фигурируют в поэзии под влиянием традиционного поэтизма крыл, а также нормативных форм ног, рук:
Муравьи:
Середь игл и середь пик
Поскорее разомкните
Ок кукушки карий миг
Анри Волохонский. «Ветеринар бегущий» 258 ;
Я в ванну залег со смаком,
Погрузившись до самых уш.
Надо мной вопросительным знаком
Изгибается тонкий душ.
Юлий Ким. «Я в ванну залег со смаком» 259.
Обращают на себя внимание и такие тексты, в которых грамматическая форма существительных может быть интерпретирована и как форма единственного числа, и как форма множественного числа. Неопределенность грамматической принадлежности формы основана на полисемии флексий:
Дверь открыл зеркала.
Облак белая чудь.
Деревьев колокола
Раскачиваются чуть.
<>
И гляжу облак сед
над скалами возьми
Анджей Иконников-Галицкий. «Дверь открыл зеркала» 260 ;