Жить в охваченных голодом деревнях очень тяжело, приходится преодолевать многочисленные невзгоды. Если вы никогда не были в России и не представляете, что такое русская деревня, вы не сможете вытерпеть жизнь там.
Голод чудовищен! И хотя правительство пытается делать все возможное, частная помощь крайне необходима. Лошади мрут от отсутствия корма, коровы и прочий домашний скот либо забиваются крестьянами, либо подыхают от голода. Выживет лишь малая часть поголовья.
Если вам удастся собрать достаточную сумму, мы бы подумали о том, чтобы весной купить лошадей и раздать их крестьянам южной России, дабы они могли опять работать. Без домашнего скота наши крестьяне сделать ничего не смогут. Но это всего лишь планы. Сейчас нам нужно многое сделать для того, чтобы люди выжили. Так печально видеть бедных страдающих крестьян, беспомощных и ищущих поддержки, но они начинают надеяться, как только встречают кого-то, кто чувствует к ним сострадание и интерес.
Если вы постараетесь предпринять что-либо, Бог благословит вас.
Ваша
графиня С. Толстая128.
Находившийся в эпицентре голода соотечественник Леффлера журналист Юнас Старлинг подтвердил, что графиня надежный посредник, и сообщил московский адрес Толстых129.
На счет Леффлера «Юрсхольмский сбор средств в пользу бедствующих русских крестьян» начали поступать деньги. Подписавшийся как Теософ прислал организаторам пятьдесят крон с «благодарностью во имя человечества»130. Писатель профессор Виктор Рюдберг внес скромную десятку, в то время как «два друга мужиков и Толстого» пожертвовали в пять раз больше131. Историк профессор Харальд Хьернэ перевел гонорар за лекцию в размере ста крон, прокомментировав сбор в письме к Рюдбергу: «К участию в судьбе несчастных русских добавляется тот мотив, что мы, шведы, ратуя за оборону нашей страны, должны воспользоваться случаем и показать миру, что нами движет не некая национальная ненависть к кроткому русскому народу как таковому»132.
Такая же значительная сумма сто крон пришла от «Работницы». В одном из писем к Леффлеру Софья Андреевна отозвалась об этом так:
Господин Леффлер, от своего имени прошу вас сердечно поблагодарить человека, который под именем Работница милостиво отдал в пользу несчастных, страдающих от голода русских крестьян 100 крон, возможно полученных в результате тяжелого труда и имеющих гораздо большую ценность, нежели средства, пожертвованные в условиях их переизбытка.
Я отправлю господину Стадлингу отчет о расходах, совершенных ради бедных голодающих, и о суммах, присланных для нашей деятельности неизвестными благотворителями. Отчет составлен моим супругом, графом Львом Толстым, и я надеюсь, что господин Стадлинг найдет того, кто переведет этот документ на шведский. Примите мои и т. д. 133
Средства «Юрсхольмского сбора» были отправлены в Москву тремя почтовыми отправлениями в апреле, мае и июне 1892 года. В письме от 18/30 мая 1892го Софья Андреевна благодарит за 475,50 кроны, из которых триста получены от неместных жертвователей134. «Юрсхольмский сбор» уже официально закрылся, когда был получен взнос в размере 150 крон, сделанный литератором и фотографом Карлом фон Платеном при посредничестве Виктора Рюдберга135.
Общая сумма, собранная за четыре месяца, составила 607,50 крон136. Софья Андреевна благодарила:
Monsieur, Je vous prie d exprimer ma reconnaissance à M. Carl von Platen pour les 150 couronnes, que jai reçu pour les malheureux, frappés de la disette en Russie. Cest avec chagrin, que nous devons prévoir encore une triste année, parc que dans plusieurs gouvernements de la Russie la récolte est très mauvaise. En vous remerciant, Monsieur, pour Votre sympathie et vos bons sentiments pour notre Malheur, je vous prie d agréer mes sentiments distingués.
Ce 24.06. Juin 1892.Contesse S. Tolstoi137В редакции Aftonbladet также существовал список для желающих участвовать в сборе шведской помощи. В сумме она составила 607 крон. Среди жертвователей были, к примеру, лютеранская миссия Оммеберга, «дама, которая жила в Петербурге» и учащиеся Юрсхольмской школы138. В начале осени поступили еще 97 крон139.
Существовали и другие каналы. В письме Юнасу Стадлингу, шведскому журналисту, дочь Толстого Мария благодарила за деньги, которые «Счастливая семья» отправила Софье Андреевне через Стадлинга140. Фрëкен Мария Эрстрëм организовала сбор в местном баптистском приходе и получила из Москвы персональное благодарственное письмо, датированное 24 апреля 1892 года141. Стадлинг пригласил подключиться к сбору средств и шведского издателя Толстого, который не был обязан выплачивать гонорары русским писателям. Ответным жестом Альберта Бонниера стала отправка в Москву суммы в 500 немецких марок, за что он получил личную благодарность от Софьи Андреевны142. В Бегичевку, штаб благотворительной деятельности Толстых, 2 марта 1892 года пришло также письмо из Швеции от Акселя Лидмана, главного редактора Södra Dalarnes Tidning в Хедемора. По просьбе Толстого Стадлинг перевел вопрос шведа: «Как мне передать незначительную сумму денег вашим бедным соотечественникам?» «Горячее желание» Лидмана помочь растрогало Толстого до слез143. В отчетах Толстого о поступлении и использовании средств за второе полугодие 1892го упоминается еще одно шведское пожертвование: 53 рубля, полученные от неизвестного лица через газету Aftonbladet144.
Разрозненные суммы в помощь голодающим поступали из Швеции и в 1893 году. В годовом отчете Толстой упоминает 87,37 рубля от «Христианского союза молодых женщин Швеции»145. Бедные батраки из Сундсвалля собрали 60 крон, которым Старлинг добавил 37,50, что в сумме составило ровно 50 рублей146. На этот раз благодарственное письмо Стадлингу прислала дочь Толстого Татьяна: «Эта помощь была весьма кстати и спасла от голода несколько семей»147.
В Финляндии активно цитировались публикации русской прессы о голоде и благотворительной деятельности Толстого. «Страшный вопрос» напечатали в Nya Pressen (29.11.1891), а текст «О голоде» в обобщенном виде вышел в Hufvudstadsbladet под заголовком «Ett nytt nödrop av Tolstoj» («Новый крик о помощи Толстого»), а также в Nya Pressen (02.02.1892) и местных газетах. Газета Finland (28.05.1892) процитировала отчет Толстого о распределении собранных средств и результатах работы. Со справедливым негодованием сообщалось, что «Московские ведомости» и «Гражданин» позволяют себе бесстыдную клевету и издевательские выпады в адрес жертвенной работы Толстого, но упоминалось и о материалах, защищающих честь писателя, например в «Вестнике Европы»148. Широкое распространение получил фальшивый слух о том, что Толстой помещен под домашний арест в собственном имении, что усилило недоверие финнов к российскому правительству.
В Финляндии так же, как в Дании и Швеции, призыв Софьи Андреевны, опубликованный по-шведски в Finland (28.11.1891) и по-фински в Kaiku (03.12.1891), послужил сигналом для сбора средств. Однако, в отличие от Швеции и Дании, здесь процесс шел официально, а не на уровне частных лиц. Царь Александр III нашел просьбу «Финского союза помощи больным и раненым воинам» (с 1919 года Красный Крест Финляндии) о сборе средств «весьма отрадной» и охотно пошел навстречу желанию подданных149. Благодаря губернаторам призыв был услышан во многих муниципалитетах и получил положительный отклик, несмотря на то что российская политика в Финляндии уже успела породить антирусские настроения и часть населения самой Финляндии тоже остро нуждалась в помощи. До февраля 1892 года было собрано 108 300 финских марок и 1230 рублей. Из этой суммы 1800 рублей были переданы графине Толстой, а 2000 в Самарскую губернию придворному советнику доктору Фердинанду фон Вальбергу150. Через полгода итоговая крупная сумма сбора составила 166 541 марку и 1543 рубля, из которых в Россию отправили 64 400 в рублях и 6400 в финских марках151.
В общей сложности в Швеции, Дании и Финляндии (данные о норвежских сборах отсутствуют) было собрано 70 000 рублей, что позволило более чем пяти тысячам голодающих пережить зиму.
Письма в Россию от желающих помочь переводил для Софьи Андреевны Петер Ганзен. Самое странное пришло от финского шведа из Гельсингфорса. Этот человек изобрел оружие, «в сравнении с которым все армии, броненосцы и крепости ничто». И если ему дадут всего лишь 34 тысячи рублей на развитие изобретения, то через два месяца прибыль составит 3040 миллионов рублей, и ее можно будет использовать на нужды голодающих152.
Возникали разнообразные идеи, и предлагались прочие типы помощи. Кристина Кнудсен из Тандрупа предложила датским семьям принимать русских детей из пострадавших деревень. По крайней мере, ее собственная семья и ее родители были готовы принять по одному ребенку. Поездку в Данию они также могли оплатить153. Журнал «Северный вестник» намеревался издать в пользу голодающих антологию зарубежных писателей. Ганзен обещал посодействовать изданию и связаться с известными скандинавскими авторами. Однако ни Георг Брандес, ни Бьёрнстьерне Бьёрнсон, ни Александр Хьелланн интереса к проекту не проявили. Хьелланн полагал, что вместо того чтобы собирать крохи со стола власть имущих, надо призвать голодающих опрокинуть весь стол!154 В Финляндии женские кружки рукоделия устраивали благотворительные лотереи, полковник в отставке Георг Фразер выступил с серией лекций о Й. Л. Рунеберге, а музыканты Финского стрелкового батальона дали несколько концертов, доходы от которых были пожертвованы голодающим.
Неизвестный финн 1892
Некий проживавший в центральной России финн, услышав в начале 1892 года, что в имении по соседству находится Толстой, и будучи знакомым с молодым хозяином имения графом Б., отправился туда, чтобы встретиться с писателем. Присоединяться к благотворительной деятельности он, по-видимому, не намеревался, надеясь лишь перемолвиться несколькими словами со знаменитостью. В письме к своему шведскому знакомому он позднее рассказал о визите, состоявшемся, по всей видимости, в середине февраля 1892 года155.
Оказавшись на месте, он узнал, что Толстой с дочерью (вероятно, Марией) приехали полчаса назад и сейчас отдыхают. Разговор с писателем мог состояться только в восемь часов за ужином. Финн ждал в гостиной, когда туда вошел «старый седой человек с длинной и несколько неухоженной бородой». Он был одет как русский крестьянин серая рубаха, подпоясанная тонким кожаным ремнем, высокие сапоги. По заискивающей манере слуги, подавшего галоши, стало понятно, что это и есть сам Лев Толстой.