Спустя примерно два часа Йенсен понял, что не должен более отвлекать Толстого. Писатель проводил гостя до порога и еще раз пожал ему руку. Из Ясной Поляны Йенсен дошел до железнодорожной станции Козловка, где выпил чаю у смотрителя в ожидании поезда. Может, семейство смотрителя лично знакомо с Толстым? Тот с теплотой в голосе ответил: «Как же не знакомы?! С нашим-то благодетелем! Он был крестным отцом одного из наших детей!»245
Уже в Москве на обратном пути домой Йенсен написал Толстому благодарственное письмо (03.09.1892). Он особенно благодарил за повесть В. Микулич «Мимочка», которую взял с собой из Ясной Поляны. Ему понравился иронический тон, и он решил перевести повесть на шведский. Желая сообщить об этом самому автору, Йенсен хотел узнать, кто скрывается за псевдонимом В. Микулич. Оказалось, что автор женщина, Лидия Веселитская (18571936), и что это вторая часть ее трилогии о Мимочке «Мимочка на водах», опубликованная в «Вестнике Европы» (23/1891). Толстой тоже оценил повесть и без сомнений рекомендовал ее Йенсену. Перевод вышел в Гётеборге в том же году.
Уже в Москве на обратном пути домой Йенсен написал Толстому благодарственное письмо (03.09.1892). Он особенно благодарил за повесть В. Микулич «Мимочка», которую взял с собой из Ясной Поляны. Ему понравился иронический тон, и он решил перевести повесть на шведский. Желая сообщить об этом самому автору, Йенсен хотел узнать, кто скрывается за псевдонимом В. Микулич. Оказалось, что автор женщина, Лидия Веселитская (18571936), и что это вторая часть ее трилогии о Мимочке «Мимочка на водах», опубликованная в «Вестнике Европы» (23/1891). Толстой тоже оценил повесть и без сомнений рекомендовал ее Йенсену. Перевод вышел в Гётеборге в том же году.
Ответ Толстого пришел, когда Йенсен еще был в Москве246. Йенсен поблагодарил за него письмом из Гётеборга (03.01.1893). В московской Публичной библиотеке он прочел педагогический журнал Толстого «Ясная Поляна» за 1862 год, и, поскольку ему предстояло выступить в Гетеборге с лекцией о взглядах Толстого на преподавание, ему хотелось узнать, придерживается ли Толстой тех же методов, что и в 1860х, и смог ли он увидеть конкретные результаты своей работы. У Йенсена был также вопрос, касавшийся шведского журнала Ord och bild. Может быть, Толстой готов написать что-нибудь для журнала, например, на тему народного просвещения? Его гонорар можно было бы разделить между нуждающимися в Швеции. Йенсена также интересовал рассказ «Солдаткино житье: рассказ мужика», который упоминается в недавно вышедшей книге немца Рафаэля Лёвенфельда о Толстом. Рассказ входил в «Русские книги для чтения» (1875) Толстого.
Йенсен был бы также рад возможности получить снимки Ясной Поляны на память о своем визите. Пошел ли Толстой навстречу этим пожеланиям, неизвестно. В журнале Ord och bild он, во всяком случае, ничего не опубликовал.
Толстому Йенсен отправил книгу по теме, к которой Толстой проявил интерес, а именно «Schweden: Land und Volk» («Швеция: страна и народ», 1882), написанную Эгоном Цоллером, директором городской строительной компании из Дюссельдорфа. Швеция в его представлении была идеальным государством, где жил счастливый народ. Цоллер с неизменным восторгом описывал различные стороны шведской общественной жизни. В основе всего, как полагал автор, лежит шведский национальный характер с его врожденным чувством самостоятельности, глубоким самоуважением в сочетании с практическим здравым смыслом. Швед судит обо всем уверенно и объективно, он уже много столетий назад получил личную, физическую и духовную свободу, но при этом уважает свободу других247. На книге Цоллера Йенсен написал посвящение: «Dem Volksfreunde und Volkserzieher L. N. Tolstoj von einem dankbaren Schweden 1892» («Другу и учителю народов Л. Н. Толстому от благодарного шведа 1892»)248.
Хуго Стандершёльд и Пауль Линдер 1894 249
В конце XIX века в России проживало значительное количество финнов. Они служили в армии, работали в промышленности и торговле, учились в университетах, нанимались в обслугу. Полковник Хуго Стандершёльд (18441931) был совладельцем патронной фабрики в окрестностях Тулы. Однако его профессия и военное прошлое не помешали желанию познакомиться с пацифистом Толстым. Получив приглашение на обед, в феврале 1894 года полковник направился в Ясную Поляну в компании Пауля Линдера (18731940), молодого офицера, который приехал в Россию, чтобы изучать язык, и жил в русской семье. Русский был ему необходим, поскольку он намеревался поступать в Николаевское кавалерийское училище в Санкт-Петербурге.
Запряженные тройкой лошадей сани мчались среди ровного зимнего пейзажа. По аллее подъехали к двухэтажному дому. Крыльцо со ступенями и двумя опорными колоннами. Линдер узнал популярный в России «екатерининский» стиль.
Двое слуг помогли гостям снять шубы и проводили в кабинет Толстого. Писатель сидел за письменным столом, длинная борода покоилась на груди. Он протянул Стандершёльду руку и дружески похлопал Линдера по плечу. На Толстом была настоящая русская рубаха, подпоясанная на талии черным кожаным ремнем. Брюки заправлены в высокие сапоги. Линдер огляделся полки с книгами вдоль стен, меблировка простая, спартанская, нет ни диванов, ни мягких кресел.
Слуга сообщил, что обед подан. На втором этаже их ожидали графиня, двое сыновей и дочь. Присутствовали также два друга семьи, чьи имена Линдер не запомнил. Линдера посадили между дочерью Толстого и одним из сыновей. Разговор за столом велся на русском, но в общении с детьми Толстого Линдер прибегал к французскому. Молодой граф Толстой (семнадцатилетний Андрей?) предложил Линдеру поехать с ним на бал, который состоится в клубе Благородного собрания Тульской губернии через несколько недель. Линдер принял приглашение (и был поражен отличной организацией и красивыми интерьерами клуба, занимавшего отдельное здание).
За обедом, состоявшим из простых блюд, обсуждали массу вопросов, но не касались литературы. Разговор строился в основном вокруг сельского хозяйства, Толстой жаловался на невзгоды: в большом количестве подыхали свиньи, цены на масло и прочие сельскохозяйственные продукты были низкими. Линдер удивился тому, что писатель столь серьезно рассуждает об обыденных вещах, но потом решил, что так Толстой отвлекается от сочинительства.
После обеда дочь Толстого играла на рояле в гостиной, а хозяин развлекал финских гостей рассказами об охоте с борзыми на волка и о собственной службе артиллерийским офицером на Кавказе. «Все это было для меня таким новым и интересным, что я слушал его рассказы, затаив дыхание», вспоминал Линдер сорок четыре года спустя.
Толстой и дети проводили гостей в прихожую. На ступенях Толстой показал на высокую лиственницу, которая росла между усадьбой и флигелем: «Видите, там я родился». На том месте когда-то стояла старая усадьба.
Финны сели в сани и быстро вернулись в Тулу. Линдер был очень доволен: «Я был счастлив, что познакомился с великим человеком в его доме, в той самой среде, где он написал свои бессмертные произведения».
Вальдемар Ланглет 1895
Студент из Уппсальского университета Вальдемар Ланглет (18721960) питал горячий интерес к эсперанто. В 1891 году его избрали председателем союза эсперантистов Уппсалы, второй организации подобного рода в мире. Спустя четыре года русские эсперантисты, в частности доктор Илья Островский из Ялты и Владимир Гернет (18701929) из Одессы, прислали ему приглашение посетить Россию. Одновременно поездка должна была стать проверкой того, насколько эффективно человек способен общаться на языке эсперанто.
По дороге к Черному морю Ланглет и его попутчик Эрик Этзель (18681954), впоследствии председатель Стокгольмского союза эсперантистов, остановились на несколько дней в Москве. Они осматривали достопримечательности в компании некоего Пучковского250. Среди его друзей-эсперантистов был толстовец Иван Трегубов (18581931)251. Однажды вечером в начале июня 1895 года вместе с Трегубовым, Пучковским и еще несколькими русскими друзьями Ланглет и Этзель нанесли визит Толстому252. Ланглет был хорошо знаком с религиозными трудами Толстого и знал о его положительном отношении к эсперанто253.
Толстой принял молодых людей на террасе дома в Хамовниках. Ланглет обратился к Толстому на эсперанто, тот все понял, но продолжить разговор на эсперанто не смог, предложив вместо него немецкий или французский. Из самовара разлили в чашки чай, и беседа началась. Гости слушали слова Толстого, «столь убедительные в их чистой прозрачности, столь доказательные в их безупречной логике и столь трогательные в их бесконечной любви к людям и кажущейся неисполнимости требований»254. «Мы должны найти место для любви к Господу и людям, увещевал Толстой юных посетителей. Мы должны работать, чтобы это место было больше, чем мы когда-либо надеялись, мы должны работать ради идеала, даже если он кажется нам недостижимым»255. Но тут есть конфликт, Толстой проиллюстрировал его как параллелограмм сил: любовь к Богу (идеал, утопия) это одна сила, а жизнь для себя другая. Впрочем, признавал Толстой, земная жизнь такова, что человеку чаще всего приходится выбирать средний путь. Ланглет увлеченно слушал: конфликт был ему известен.
Толстой поинтересовался, куда шведы направляются. Ланглет ответил, что сначала в Полтаву навестить могилы своих «братьев», то есть могилы шведских солдат. Толстой возразил: могилы есть повсюду, в Москве тоже, и нет никакой причины выбирать могилы именно соотечественников, «ибо все люди в равной степени братья»256. Мыслящий христианин не должен обращать внимание на такой пустяк, как национальное чувство. Но что касается Северной войны, то тут у Толстого были собственные резоны. Если выбирать между Петром Великим и Карлом XII, то симпатии Толстого были полностью на стороне шведского короля. Речь шла не о военных преимуществах, а о личных качествах. Карл XII стремился к хорошей, нравственной жизни и работал над самосовершенствованием, чего, по-видимому, нельзя сказать о его русском коллеге257.
В обществе новых русских друзей теплой летней ночью два шведа возвращались в гостиницу, оживленно обсуждая слова Толстого. Позже в номере Ланглет записал собственные впечатления от знакомства с «возможно, самым гениальным и наверняка самым оригинальным мыслителем нашего времени»258.
В обществе новых русских друзей теплой летней ночью два шведа возвращались в гостиницу, оживленно обсуждая слова Толстого. Позже в номере Ланглет записал собственные впечатления от знакомства с «возможно, самым гениальным и наверняка самым оригинальным мыслителем нашего времени»258.