Хильдич покидал дом в Хамовниках разочарованным и потрясенным. В его представлениях о Толстом появился серьезный изъян. Перепечатанный в финской газете Nya Pressen репортаж из норвежской Dagbladet был снабжен комментарием: «Господину Хильдичу, несмотря на его вполне обоснованную аргументацию, так и не удалось добиться обмена мнениями по существу вопроса»407.
Арвид Ярнефельт 1899
Странно, что Арвид Ярнефельт (18611932) и Толстой впервые встретились лишь в 1899 году. Переписка с Толстым завязалась четырьмя годами ранее, а толстовцем Ярнефельт стал уже в 1891м. Навещая родителей, 29-летний юрист тогда случайно открыл лежавшую на столе шведскую книгу. Знакомство с «Anden af Kristi lära: En kommentarie öfver evangeliets mening» («Краткое изложение христианского учения», 1891) полностью перевернуло его представления о жизни. В своей книге «Heräämiseni» («Мое пробуждение», 1894) Ярнефельт описывает это так: «Великий духовный свет незаметно наполнил мою душу, свет, который никогда там не погаснет, который дал мне знания о вечной жизни»408. Книгу «Anden af Kristi lära» необходимо было издать и на финском, и в том же 1894 году Ярнефельт перевел и опубликовал ее под названием «Kristuksen opin henki». Помимо финского и шведского, он хорошо владел и русским.
В первом письме к Толстому, от 2 февраля 1895 года, Ярнефельт рассказал о содержании «Heräämiseni», где была глава о «нормальной половой жизни» в духе Толстого, и о дебатах, которые книга вызвала в Финляндии409. Чтение трудов Толстого зажгло для него свет, «силой которого я живу сейчас и буду жить всегда». К письму Ярнефельт приложил финский оригинал и шведский перевод (1894), а также пятнадцатую главу книги «Почему я не стал судьей» в русском переводе, который Ярнефельт сделал вместе с матерью Элизабет, урожденной петербурженкой по фамилии Клодт фон Юргенсбург.
Толстой немедленно ответил. Судя по русской главе, «Heräämiseni» была интересная и нужная книга, которую следовало перевести на русский целиком. Рассчитывать на печатную версию не стоило по причине цензуры, но книгу можно распространять как часть его собственной неподцензурной серии «Архив Л. Н. Толстого». В конце Толстой пожелал Ярнефельту постоянно идти вперед по выбранному жизненному пути. Жизнь во Христе не только дарует личную радость, но и способствует осуществлению царства Божия на земле410.
Книга «Heräämiseni» была быстро переведена на русский полностью411. Ярнефельт стал с нетерпением ждать комментариев Толстого. Ответ задерживался, и Ярнефельт решил написать снова, спросив, когда и где они могли бы встретиться. У него был важный вопрос, который он хотел бы обсудить с Толстым. Видимо, вопрос касался отношений между Россией и Финляндией. Запоздалый ответ пришел лишь через полгода. Книга Ярнефельта произвела сильное впечатление на всех, кто прочел русскую версию; в ней нашли подкупающую честность и серьезность. Однако необходимость во встрече, по представлениям Толстого, отсутствовала. Они увидятся, если Богу будет угодно, смысла же тратить на встречу время и деньги нет. На все вопросы Толстой был готов ответить в письмах412.
Прошло два с половиной года, на протяжении которых между Толстым и его финским единомышленником не было никаких контактов413. За это время Ярнефельт предпринял еще один шаг в духе Толстого. В 1897 году он с семьей переехал в деревню Виркбю (Вирккала) в окрестностях Лойо (Лохья), чтобы посвятить себя сельскому хозяйству. Как писатель он тоже был в первую очередь христианином толстовского толка. В «Puhtauden ihanne» («Идеал чистоты», 1897) проповедовалось целомудрие, а в «Maria» (1897) подвергался критике догмат непорочного зачатия.
В июле 1898 года Ярнефельт получил от Толстого короткое письмо с неожиданным содержанием:
Хотя мы и никогда не видались, мы знаем и любим друг друга, и потому я смело обращаюсь к вам с просьбой оказать мне большую [помощь]. Дело, которое, [я имею к вам], должно [остаться никому не известным], кроме вас, [и по]этому никому не говорите и про это письмо, а ответьте мне (Моск. Кур. дор., ст. Козловка), где вы теперь и готовы ли помочь мне?414
Ярнефельт быстро отреагировал, сообщив свой адрес (Виркбю, железнодорожная станция Хангё), и пообещал помощь всем, чем только сможет. Но новых известий от Толстого не поступило, и дело сошло на нет само собой. На самом деле Толстой уже тогда планировал уход из дома, который осуществит лишь в 1910м. Жизнь в имении с ее острыми противоречиями между идеалом и действительностью требовала определенных решений. Отношения с супругой были натянутыми изза ее «романа» с пианистом Сергеем Танеевым, личная жизнь детей никак не соответствовала тому, что Толстой считал истинным и важным. Толстой так далеко зашел в своих намерениях, что даже написал прощальное письмо жене, которое она получила бы после его отъезда. Поразительно, что в качестве места для бегства он выбрал дом Ярнефельта. Тот уверял, что догадался, что именно задумал Толстой, и на их встрече в 1899 году Толстой подтвердил его подозрения: «Да, вы поняли меня правильно, но в тот раз я преодолел искушение». Толстой даже извинился: «Простите, Арвид Александрович, что я так живу, но, видимо, так и должно быть»415.
В следующем письме Ярнефельт обстоятельно отчитался о своем литературном творчестве. Книгу «Evankeliumin alku, eli Jeesuksen syntyminen ihmisestä ja jumalasta» («Начало Евангелия, или Рождение Иисуса человеком и Богом», 1898) о физическом и духовном рождении Иисуса и об искушениях в пустыне пришлось издать за собственный счет, поскольку заинтересованного издательства не нашлось. Рецензенты из религиозных соображений злобно критиковали книгу и отпугивали читателей. Историческая драма «Samuel Cröell» только что отправлена в театр в надежде на успех и хорошие доходы, в этом мирском желании Ярнефельт со стыдом признавался. Ситуация не позволяла ему отказываться от гонораров и авторского права, как это делал Толстой. А сейчас он хотел покаяться и оставить беллетристику, чтобы вернуться к материально невыгодной работе по толкованию Евангелий416.
В ответном письме Толстой успокоил своего финского друга. Материального успеха не следует страшиться, пока речь идет не об охоте за излишествами, а об уверенности в хлебе насущном. Пользы же от толкований Библии он, напротив, не видит вовсе. В действительности их время миновало. Сейчас нужно писать книги, пропитанные духом учения Христа, не исходящим из Библии, а основанным на «разуме и любви, качествах, общих для всех людей»417.
После отказа Толстого Ярнефельт долго не решался затрагивать вопрос о личной встрече. Преодолеть нерешительность ему помог Февральский манифест, угрожавший положению Финляндии в составе Российской империи. Конфликт нарастал, финны искали внешнюю поддержку, а более крупного морального авторитета, чем Толстой, в России не было, и поскольку Ярнефельт был в некоторой мере представителем Толстого в Финляндии, его попросили узнать мнение Толстого по этому вопросу. Одновременно брату Арвида, художнику Ээро Ярнефельту (18631937), понадобилась компания для поездки в Крым через Москву. Решение было принято, давняя тайная мечта Ярнефельта о встрече с Толстым приблизилась к исполнению.
После отказа Толстого Ярнефельт долго не решался затрагивать вопрос о личной встрече. Преодолеть нерешительность ему помог Февральский манифест, угрожавший положению Финляндии в составе Российской империи. Конфликт нарастал, финны искали внешнюю поддержку, а более крупного морального авторитета, чем Толстой, в России не было, и поскольку Ярнефельт был в некоторой мере представителем Толстого в Финляндии, его попросили узнать мнение Толстого по этому вопросу. Одновременно брату Арвида, художнику Ээро Ярнефельту (18631937), понадобилась компания для поездки в Крым через Москву. Решение было принято, давняя тайная мечта Ярнефельта о встрече с Толстым приблизилась к исполнению.
Ярнефельт предупредил Толстого о встрече в письме (26.03/07.04.1899), в котором отчитался и о надвигающемся кризисе. Февральский манифест ставил под угрозу конституцию Финляндии, основу независимого существования в империи, что само по себе вызвало волну патриотизма. Ярнефельт, осведомленный о негативном отношении Толстого к патриотизму, подчеркнул, что в данном случае речь идет о той любви к родине, которая в корне отличается от «тулон-кронштадтского патриотизма» легкомысленного, под развевающимися знаменами франко-русского военного братания 1893 года, которое Толстой критиковал в статье «Христианство и патриотизм» (1895).
Финский патриотизм не выражался в национальном самодовольстве или внешней агрессии. Целью было демократическое объединение всех общественных классов. Все началось уже в 18701880х, когда финский образованный класс охватила волна идеализма, инспирированная финским философом и государственным деятелем Снельманом. Желание стать ближе к народу воплощалось в развитии народного образования и национальной культуры. Открывались школы, появились народные литература и театр. Укрепилось положение финского языка, среди шведскоязычного населения также возрос интерес к языку основной части народа. За всем этим Ярнефельту виделось стремление следовать Божьей воле и Божьим законам. Далее, однако, наступила реакция. Идеализм превратился в политику и гонку за экономической выгодой, материальный всплеск стал причиной остановки духовного роста, связи с народом ослабли.
Одновременно проснулся интерес к Финляндии со стороны русской власти. Осенью 1898 года было созвано специальное заседание ландтага для одобрения наращивания военных ресурсов Финляндии. Все привилегии отменялись, срок армейской службы повышался с трех до пяти лет, численность действующих военных увеличивалась вчетверо. Ирония, как заметил Ярнефельт, заключалась в том, что одновременно царь и российское правительство призывали другие нации на конференцию по разоружению в Гааге. Далее последовал новый шок в виде Февральского манифеста. Петербург отказал сенату и парламенту в приеме, а народной делегации в дискуссии. Теперь сомневались, какую тактику выбрать. Открыто, без оглядки на последствия возражать или позволить собой управлять из осторожности и предусмотрительности. Сопротивление или подчинение?
В письме Ярнефельт поделился с Толстым и другими актуальными проблемами. В Финляндии обострились классовые противоречия. Получил распространение социализм, рабочие начали требовать политических прав, пусть пока только парламентерскими средствами. Одновременно среди безземельных крестьян распространились слухи, что российская сторона намерена провести новый передел земель, разделив их поровну и справедливо. В итоге испуганные землевладельцы были готовы пожертвовать конституцией ради того, чтобы обезопасить собственные доходы. Среди молодого поколения наблюдалась новая волна интереса к народному образованию, впрочем, уже без прежних идеалистических посылов. В худших случаях эта деятельность способствовала появлению ультранационалистических настроений, признавал Ярнефельт.