Лев Львович полагал, что причина отцовской враждебности в чрезмерно фамильярных манерах Вестерлунда, которых хлопал Толстого по плечу и раздавал врачебные советы к месту и не к месту. Толстой, страдавший желудочно-кишечными заболеваниями, действительно нуждался в медицинской помощи. В разгар визита шведской пары у него случились такие сильные боли, что он даже опасался за свою жизнь. Вестерлунд предписывал ему есть яйца. Уговаривать вегетарианца Толстого пришлось целых три дня, но в конце концов он против собственной воли начал употреблять по одному яйцу в день361. После отъезда родителей невестки Толстой смог наконец выдохнуть. Двадцать второго июня он пишет в дневнике, что Левины «очень грубые и некультурные, но добродушнейшие beaux parents» наконец уехали362. Однако диету, рекомендованную Вестерлундом, Толстой продолжал соблюдать. В письме сыну полтора года спустя он просит передавать привет родителям Доры: «Здоровье мое лучше, но еще далеко не хорошо. Исполняю совет Вестерлунда ем яйца»363.
Софья Андреевна иначе относилась к гостям из Энчёпинга. Она видела, как привязана Дора к своим «милым, спокойным, уравновешенным» родителям и как она, помимо обычных дел по хозяйству, всегда беспокоится о том, чтобы им было хорошо364. Супруг отказывался замечать в докторе Вестерлунде доброту, отсутствие эгоизма, постоянную готовность прийти на помощь страждущим и постоянную заботу о жене и дочери365.
На прощанье Вестерлунд доверительно посоветовал Софье Андреевне не баловать супруга, как она имела обыкновение делать. И кроме того, пригласил своих русских хозяев в Норвегию, где жила их старшая дочь и куда Вестерлунд часто ездил летом с пациентами. После этого приглашения Софья Андреевна, которая не была за пределами России, начала видеть сны о горах и фьордах.
В 1900 году Вестерлунды снова провели лето в Ясной Поляне. Главным событием стало рождение и крестины сына Павла, но и на этот раз доктор активно принимал местных больных. В медицинских советах нуждался и по-прежнему страдавший желудком Толстой. Вестерлунда интересовало сельское хозяйство имения; щедрым подарком стала в этот раз шведская зерноуборочная машина. В компании с зятем Вестерлунд ездил верхом на большие расстояния или ходил на ранние утренние прогулки, с которых возвращался с корзинами грибов и цветов.
В конце того же года Эрнст Вестерлунд спешно приехал, получив известие о тревожном состоянии внука Левушки. Толстой встретил его 27 декабря на железнодорожном вокзале в Москве и проследил, чтобы тот сразу отбыл в Ясную Поляну. Но когда Вестерлунд оказался на месте, Левушка уже скончался, и доктору оставалось лишь присутствовать на похоронах, всеми силами стараясь смягчить страдания родителей, обвинявших в случившемся себя. Три дня спустя Толстой как оказалось, напрасно стоял на Курском вокзале в ожидании возвращающегося Вестерлунда и новостей из охваченной горем Ясной Поляны366.
В конце того же года Эрнст Вестерлунд спешно приехал, получив известие о тревожном состоянии внука Левушки. Толстой встретил его 27 декабря на железнодорожном вокзале в Москве и проследил, чтобы тот сразу отбыл в Ясную Поляну. Но когда Вестерлунд оказался на месте, Левушка уже скончался, и доктору оставалось лишь присутствовать на похоронах, всеми силами стараясь смягчить страдания родителей, обвинявших в случившемся себя. Три дня спустя Толстой как оказалось, напрасно стоял на Курском вокзале в ожидании возвращающегося Вестерлунда и новостей из охваченной горем Ясной Поляны366.
Независимо от неоднозначного отношения к Вестерлунду, в письмах в Швецию к сыну Толстой никогда не забывал передавать приветы и выражать почтение родителям Доры. Для Льва Львовича же Эрнст Вестерлунд стал в некотором смысле как отец. Одна глава его книги «Современная Швеция» (1900) посвящена именно Вестерлунду, который для своих пациентов был не только врачом, но собственно «лекарством». Готовность прийти на помощь, доброта, мудрость, энергичность эти и многие другие положительные качества видел Лев в отце супруги367. Лев даже планировал написать роман «Слова и дела», в котором хотел прославить шведского врача, у которого слова никогда не расходились с делом, в отличие от его отца368.
В интервью, которое Вестерлунд дал в 1909 году в канун семидесятилетия, он поделился собственным видением «великого мыслителя» Толстого: «Это очень интересная личность, но утопист. И человек железного здоровья; хотя ему восемьдесят с небольшим, в последние годы он справился с довольно серьезными болезнями»369. Через год Нина Вестерлунд охотно выскажется об уходе Толстого из Ясной Поляны. В ее представлении это было связано с помешательством старости, следствием пережитого удара. Она не верила в то, что семейная ситуация могла сыграть здесь свою роль, поскольку отношения между супругами, в ее представлении, были в целом хорошими370.
Юнас Стадлинг 1898
После голода 1892 года Юнас Стадлинг продолжал поддерживать контакты с Толстыми и переписывался не только с писателем, но и с Софьей Андреевной, Марией, Татьяной и Львом. Он публиковал статьи о работе среди голодающих и о преследовании Толстого за его произведения371. Кроме того, шведу хотелось внести собственную лепту в перевод книг Толстого. Узнав о скором выходе в свет трактата «Царство Божие внутри вас», Стадлинг отправил Толстому предложение перевести текст на шведский, что он готов осуществить в сотрудничестве со своей протеже штундисткой Хелене фон Киршнер. Доходы будут должным образом поделены между нуждающимися в Швеции, Норвегии и России. В письме Толстому Стадлинг неожиданно проявляет себя антисемитом, совершая выпад против Альберта Бонниера, владельца крупнейшего шведского издательства, чьим автором был и Толстой. По мнению Стадлинга, прибыль следует отдавать менее обеспеченным, а не оставлять в карманах этого «еврейского процентщика»372. Странно, что Стадлинг рассчитывал, что Толстому придется по душе этот подлый выпад.
Планы Стадлинга не осуществились, а его единственным значительным вкладом в перевод Толстого стал сборник «Religionen och moralen» (1896), включавший в себя четыре текста: «Религия и нравственность» (1893), «Первая ступень» (1891), «Три притчи» (1895) и «Суратская кофейная» (1893).
В мае 1898го Стадлинг приехал в Россию в поисках следов пропавшей экспедиции Андре. Летом за год до этого инженер-изобретатель Саломон Андре вместе с двумя другими шведскими путешественниками отправился в путь на воздушном шаре из Свальбарда, намереваясь долететь через Северный полюс до России или Канады. Это был дерзкий, громкий проект, но уже через несколько дней связь с экспедицией оборвалась. Судьба путешественников оставалась тайной, разгадать которую и хотел Стадлинг. По его теории, экспедиция добралась до Сибири, где потерялась на безлюдных просторах. Полгода ездил Стадлинг по Сибири, останавливаясь в таких населенных пунктах, как Омск, Томск, Иркутск, Усть-Кут, Киренск, Якутск, Анабар, Таймыр, Дудинское, Енисейск и Красноярск. В общей сложности он проделал путь длиной 25 000 километров, перемещаясь по железной дороге, на оленях и собачьих упряжках. Никаких следов экспедиции Андре Стадлинг не обнаружил, но смог собрать полезную информацию о жизни местных народов и религиозных представлениях, распространенных в этих далеких краях.
Стадлинг уезжал из Швеции с приглашением посетить Ясную Поляну, полученным от Льва Львовича и Доры. На обратном пути в конце ноября начале декабря 1898 года он сошел с курьерского поезда в Туле, чтобы на несколько дней остановиться в имении Толстого373. Там его встретили с радушным гостеприимством. Толстого, впрочем, на месте не оказалось: в тот день, несмотря на метель, он уехал верхом к брату Сергею, жившему в сорока километрах от Ясной Поляны.
Тем же поездом, которым приехал Стадлинг, прибыло письмо, адресованное Льву Львовичу из деревни Патровка, где во время голода 1892 года находился центр помощи нуждающимся. Этот район снова пострадал от голода и нуждался в поддержке. Пятьсот крестьян подписали обращение к прежнему благодетелю. Лев Львович был тронут: «Это словно задумано свыше, вы приехали и одновременно пришла петиция от нуждающихся в Самаре. Возможно, это знак для нас снова отправиться туда вместе, чтобы облегчать их страдания»374. Вскоре после визита Стадлинга Лев действительно поехал в Самарскую губернию, чтобы на месте изучить ситуацию и начать сбор помощи пострадавшим.
Толстой, вернувшийся домой верхом на следующий день, нашел постыдным положение, при котором Россия не может предотвратить повторные неурожаи. Он мрачно прокомментировал: «Неестественно и странно из года в год пытаться побороть хроническую нужду милостыней! Выкорчевывать зло нужно, начиная с корней»375 Он сам тоже весной посещал районы, пострадавшие от нового голода, и проследил за тем, чтобы народные кухни возобновили работу. В статье «Голод или не голод?», опубликованной в сокращенном виде в журнале «Русь» (0203.07.1898), он утверждал, что речь должна идти скорее даже не о голоде, а о хроническом недоедании на протяжении двух десятилетий. В народе укоренились безразличие и неверие в возможность исправить положение, полагал Толстой, и образованному классу нужно проявлять солидарность по отношению к крестьянам и признавать их человеческое достоинство. То есть с 1892 года ничего не изменилось.
Стадлингу довелось повидаться и с Софьей Андреевной, приехавшей в Ясную Поляну на один день из Москвы. Она сильно изменилась после смерти маленького Вани, случившейся три года назад. В Ясной Поляне находились также сестры Татьяна и Мария. После работы с голодающими в 1892 году Мария серьезно болела, и Стадлинг узнал ее только после того, как она напомнила ему об их поездке в непогоду в Пеньки. Она рассказала о продолжении работы с голодающими и о последствиях нужды. По ее словам, на наиболее пострадавших территориях умерло до четырех миллионов человек.
Толстого интересовала поездка Стадлинга. Что именно заставило его отправиться в рискованное путешествие по Сибири на поиски соотечественников возможно, угрызения совести шведской общественности? Стадлинг ответил отчасти утвердительно. Однако у него был и личный интерес к Андре и его товарищам, поскольку он присутствовал при их отбытии со Шпицбергена. Стадлинг рассказал о коренных народах северного побережья и о единомышленниках Толстого, духоборах, часть которых выслали на земли у реки Алдан к северо-востоку от Якутска, где им приходится преодолевать нужду и лишения. Говоря о потерях, которые несет Россия, отправляя толковых людей, вроде этих сектантов, в ссылку или за границу, Стадлинг качал головой. Толстой, напротив, воспринимал это спокойно: «Так же, как и я, они не считают какую-либо страну своей. Здесь, в России, им жить трудно. Поэтому они переселяются туда, где условия лучше. Это совершенно естественно»376.
У Толстого был еще один интересовавший его лично вопрос, который касался впечатлений Стадлинга о Сибири. В романе «Воскресение», над которым он тогда работал, была глава о ссылке. Эту главу он прочел Стадлингу вслух, и тот заметил: «Он говорит не только губами, а всем своим существом»377. Самые будничные вещи становились увлекательными, если о них рассказывал Толстой.