В интервью газете «Гражданин», которое цитировалось в шведской прессе, Ланглет рассказывал об этой встрече и сильном впечатлении, которое произвел на него Толстой: «До разговора с ним я не был толстовцем, не стал им и после, но, когда слушал его, я не мог найти ни одного возражения даже для того, в чем я с ним не соглашался»259.
Американский финн 1895
Осенью 1895го в Ясной Поляне принимали гостя из Америки. Толстой не сообщает его имя и в дневнике записывает лишь: «Был американец, разбогатевший рабочий финляндец родом, социалист, комунист. Очень невзрачный, но много рассказал интересного, гораздо больше, чем утонченные американцы»260. Толстого особенно интересовало то, что финн мог рассказать о продуктивности и эффективности труда в Америке. В сравнении с Россией, для физически тяжелых работ по ту сторону Атлантики требовалось в пять раз меньше людей, а один человек, вооруженный современной сельскохозяйственной техникой, мог обрабатывать десять акров земли за день. Короткий рабочий день, легкий труд, хорошие доходы Может ли американская модель стать решением трудового вопроса и в России? «Об этом я должен основательно подумать», писал Толстой261.
Другу Страхову Толстой написал: американец сказал, что Америка похожа на Россию, с той лишь разницей, что там нет мужиков. В мире без русских крестьян я бы умер от горя и отчаяния, парировал Толстой262. Возможно, отсутствие человека, индивида и его труда в поте лица и стало причиной неприятия Толстым американской модели.
Сигурд Веттерхофф-Асп 1896 [?]
Финский художник Сигурд Веттерхофф-Асп (впоследствии Веттенхови-Аспа; 18701946) был более высокого мнения о себе и своих работах, чем критики и публика. Отсутствие признания дома он замещал выставками за рубежом, где дилетантство превращалось в экзотику. На международной выставке в Сент-Этьене (Франция) в 1895 году он получил почетный диплом и золотую медаль, в частности за картину «Renaissance Russe»263 с альтернативным названием «Лев Толстой пашет русскую степь, пока Николай II сеет в борозду семена успеха». В художественном плане это был не шедевр, полотно скорее напоминало небрежную копию знаменитой картины Репина «Толстой на пашне» (1887), но аллегория была интересной. Она передавала если не надежду, то пожелание молодому императору прислушаться к словам Толстого и в сотрудничестве с ним провести реформы в России.
Для того чтобы выставить отмеченную наградой картину в Гельсингфорсе, требовалось высочайшее разрешение, и шанс познакомиться с «Reneissance Russe» финская публика получила лишь в конце 1896 года. Критик из Hufvudstadsbladet старался не открыто расшифровывать сюжет и мысли художника: «Из представленных работ наиболее значительным является крупное полотно с глубоким символическим смыслом. Сюжет картины пахарь, по следам которого идет сеятель»264.
Летом того же года проходила Всероссийская художественно-промышленная выставка в Нижнем Новгороде. В финском павильоне свои картины представляли, в частности, Аксели Галлен-Каллела, Ээро Ярнефельт и Альберт Эдельфельт. Среди участников был и Веттерхофф-Асп с единственной скульптурной работой. Его путь в Нижний проходил через Санкт-Петербург и Москву, где его интересовали не только сокровищницы Кремля. Получив разрешение властей, он познакомился с устройством российской тюрьмы. Именно там, по его словам, он почувствовал вдохновение для крупного полотна «Траурный марш, или Колонна преступников по дороге в Сибирь» (1900). Двадцать четыре сгорбленные фигуры, охранники и заключенные, и семь лошадей на заснеженном, продуваемом ветром поле. Смелое содержание картины привлекло к ней внимание публики на персональной «Свободной выставке» художника, состоявшейся осенью 1900 года в Гельсингфорсе265.
С нашей точки зрения, интерес представляет сделанное в 1901 году утверждение Веттерхофф-Аспа о том, что во время русской поездки летом 1896 года он заезжал и в Ясную Поляну266. Норвежскому журналисту267 (в феврале 1901 года выставка финского художника переместилась из Копенгагена в Кристианию) Веттерхофф-Асп сообщил, что долго обсуждал с Толстым мировые вопросы на французском и Толстой выразил сожаление по поводу ситуации в Финляндии. Во дворе «батюшка» оказался «проворным, как горностай, и быстрым, как стрела». Он ловко катался на велосипеде и охотно позировал, поскольку являл собой наглядный образец русского народа в своей крестьянской одежде. Штаны и рубаху он сшил сам, сапоги тоже. В глазах Веттерхофф-Аспа Толстой был до некоторой степени позером и хотел, чтобы его запечатлевали, когда он, потный и грязный, возвращается после работы в поле. Такие фотографии он потом раздавал народу.
С нашей точки зрения, интерес представляет сделанное в 1901 году утверждение Веттерхофф-Аспа о том, что во время русской поездки летом 1896 года он заезжал и в Ясную Поляну266. Норвежскому журналисту267 (в феврале 1901 года выставка финского художника переместилась из Копенгагена в Кристианию) Веттерхофф-Асп сообщил, что долго обсуждал с Толстым мировые вопросы на французском и Толстой выразил сожаление по поводу ситуации в Финляндии. Во дворе «батюшка» оказался «проворным, как горностай, и быстрым, как стрела». Он ловко катался на велосипеде и охотно позировал, поскольку являл собой наглядный образец русского народа в своей крестьянской одежде. Штаны и рубаху он сшил сам, сапоги тоже. В глазах Веттерхофф-Аспа Толстой был до некоторой степени позером и хотел, чтобы его запечатлевали, когда он, потный и грязный, возвращается после работы в поле. Такие фотографии он потом раздавал народу.
Харри Халéн и Тауно Туккинен, написавшие биографию Веттерхофф-Аспа, подвергают большому сомнению достоверность этого рассказа268, с чем легко согласиться, особенно учитывая, что финский художник искажал правду и в других контекстах. Есть соблазн усомниться в достоверности и самой поездки в Россию. Никаких внешних подтверждений участия Веттерхофф-Аспа в Нижегородской выставке нет; трудно понять и то, почему именно посещение тюрьмы, по словам художника, вдохновило его на создание картины, которая написана в более поздний период и изображает перевозку каторжников.
Рассказ о встрече с Толстым содержит общеизвестные подробности, однако в нем есть и явно ложные утверждения. Трудно представить Толстого, катающегося на велосипеде в присутствии финна, хотя именно в этот период Толстой действительно увлекается велосипедной ездой. Летом 1895 года, к ужасу супруги, он привез в Ясную Поляну велосипед, но умением ездить не бахвалился перед гостями269. Столь же подозрительно звучит утверждение, что во время чьего-либо визита Толстой мог уйти работать в поле.
Странно и то, что Веттерхофф-Асп не сообщает ничего о конкретном содержании разговора и впоследствии никогда больше не упоминает о встрече с Толстым. Можно также задаться вопросом, куда исчез портрет Толстого, написанный, по словам Веттерхофф-Аспа, в Ясной Поляне. В 1899 году Веттерхофф-Асп выставлял картину, на которой изображался Толстой, однако это была скорее копия старой работы «Reneissance Russe», но без Николая II. На полотне остались только Толстой, лошадь и плуг. Очевидно, вера в то, что русский император пойдет по стопам Толстого, погасла в связи с Февральским манифестом. Называется картина коротко и просто: «Граф Лев Толстой»270.
Веттерхофф-Асп сохранял интерес к Толстому в течение еще нескольких лет. На апрельской выставке 1909 года в Гельсингфорсе были представлены несколько небольших карикатур на Толстого. Художник обнаружил «подозрительную двойственность» в учении Толстого и отчасти утратил прежнее уважение к «старику»271, с которым, вопреки всему, вряд ли когда-либо встречался.
Дора Вестерлунд 18961906
Замечательные стороны характера проявил сын Толстого Лев на протяжении голодного 1892 года, когда жертвенно и самозабвенно помогал голодающим в окрестностях Самары. Однако цена этому была высока: непосильная работа подорвала его физическое и психическое здоровье. Общая слабость и постоянная головная боль отнимали жизненную энергию и вынудили его обращаться к врачам в Москве, Каннах, Париже и Хангё (Ханко). Осенью 1895 года в Финляндии Юнас Стадлинг рассказал ему в письме о шведском докторе Эрнсте Вестерлунде из Энчёпинга и его эффективных методах лечения неврастении.
Швеция была для Льва заветной мечтой. Он воспринимал ее как древнюю родину, поскольку Волконские, род его бабушки по отцу, как считалось, происходили от варяга Рюрика. Ему очень нравились шведская общественная система и уровень культуры, а личное знакомство с этой страной лишь укрепило веру в то, что эта страна может стать образцом для России. Сам же он смог здесь освободиться от русского хаоса и отцовского мировоззрения, которые к этому моменту превратились для Льва в тяжелый груз. Но главным было то, что лечение по системе Вестерлунда принесло результат. Уже через несколько месяцев Лев снова почувствовал вкус к жизни. Соблюдая все предписания доктора прогулки, физическая работа, продолжительный сон, пять приемов пищи за день, полный душевный покой, он начал изучать шведский.
В декабре на домашнем приеме у Вестерлунда Лев познакомился с его младшей дочерью Дорой (Доротеей) (18781933). Они полюбили друг друга (в мемуарах Лев утверждает, что еще в Финляндии, услышав, что у доктора есть дочь-подросток, он уже знал, что женится на ней), и в феврале состоялась помолвка. Дату свадьбы назначили быстро 27 мая 1896 года.
В письме к родителям Лев рассказывает о своем счастье. Мать узнала, что у Доры рот большой и глаза огромные, как мир272. Однако Софья Андреевна была озадачена. Хорошо ли брать в жены иностранную девушку? Сможет ли она приспособиться к чужой среде? Толстого же выбор сына бесконечно радовал. Обычно он негативно реагировал на влюбленности и браки детей, но решение Льва стало исключением. Конечно, целомудрие и жизнь во благо всего человечества это идеал, но нельзя упрекать молодых женщин, которые со всех сторон слышат о том, что цель жизни брак и создание семьи. Нужно просто подчинить себе чувства, не лишившись при этом духовной свободы. Единственным, что Толстой резко не одобрял, была надежда сына на то, что жена будет о нем заботиться. «Тебе надо будет, да и должно, ухаживать за ней, а не ей. Может быть, она и будет ухаживать за тобой, но не надо рассчитывать на это»273.
Далее в письме отца идет примечательный пассаж. Толстой, как и сын, обнаруживает до некоторой степени романтическое отношение к Швеции:
Хотя я и стараюсь не иметь предилекции к людям и нациям, шведы мне всегда были, еще с Карла XII, симпатичны. Интересны очень мне взгляды, верования той среды, в которой выросла и воспиталась твоя невеста. У ней могут быть теперь еще только задатки своего личного. Скрещение идей так же выгодно, как скрещение пород274.