На этот раз Лев и Дора провели в Ясной Поляне почти два года. В Швецию они поехали только в начале лета 1899го. Перед отъездом Софья Андреевна сделала фото «Три Льва», на которой маленький нарядно одетый Левушка сидит на коленях у деда, а сын гордо стоит рядом.
На этот раз Лев и Дора провели в Ясной Поляне почти два года. В Швецию они поехали только в начале лета 1899го. Перед отъездом Софья Андреевна сделала фото «Три Льва», на которой маленький нарядно одетый Левушка сидит на коленях у деда, а сын гордо стоит рядом.
В январе 1900 года семья отбыла в свое первое заграничное путешествие (Франция, Италия), а к тихой жизни в Ясной Поляне вернулись только весной. От того времени остался портрет Доры, написанный Татьяной. Левушка был всеобщим любимцем. Толстой носил малыша на плечах и катал на спине299. Дора была снова в положении, и летом на свет появился Павел.
Счастье было безоблачным, но в декабре все изменилось. После катания на санях у Левушки началась сильная лихорадка. Лев тотчас же отправил тревожные телеграммы Вестерлунду и отцу в Москву. Толстой прислал в Ясную Поляну доктора; в сопроводительном письме он выражал беспокойство за «бедного Левушку»:
Будем надеяться на все лучшее, но будем готовиться и ко всему худшему. Особенно милой Доре это нужно. Как ни сильно материнское чувство, есть чувство покорности перед волей Бога, которое должно быть поставлено выше его. Нет горя, которого нельзя бы было перенести и которое бы не было благодетельно для души. А без горя не проходит ни одна жизнь. Дай Бог, чтобы это была только угроза горя, а впрочем, Его воля300.
Дора до последнего надеялась на выздоровление. Она принесла и нарядила елку, делала Левушке подарки. За мальчиком постоянно наблюдали врачи. В сочельник Левушка умер от менингита. Через четыре дня его похоронили на церковном кладбище в деревне Кочаки, в двух километрах от Ясной Поляны. В отчаянии Дора хотела броситься в открытую могилу. Ночью, пробираясь сквозь сугробы, она вернулась на кладбище, чтобы помолиться у могилы Левушки.
Из Москвы приехала разбитая горем Софья Андреевна. Супругу, оставшемуся в Москве, она пишет:
Состояние обоих родителей ужасно. Дора выбегает с криком или врывается в комнату, где лежит Левушка; кричит, бросается на него, зовет его, говорит бессмысленные слова; а в комнате не топили три дня, и окно настеж открыто. Дора очень похудела, молока почти нет, кашляет. Лева на нее страдает, усаживает ее возле себя, а сам точно полуумный. Ушел сегодня гулять, яркое солнце, голубое небо, мухи огромные жужжат на окнах, где стоят гиацинты; на солнце 15 гр. тепла и что-то весеннее, пчелы гудят тут под лестницей, куда их поставили на зиму. Напомнило ему и весну, когда они вернулись изза границы, и Левушку, как бы он теперь гулял на солнышке, прибежал домой, бросился на постель, где сидела и кормила Дора, она мне бросила на руки Павлика, и сама кинулась с воплями на Леву, и начали они оба, обнявшись, рыдать, ужас! Потом опять ничего, пьем чай, говорим. И вдруг Лева вспомнит, как играл в прятки или мячик с Левушкой и Акулей, и опять плачет. Все приговаривает: «обидно, обидно, кончена жизнь, нет опоры, нет цели».
Не могу себе представить, какой будет исход их горю. Утешать я совсем не умею, хотя всякий момент моей жизни направлен на эту цель.
Дора беспрестанно льнет ко мне, то обнимет меня, то сядет на пол и голову мне положит на колена, то рассказывает мне долго про Левушку и его слова, игры, крики, болезни и проч. К маленькому она довольно равнодушна и говорит, что кормит его и будет его любить только потому, что Левушка ей это велел. И все повторяет его слова: «Мамá, возьми братика, корми братика»301.
Толстой пытается утешить юных родителей: «Всем сердцем чувствую ваше горе, милые Дора и Лева, и желаю, и надеюсь, что вы найдете утешение и опору там, где оно только и есть, в Боге»302. Смерть внука напомнила Софье Андреевне ее Ваню, который умер пять лет назад, когда ему было всего семь: «еще одно милое существо, к которому я привязалась душой, уйдет из этой жизни. И этот ребенок по своему тонкому моральному складу был не для этого мира, как и мой Ванечка»303.
Весной того года обитатели Ясной Поляны вели замкнутый образ жизни. Постоянное общение поддерживали только с соседкой Марией Шмидт, которая была одинаково сильно привязана и к Доре со Львом, и к Толстому. Частью траура по Левушке стал совместный перевод «Книги о маленьком брате» шведского писателя Густава аф Гейерстама (1900). Роман о том, как на счастливую семью обрушивается горе болезнь и смерть всеобщего любимца, младшего брата, вышла в 1902 году в журнале «Вестник иностранной литературы». Текст содержал множество общечеловеческих параллелей. Мать в книге разрывается между желанием вслед за сыном уйти из жизни, которая словно потеряла всякий смысл, и чувством долга, обязывающим ее жить ради супруга и других детей. Рассуждения Гейерстама о горе и страдании и их роли в человеческой судьбе нашли отклик в сердцах обитателей Ясной Поляны.
В июне 1901 года Лев, Дора и Павел уехали в Швецию. Софья Андреевна тяжело переживала их отъезд:
Ужасно, ужасно больно было с ними расставаться. Я их особенно сильно принимаю к сердцу, особенно чувствую их жизнь, их горе и радости. Последних мало им было в этом году! И так безукоризненно свято они живут, с лучшими намерениями и идеалами. Им нечего скрывать, можно спокойно до дна их души смотреть и увидишь все чистое и хорошее. Бедная Дорочка бегала в пять часов утра на могилку своего Левушки проститься с любимым детищем, и мне хотелось плакать, и я болела ее материнскими страданиями с ней вместе304.
Ясная Поляна, отныне и навсегда связанная со смертью Левушки, больше не была местом, где можно было бы прожить всю жизнь. Дом в Москве, который Лев получил в счет будущего наследства, он продал матери в 1898 году. Лев и Дора решили поселиться в столице, и их новый адрес «Таврическая улица, 19 (в наст. вр. 29), Петербург» остался действительным до революционного 1917 года. Контакты с Ясной Поляной стали более редкими и поддерживались преимущественно перепиской: Лев писал родителям, Дора Софье Андреевне и невесткам. Толстой в своих письмах никогда не забывал «поцеловать» Дору и детей. На расстоянии маленький Павлик мог уже не бояться «старика». Толстого также радовали похвальные слова в адрес Доры, которые доходили до него из Петербурга305.
В августе 1902 года у Павлика появился младший брат Никита, с чем Толстой поздравил семейство:
Поздравляю вас, милые Дора и Лева. Мне давно уже хочется написать вам, да все не удосужусь, в особенности потому, что нет ничего такого, что бы нужно сказать. <> Дай Бог, чтобы новорожденный хоть не заменил, но ослабил ваше горе о Левушке. Целую вас. Привет вашим (то есть Дориным. Б. Х.) родителям306.
В конце года Дора заболела воспалением почек и провела в постели несколько месяцев. Толстой, не видевший невестку полтора года, обеспокоился, а узнав, что Дора больше не воспринимает Ясную Поляну как свой дом, счел необходимым написать:
Милая Дора, давно хочется написать тебе, во-первых, чтобы посочувствовать твоему положению, а во-вторых, разрушить ту холодность, которая будто установилась между нами. Если это есть, то совершенно напрасно, потому что я ценю и люблю тебя и как прекрасную жену Леве и саму по себе, как милую, добрую и правдивую женщину.
Так что если с твоей стороны было что-нибудь, то, пожалуйста, сотри это, чтобы ничего не оставалось.
Теперь о твоем положении: мне очень жалко тебя, в особенности потому, что, мне кажется, ты еще не умеешь покоряться, а это нужно и для своего счастья, и для счастья окружающих. Можно найти утешение во всяком положении, тем более в твоем, которое требует от тебя только выдержки и терпения. Ты так молода, и натура твоя такая энергичная, что болезнь эта, по всем вероятиям, пройдет, не оставив следов: ты счастливица в сравнении с Таней307 а и Таня счастливица в сравнении с сотнями и тысячами женщин, а и те тоже в сравнении с еще более несчастными. Но, разумеется, не в несчастии других найдешь утешение, а в том, как относишься к своему горю. И вот я бы желал, чтобы ты воспользовалась своей болезнью как можно лучше и вынесла бы из нее освежение и укрепление души. Я всегда испытываю это. И то, что я для души выигрываю во время болезни, слишком дешево покупается несколькими месяцами физических, не скажу, страданий, но неприятностей. Душа наша, как дети, растет во время болезни. Желаю тебе этого.
Прощай, милая Дора, целую тебя, Леву и детей308.
Дора быстро ответила по-русски:
Мне очень больно, дорогой Папа, если Вы ко мне когда-либо чувствовали, как пишете, холодность, или думали, что у меня ко Вам было или есть такое чувство, потому что я Вас всегда очень любила и очень люблю, но наверно это никогда не могла показать, так как хотела, потому что перед Вами всегда была очень «shy» (застенчива. Б. Х.), думала, что Вы на меня смотрите, как на очень молодую, глупую и пустую девочку. Но теперь я очень рада и благодарна, что Вы мне об этом написали и что у Вас теперь ко мне только добрые и хорошие чувства остались. Что касается моей болезни, то я (теперь) смотрю на нее довольно терпеливо и сама чувствую, что многому от нее научилась, что раньше не знала. Мне только очень грустно изза Левы и детей, для которых я, конечно, не могу быть кем я должна и хотела бы. И я знаю, что я бесконечно счастлива, пока дети у меня здоровы. И мне так Тани жаль, что не могу о ней думать.
Вас крепко целую, и надеюсь, и верю, что мы весной увидимся оба в Ясной Поляне.
Искренно любящая Вас,
Дора309
В следующем письме к сыну Толстой прокомментировал ответ невестки: «Письмо Доры тоже было мне приятно по содержанию. И как хорошо она пишет по-русски. Целую ее и детей, надеюсь, что ей продолжает быть лучше»310.
Лев Львович последовал за супругой и мальчиками в Швецию, оттуда уехал в Ясную Поляну, но, узнав, что состояние здоровья Доры не улучшилось, в мае 1903 года снова вернулся в Швецию. В Ясной Поляне с тревогой ждали известий. Толстой, опасавшийся худшего, написал сыну: «Все предвиденья врачей ничего не значат: всё в руках Божиих, и поэтому не только не должно унывать, но нужно помнить, что всё хорошо»311. Сначала Дору лечил отец, но потом было решено, что ей следует сменить климат. Выбор пал на Египет.