помещением слов в такие контексты, в которых их частеречная принадлежность может пониматься по-разному типа нелюдим, седовлас;
преобразованием прилагательного в существительное редеривацией типа звездная желта, солнца желт;
употреблением слов типа светло, темно, сухо в позиции подлежащего или дополнения;
созданием неологизмов типа птицая, клюквым, жирафые, воспроизводящим исторический способ образования полных прилагательных;
образованием сравнительной степени существительных типа дровее, весней, морей;
образованием сочетаний с существительным-определением типа гниль-огонек, омут-стынь, мороз-пути;
образованием конструкций типа войным-война, зимым-зима, бревным-бревно;
десубстантивацией типа прохожий Бог, насекомую службу, запятой эмбрион;
субстантивацией прилагательных в контекстах с устранением существительных типа кастрюля варёной, расставаться с белым, острый в рукаве.
ГЛАВА 2. ПАДЕЖНАЯ ВАРИАНТНОСТЬ
Так утешает язык певца,
превосходя самоё природу,
свои окончания без конца
по падежу, по числу, по роду
меняя, Бог знает кому в угоду,
глядя в воду глазами пловца.
Иосиф Бродский
Иосиф Бродский
В этой главе вариантность понимается не как явление альтернативной нормы (типа в цехе в цеху), а как явление системы, возможности которой нередко противоречат норме (типа в марте в марту).
Грамматические аномалии в современной поэзии затрагивают всю парадигму существительных и часто обнаруживают не только разнообразную стилистическую маркированность, но и специфическую контекстуальную семантику.
В стихи включаются системные варианты падежных форм, представленные в диалектах и просторечии.
Следующая группа примеров иллюстрирует продуктивность флексии -у в формах предложного падежа единственного числа существительных мужского рода за пределами той лексической ограниченности (в году, в часу, в саду, на берегу, на ветру), которая свойственна кодифицированному литературному языку.
Стилистически эти формы маркированы как элементы социального просторечия:
Птички поют языком в мартý
детским, звенящим, ласковым
старые песни (те, что коту
пелось налево сказками).
Надя Делаланд. «Капли стекают в тихую муть» 179 ;
Говорят, кто родился в маю,
Как ни прячься за тюлевой шторой,
Всё тоска догрызется, который,
Похватает игрушку свою
И качает на самом краю.
Мария Степанова. «Невеста» 180 ;
Не кляни, навь-судьба, клятием кукушечку,
Не клинь впереклин кликушечку горькую,
На калиновом кусту не калечь кукушаточек.
Полетит она слеподырая за коломенскую версту,
Найдёт криком-крикмя Христа на кресту,
Залетит ко Христу в смерть-пазуху.
Сергей Круглов. «Кукушечка» 181 ;
Вот уже бересту
скручивало пламя.
На жестяном листу
блины выпекались сами.
Михаил Дидусенко. «Я ли где-то прочел» 182 ;
И мне глаза тот дым, я помню, ел.
В то лето Белый конь в сердца смотрел.
Что видел он? Звериную тоску,
Да седину у многих на виску.
Олег Охапкин. «Белый конь» 183 ;
На усу моем хвоста
Чистой речи белый мед
В соловьиных языках
И под выпивку сойдет
Анри Волохонский. «Алеше по случаю праздника» 184 ;
А наутро глянешь в запад
На обиженных полях
Там железный ходит лапоть
В ячменю и в журавлях.
Анри Волохонский. «Фома» 185 ;
Коль рыло спит на самом алтарю,
Так дух уже взыскует чифирю.
Иль грезит о другом каком безвредном пьянстве.
Так на Руси, иначе в мусульманстве.
Анри Волохонский, Алексей Хвостенко. «Русский и Интеллигент» 186.
Ненормативная флексия -у может быть спровоцирована нормативной в однокоренных словах, например, в саду в зоосаду:
Все забудешь: имя и беду,
Поезд жизни, лязгнувший на стыке
В Доме скорби, как в зоосаду,
В час обеда радостные рыки.
Ольга Бешенковская. «В Доме скорби свечи не горят» 187.
У Александра Левина в стихотворении о коте форма на дому противопоставлена ее фразеологической связанности:
Толстый Василий лежал на дому,
розовым носом спускаясь во тьму.
Запахи лавра, лаванды и роз
Толстый Василий имел через нос.
Ах, Толстый Василий, твой дом на холме
розовым носом сияет во тьме.
Великий надомник, сиятельный князь,
ты наш во тьме негасимый вась-вась.
Александр Левин. «Толстый Василий» 188.
Норма предполагает флексию -у в предложном падеже слова дом (с предлогом на), когда речь идет о работе, которая выполняется за зарплату дома (она и называется надомной работой), или когда говорится врач (портниха, нотариус) принимает на дому189. В тексте же предлогу на придается буквальное пространственное значение, а следующей строфе подвергается деконструкции слово надомник.
У Владимира Строчкова форма в полкé является элементом цитаты из песни, звучавшей в фильме Евгения Карелова «Служили два товарища»190 (первые три строки стихотворения со всеми их диалектно-просторечными грамматическими формами полностью совпадают со строками песни):
Служили два товарища, ага.
Служили два товарища, ага.
Служили два товарища в однем и тем полке.
Сидели два товарища тихонько в уголку.
Один из них был Эрихом, ага.
Один из них был Эрихом, ага.
Один из них был Эрихом, Марией был другой.
В угле они сидели и оттуда ни ногой.
Вот Эрих и Мария, и ага,
Вот Эрих и Мария, и ага,
Был умных два товарища, а третий был дурак.
Служили оба-трое, ну а третьим был Ремарк.
Служили два товарища примером, ага,
а третий был, паскуда, офицером, да-да.
И были два товарища, к примеру, два бойца,
а третий был писатель, ламца-дрица-гоп-ца-ца.
Вот пуля прилетела, и ага,
другая прилетела, и ага,
и третья прилетела, и подумала, ага,
и мимо пролетела: глаз нецелкий у врага.
А первая-вторая, и ага,
попали вдвох в товарищей, ага,
и вот уж два товарища лежат в земле сырой,
и нет уж двух товарищей, а третий стал герой:
зарыл он двух товарищей, ага,
забыл он двух товарищей, ага,
а вспомнил двух товарищей и написал роман.
Изрядное чудовище товарищ был Ремарк.
Владимир Строчков. «Служили два товарища, ага» 191.
В четвертой строке автор демонстративно не рифмует полкé уголке, а вместо этого продолжает грамматическую тему ненормативного предложного падежа формой в уголку. Далее включается семантическая игра с омоформами слов угол и уголь: В угле они сидели и оттуда ни ногой. В конце текста появляются абсурдная синтаксическая рассогласованность фразы (Был умных два товарища) и абсурдное числительное оба-трое.
Весь этот грамматико-семантический карнавал порожден тремя именами Ремарка, автора знаменитого романа «Drei Kameraden», в русском переводе «Три товарища», а также устойчивым представлением о том, что в персонажах романов воплощаются разные черты личности авторов.
В стихотворении Марии Степановой грамматическая аномалия в своем уму основана, прежде всего, на фразеологическом подтексте:
Было, не осталося ничего подобного:
Сдобного-съедобного, скромного-стыдобного.
Чувства раздвигаются, голова поет,
Грязно-белый самолет делает полет.
Ничего под праздники не осталось голого:
Ты держись за поручни, я держусь за голову,
У нее не ладятся дела с воротником,
И мигает левый глаз поворот-ни-ком.
(Горит золотая спица,
В ночи никому не спится.
ЮКОС, ЮКОС,
Я Джордж Лукас.
Как вам теперь покойно?
Что ваши жёны-детки?
Все ли звездные войны
Видно в вечерней сетке?
Спилберг Стиви,
Что там у нас в активе?
Софья Коппола,
Где панорама купола?
Ларс фон Триер,
Хватит ли сил на триллер?)
Лётчица? наводчица; начинаю заново,
Лётчица? наводчица; начинаю заново,
Забываю отчество, говорю: Чертаново,
Говорит Чертаново, Банный, как прием?
Маша и Степанова говорят: поём.
А я ни та, ни ся, какие? я сижу в своем уму,
И называть себя Марией горько сердцу моему,
Я покупаю сигареты и сосу из них ментол,
Я себя, как взрывпакеты, на работе прячу в стол,
А как стану раздеваться у Садового кольца
С нервным тиком, в свете тихом обручального кольца
Слёзы умножаются, тьма стоит промеж,
Мама отражается,
Говорит: поешь.
Мария Степанова. «Было, не осталося ничего подобного» 192.
Резкая грамматическая аномалия по отношению к норме (сижу в своём уму) провоцирует читателя искать аналогии, то есть ассоциативный подтекст в самом языке.
Можно сказать, что эта форма суммарно производна от нескольких устойчивых сочетаний. Некоторые из них содержат нормативное или узуальное окончание предложного падежа -у в рифмующихся словах (то есть в тексте М. Степановой имплицируется рифма): в дому, работать на дому, сидеть в своем углу, некоторые лексику, вошедшую в строчку Степановой: слово ум ты в своем уме?, держать в уме, жить своим умом, сходить с ума, слово сидеть: сидеть дома, сидеть в своем углу. Флексия -у, присоединяемая к слову ум (заметим, что при этом получается слово-палиндром), содержится в выражении делать что-либо по уму, то есть делать правильно, хорошо, однако в этом случае слово ум стоит не в предложном, а в дательном падеже.
Максимально близкими к авторскому стилистически сниженному сочетанию в своем уму являются, вероятно, сочетание в дому (фонетически) и сидеть в своем углу (лексически и синтаксически).
Вариант в дому (второй предложный падеж с местным значением) в современном русском языке стилистически маркирован как разговорно-просторечный, но его, несомненно, следует признать и грамматическим поэтизмом193. Такая статусная двойственность производящего сочетания соотносится с мотивом раздвоения личности, в быту обозначаемого выражением сходить с ума. В таком случае слова сижу в своем уму, лексически отрицая сумасшествие, вместе с тем грамматически напоминют о нем.
В стихотворении говорится: Маша и Степанова говорят: поём. / А я ни та, ни ся, какие? я сижу в своём уму, / И называть себя Марией горько сердцу моему.
Имена Маша, Степанова, Мария, вероятно, являются словесными знаками разных социальных ролей лирического «я».
Раздвоенность сознания (даже растроенность возможно, в подтексте содержится и расстроенность как эмоция) вызвана конфликтом поэтических потребностей, домашних и служебных обязанностей. Эта утрата цельности представлена многочисленными образами и мотивами: и тем, что звезды теперь можно смотреть только по телевизору в фильмах Лукаса «Звездные войны», и намеком на тюрьму, в которую попали руководители нефтяной компании ЮКОС, в прошлом очень успешной, и позывными ЮКОС, созвучными шпионскому псевдониму Юстас из фильма Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны».