Вечером Толстой, Мария и Стадлинг расположились в кухне за самоваром и говорили до полуночи. Толстой хотел услышать обо всем, что швед пережил в северной Сибири. Опираясь на дневниковые заметки, Стадлинг описывал те три тысячи километров, которые он проехал на собачьих упряжках или оленях через тундру между Леной и Енисеем. Бледное лицо Марии вспыхнуло: «О, как я хотела бы участвовать в таком прекрасном путешествии! Я так люблю кататься!»378 Разговор шел по-английски, но иногда, чтобы передать местные выражения, Стадлинг переходил на русский. Когда случалось что-нибудь неожиданное, кричали «прапа-a-a-ал», а при виде северного оленя раздавалось громкое «табба-табба». Тунгусы показались Стадлингу вежливыми и гостеприимными, а якуты хитрыми и корыстными. В целом так называемая культура крайне дурно влияла на местное население. Русские относились к ним плохо. Несколько раз возникали слухи, что Стадлинг послан сюда «высоким белым солнцем», то есть царем, чтобы выведать, как обращаются с его «малыми детьми». Посланцы обращались к Стадлингу с жалобами. Устрашающим персонажем был богатый «король тундры» С., живший в Дудинском, что в низовьях Енисея, ему принадлежала вся торговля мехом на Таймырском полуострове. Стадлинг обещал передать жалобы на него в самые высокие инстанции379.
Впечатленный журналистской деятельностью шведа, его социальной увлеченностью и талантом рассказчика, Толстой спросил, почему Стадлинг не получил большого признания в Швеции как писатель. Тот скромно ответил, что знает о недостатке собственного дарования и что, вероятно, выбирает неправильные темы. Это типично, прокомментировал Толстой. Славу создает пресса, именно она возвеличивает или принижает, а в итоге все решают деньги. Но самое важное всегда слушать голос совести. В Швеции тоже есть «люди совести», сообщил Стадлинг и добавил: «Чуткая совесть дорого стоит, и лишь у немногих есть на это средства»380.
Во второй вечер Стадлинг рассказывал о шаманизме и «духовном пробуждении»381. Толстой увидел в этом параллели с сектами фанатиков в европейской России, экстатические оргии которых предполагали свальный грех или сексуальную распущенность.
Следующим утром Стадлинг уехал из Ясной Поляны. В Петербурге с ним связался князь Эспер Ухтомский, издатель «Санкт-Петербургских ведомостей» и близкий друг императора. Ухтомскому было любопытно узнать о предпринятой шведом поездке и жизни в сибирской тундре. Под впечатлением от отчета Стадлинга он обещал доложить наверх самому Николаю II. Подтверждение, что он действительно сделал это, Стадлинг получил позднее, когда узнал, что деспотичного «короля тундры» выслали в Якутскую губернию382.
Но что же произошло с экспедицией Андре? Тридцать три года это оставалось загадкой, пока в 1930 году норвежское судно не обнаружило последний лагерь путешественников. Оказалось, что воздушный шар вышел из строя уже на вторые сутки полета и приземлился к северу от Свальбарда.
Вернувшемуся в Швецию Стадлингу не давали покоя слова Льва Львовича о продолжающемся голоде в Самаре. Встревоженный новостями, он организовал новый сбор в пользу голодающих крестьян. Написанная им для Aftonbladet статья призывала: «В то время как страны тратят миллиарды на военное вооружение, а великие спорят и дерутся за власть и славу, миллионы наших младших братьев в российской глубинке ведут неравную борьбу с голодом и голодной смертью Давайте же протянем им руку помощи». Через редакцию Aftonbladet собранные средства должны были передаваться сыну Толстого383.
Призывы Стадлинга о помощи голодающим Самары и Казани принесли хорошие результаты. Многие в Швеции были готовы помогать, но встречались и те, кто требовал гарантий, что собранные средства действительно попадут по назначению. Андерс Холкерс, и Эушения и Эмма Лаурин из Мëрарпа интересовались, можно ли быть уверенным, что деньги не окажутся в карманах «trügerischen Beamten» (бесчестных чиновников нем.)384. Как бы то ни было, весной 1899 года Стадлинг смог отправить Толстому 50 рублей385, а летом еще 242386. Когда же осенью он послал еще одну существенную сумму, пришел ответ: «Я получил 250 рублей, предназначенные для голодающих, и благодарю вас и жертвователей за их доброе пожертвование. Теперь нет больше организованной помощи в Казани, Самаре и Оренбурге, поэтому постараюсь употребить эти деньги, если вы ничего не имеете против того, для нуждающихся русских людей на юге России и для духоборов в Сибири, где они очень бедствуют»387. Новый голод 19061907х, в свою очередь, пробудил готовность помогать у финнов и норвежцев. Весной 1907 года Толстой принял от Финляндии 84 000 рублей (200 000 финских марок). Через Льва Львовича эти средства были направлены в Самарскую губернию388. Через год за «мудрым советом», куда отправить и как распределить собранные средства, к Толстому обратился полковник в отставке Георг Фразер389. Пугающие новости заставили и журналистов датской газеты Morgenbladet обратиться к читателям с призывом о сборе денежных средств. С тем же вопросом, что и Фразер куда отправить собранные средства390, к Толстому обращался и русско-норвежский журналист Марк Левин.
В 1899 году Стадлинг помогал Толстому и по двум другим вопросам. Первый касался шведского перевода романа «Воскресение». В ноябре 1898 года Альберт Бонниер по совету Льва Львовича391 связался с Владимиром Чертковым в Англии и предложил 5000 франков за шведский перевод с условием, что издательству предоставляется либо оригинал на русском, либо английский перевод до их публикаций, а также эксклюзивные права в Швеции-Норвегии. Чертков, работавший агентом Толстого, потребовал 13 000 франков. Эту сумму Бонниер отверг как невозможную, предложив взамен 7000. Несмотря на антипатию к Бонниеру, Стадлинг написал Толстому, что последняя цифра соответствует шведским реалиям392. Бонниер, со своей стороны, напомнил Черткову, что между Швецией-Норвегией и Россией нет никаких соглашений, в связи с чем издательство вправе опубликовать перевод без гонорара, после того как оригинальная книга выйдет из печати. Толстой согласился на предложение 7500, но так долго тянул с ответом, что норвежская газета Dagbladet успела начать публикацию романа в переводе Абрахама Каарана. Поскольку теперь Бонниер уже не мог издать первый авторизованный перевод, смысла выплачивать Черткову обещанные 7500 франков не было393. Непомерные требования Черткова и недостаток здравого смысла в переговорах привели к тому, что духоборы лишились значительной суммы.
В 1899 году Стадлинг помогал Толстому и по двум другим вопросам. Первый касался шведского перевода романа «Воскресение». В ноябре 1898 года Альберт Бонниер по совету Льва Львовича391 связался с Владимиром Чертковым в Англии и предложил 5000 франков за шведский перевод с условием, что издательству предоставляется либо оригинал на русском, либо английский перевод до их публикаций, а также эксклюзивные права в Швеции-Норвегии. Чертков, работавший агентом Толстого, потребовал 13 000 франков. Эту сумму Бонниер отверг как невозможную, предложив взамен 7000. Несмотря на антипатию к Бонниеру, Стадлинг написал Толстому, что последняя цифра соответствует шведским реалиям392. Бонниер, со своей стороны, напомнил Черткову, что между Швецией-Норвегией и Россией нет никаких соглашений, в связи с чем издательство вправе опубликовать перевод без гонорара, после того как оригинальная книга выйдет из печати. Толстой согласился на предложение 7500, но так долго тянул с ответом, что норвежская газета Dagbladet успела начать публикацию романа в переводе Абрахама Каарана. Поскольку теперь Бонниер уже не мог издать первый авторизованный перевод, смысла выплачивать Черткову обещанные 7500 франков не было393. Непомерные требования Черткова и недостаток здравого смысла в переговорах привели к тому, что духоборы лишились значительной суммы.
Второй вопрос, по которому понадобилась помощь Стадлинга, касался так называемого «Письма шведам» ответа Толстого некоторым шведским пацифистам о ситуации с лицами, отказывающимися от службы в армии, актуальной для многих европейских стран. Стадлинга просили перевести письмо и проследить, чтобы его опубликовали не только в Швеции, но и в Англии и Германии.
Якоб Хильдич 1899 394
Когда в апреле 1899 года норвежский писатель и журналист Якоб Хильдич (18641930) через Гельсингфорс ехал в Россию, политическая ситуация в Великом княжестве Финляндском была накалена. Российско-финские отношения обострились вследствие Февральского манифеста от 15 февраля 1899 года. За манифестом который давал императору право вводить законы в Финляндии без одобрения ландтага и сената стояло намерение изменить автономное положение Финляндии, чтобы в итоге сделать Великое княжество интегрированной частью империи.
Финны должны были встретить царский манифест протестами. Менее чем за десять дней полмиллиона граждан подписались против декрета. Делегация из пятисот представителей, по одному от каждой административной единицы, отправилась в Петербург для вручения петиции финского народа, однако Николай II не удостоил ее аудиенции. Самодержец отказался выслушать мольбы финнов об аннулировании вызывающего тревогу манифеста. Одновременно ввели цензурные предписания, ограничивающие общественные дебаты.
Такова была ситуация в Гельсингфорсе, когда туда прибыли Хильдич с супругой. Финские коллеги быстро рассказали ему об особенностях момента. Среди них был Аксель Лилле, редактор Nya Pressen. Бесстрашие, с каким он защищал основной закон Финляндии, привело к тому, что 5 апреля выпуск газеты был приостановлен на два месяца. Когда Лилле узнал, что Хильдич направляется в Россию, он попросил включить в маршрут Москву и связаться с Толстым, чтобы поделиться с ним тревогами финнов. Нужно было заручиться поддержкой всех друзей Финляндии, и официальный отзыв Толстого был бы чрезвычайно ценным395.
Первое из своих «Коротких писем» в норвежскую газету Dagbladet Хильдич отправил из Гельсингфорса в апреле. В нем он рассказывал о попытках генерал-губернатора Бобрикова русифицировать Финляндию, демонстрациях против закрытия финских газет и банкете в честь редакторов. Шестого апреля в Доме общественных собраний Societetshuset прошел гражданский праздник в поддержку свободы слова, в котором приняли участие 800 человек. Почетным гостем помимо Хильдича был норвежский писатель Кнут Гамсун, который по стечению обстоятельств проводил в столице Финляндии несколько стипендиальных месяцев. Хильдич, занимавший должность главы норвежского союза писателей, произнес сильную речь, полную энтузиазма, о будущем Финляндии, за которой последовало исполнение норвежского гимна396.