Толстой намеревался выйти на улицу, но остановился, когда ему показали посетителя. Первым прозвучал вопрос о национальности гостя. Услышав, что тот финский швед и только что вернулся в Россию после поездки в Стокгольм, Толстой заговорил о положении в Финляндии. Двумя годами ранее Российское государство предприняло первые пугающие попытки сделать Великое княжество Финляндское более интегрированной частью Российской империи. Планировалось устранить финскую таможню и валюту, а также ввести единую законодательную базу. Первым актом русификации стал почтовый манифест 1890 года, согласно которому почтовое ведомство Финляндии административно переходило в подчинение российского министерства иностранных дел.
В упомянутом выше частном письме после предложения «Он (Толстой. Б. Х.) заговорил о положении в Финляндии» следует красноречивое многоточие. Возможно, Толстой слишком жестко нападал на царский режим? Во всяком случае, Скандинавия как тема для разговора была не столь рискованной. Толстой воскликнул по-французски: «Quel pays sympathique et agréable, seulement démêlés entre la Norvège et la Suède est bien pénibles»156. Благодаря датчанину Ганзену Толстой кое-что знал о творчестве Бьёрнсона и Ибсена. О первом Толстой отзывался с восторгом и уже обменялся с ним письменными приветствиями.
Во время ужина гость из Финляндии заметил, что Толстой не только одевается как крестьянин, но и за столом ведет себя так же. Он руками взял себе две большие картофелины с общего блюда, но отказался от рыбы.
Вместе с дочерью Марией Толстой основал порядка ста народных кухонь в наиболее пострадавших районах Рязанской и Тульской губерний. Следующей он намеревался посетить деревню в пятидесяти километрах от имения. Поездом он не ездил (железнодорожные путешествия слишком «скучны»), а предпочитал добираться из деревни в деревню пешком. «Именно так мы и делаем», подтвердила Мария. Финн описал ее как «маленькую, стройную, довольно красивую юную даму с умным и выразительным лицом». На ней было европейское модное платье, но в качестве верхней одежды она носила русскую каракулевую шубу.
Во время ужина гость из Финляндии заметил, что Толстой не только одевается как крестьянин, но и за столом ведет себя так же. Он руками взял себе две большие картофелины с общего блюда, но отказался от рыбы.
Вместе с дочерью Марией Толстой основал порядка ста народных кухонь в наиболее пострадавших районах Рязанской и Тульской губерний. Следующей он намеревался посетить деревню в пятидесяти километрах от имения. Поездом он не ездил (железнодорожные путешествия слишком «скучны»), а предпочитал добираться из деревни в деревню пешком. «Именно так мы и делаем», подтвердила Мария. Финн описал ее как «маленькую, стройную, довольно красивую юную даму с умным и выразительным лицом». На ней было европейское модное платье, но в качестве верхней одежды она носила русскую каракулевую шубу.
То, что гость не разделял взгляды Толстого на жизнь и его веру, понятно из последних строчек письма: «Разговоры с Толстым на религиозные и социальные темы были весьма интересны и развлекательны, а его идеи зачастую более чем странны».
Аллан Шульман 1892
Упомянутого выше молодого графа Б. идентифицировать нетрудно. Это Владимир Бобринский (1867/681927), владелец Богородицкого дворца, что в шестидесяти-семидесяти километрах к юго-востоку от Тулы. История имения восходит ко временам Екатерины Второй. В определенный период число крепостных исчислялось здесь десятками тысяч. Отец Владимира Алексей Бобринский (18261894), министр и предприимчивый помещик, принадлежал к российским последователям британского проповедника, лидера евангельского движения лорда Гренвиля Редстока. С Толстым, чья усадьба Ясная Поляна располагалась в пятидесяти километрах, они часто вели горячие дискуссии на религиозные темы. В утрированной форме свой взгляд на деятельность Редстока в России Толстой дал в романе «Анна Каренина», где английский миссионер выведен в образе сэра Джона, центральной фигуры великосветского кружка графини Лидии Ивановны.
Имение перешло к Владимиру Бобринскому в 1889 году. Как председатель земства и глава местного отделения Красного Креста он энергично включился в борьбу с голодом. Узнав, что молодой Бобринский помогает пострадавшим практически в одиночку, Толстой 12/24 февраля 1892 года выехал верхом в Богородицк157. Вместе с Владимиром они составили план помощи для окрестных деревень. Стало ли это следствием трехдневного визита Толстого или нет, но весной Владимиру Бобринскому удалось наладить масштабную и успешную работу бесплатных столовых, хлебопекарен, пунктов медицинской помощи и детских домов158.
К разнообразной благотворительной деятельности присоединился и управляющий имением, финский агроном Карл Аллан Кнут Шульман (18601892). Уроженец Борго (Порвоо) Шульман получил образование в Сельскохозяйственном институте Мустиалы и с середины 1880х служил в России. В 1888м, после трех лет в Марьине, имении Строгановых-Голицыных под Петербургом, он поступил на службу к Бобринскому и перебрался в российскую глубинку. Помимо работы в качестве управляющего, Шульман вместе с женой Анной (урожденной Стиернкрейц) организовал воскресную школу для многочисленных местных детей. Там они пели псалмы шведского поэта Лины Санделл, которые Шульманы перевели на русский. Слухи об успешной деятельности иностранцев-протестантов вызвали возмущение православной церкви. Однако Шульману, которого Толстой предупредил о предстоящей инспекции, удалось ловко отразить все нападки российских священников и жандармов159.
Как правая рука графа Бобринского Аллан Шульман активно участвовал в помощи голодающим Богородицка и прилегающих деревень. Труд этот был небезопасен. Пятого марта Толстой узнал, что Бобринский заразился тифом. Граф выздоровел, а его финский управляющий скоропостижно скончался от этой болезни 24 апреля. Разбитая горем вдова вместе с тремя детьми в отчаянии вернулась в Финляндию. Младшему Моргану, родившемуся в Богородицке в сентябре 1889 года, на момент смерти отца было три года, однако через много лет он будет рассказывать собственным детям, как сидел на коленях у Толстого по-видимому, во время визита писателя в имение в скорбном 1892 году160.
Работодателю Шульмана, Владимиру Бобринскому, было суждено умереть в 1927м в Париже, куда он прибыл как политический беженец.
Работодателю Шульмана, Владимиру Бобринскому, было суждено умереть в 1927м в Париже, куда он прибыл как политический беженец.
Юнас Стадлинг 1892
В начале 1892 года шведский журналист Юнас Стадлинг (18471935), филантропически настроенный баптист, узнал о голоде от своих русских друзей. С Россией он был знаком и ранее. Первые поездки сюда он предпринял по поручению Национального библейского общества Шотландии и Евангелистского общества распространения христианских знаний среди шведов, проживающих за пределами Швеции. Теперь он договорился с американскими благотворительными организациями о поездке в пострадавшие районы России для спасения голодающих, в первую очередь тех, кто не получил официальную помощь. По мере возможности и при поддержке саратовского представителя Британского библейского общества он намеревался оказывать помощь евангельским христианам, так называемым штундистам161. Как действующий журналист он также предполагал освещать катастрофу в прессе.
Поскольку Толстой и его семья уже организовали помощь на местах, Стадлинг решил сотрудничать с ними. Двадцатого января 1892 года (по шведскому календарю) он написал Софье Андреевне в Москву письмо, в котором просил совета. Спустя две недели пришел ответ: любая помощь приветствуется. Частные организации запрещены, но сотрудничество с семьей Толстых это приемлемая альтернатива. Бóльшую пользу принесет личное участие в благотворительной деятельности в деревнях. «Голод чудовищный! писала Софья Андреевна. Правительство стремится делать все, что может, однако частная помощь тоже очень важна. От нехватки корма мрут лошади; коровы и прочий скот либо забиваются крестьянами, либо падают и дохнут от голода: останется только небольшая часть»162.
Спустя месяц Стадлинг отправился в Россию через Германию и Польшу. Жандармы на границе с пристрастием рассматривали его паспорт и допрашивали его как преступника. Подозрительность объяснялась тем, что в графе «профессия» значилось «литератор». Во время поездки в Москву Стадлинга поразил контраст между роскошью высшего класса и жизнью народа, какой она представлялась из окна поезда. Вдоль железнодорожных путей ходили нищие, толпами собиравшиеся на станциях. Попытки обсудить проблему с попутчиками понимания не встретили. О бегах, породах собак и «Pariser-kurtis» они знали всё, но ничего не знали о жизни народа и голоде. К русским крестьянам относились как к скоту, и те, надо думать, привыкли к трудной жизни и бесчеловечному обращению. Кроме того ситуация сильно преувеличена!
В Москве Стадлинг разыскал дом в Хамовническом переулке. На месте был только сын Лев Львович, «худощавый и высокий молодой человек», но в пять часов швед мог рассчитывать на встречу с Софьей Андреевной. Графиня оказалась женщиной «острого практического ума и невероятной трудоспособности»163. Несмотря на свои 47 лет, она выглядела молодо и отличалась живыми манерами164. После простого, но вкусного ужина, за которым Стадлинг впервые попробовал хозяйский квас «приятный напиток», Софья Андреевна с неприязнью рассказала о том, как супруга травят в прессе, не давая никакой возможности защитить себя: «Вы не представляете, как перевираются идеи моего мужа, как искажаются и обезображиваются его планы. <> Мой муж не политический бунтовщик, как утверждают его враги. Он прежде всего желает нравственного возрождения общества, всеми его словами и поступками движет моральное возмущение некоторыми суждениями и обычаями нашего времени»165. Недавно она была на аудиенции у царя, который пообещал, что Толстого оставят в покое, но, несмотря на это, «Московские ведомости», как и прежде, полны ненависти, а московский дом находится под постоянной охраной.
На московский адрес приходили средства со всех уголков мира, Софья Андреевна делала закупки и отправляла помощь дальше. Ежедневно она получала огромное количество писем, на которые нужно было отвечать. Она пообещала позаботиться и о пожертвованиях, которые придут на имя Стадлинга. Это будет «значительная помощь, и в денежных средствах, и в продуктах питания, в частности, более двадцати вагонов муки из Америки»166. Часть средств перенаправят в Саратов. Стадлинг, со своей стороны, не требовал никакого вознаграждения за свою работу, а расходы планировал покрывать за счет публикаций в Aftonbladet167 и нью-йоркском журнале Century Magazine. В Москве он купил фотоаппарат; сделанные снимки станут важными документальными свидетельствами катастрофы и встреч Толстого с голодающим народом168.