Мы потеряли транспорты, и никто не верил, что полуживая «Малайя» выдержит такую трепку. Мы, собственно, потеряли друг друга, кильватерной колонны больше не было, и казалось, что так даже лучше. Потому что неизвестно, что страшнее тонуть самому или видеть, как волна переворачивает громадный корабль на горизонте, и ничего нельзя сделать.
И это продолжалось с 28 ноября до 16 декабря. Крейсер как мотающийся во все стороны островок в громадном пустом пространстве, люди сжавшие зубы герои, все силы которых уходят на одно: выжить, пережить.
От Ильи Перепелкина и других я знал, что еще в Габуне адмирал телеграфом направил официальный запрос в Морское министерство: как это может быть, чтобы ему, командующему эскадрой, идущей в Порт-Артур, уже полтора месяца не направляют никакой официальной информации о положении нашей дальневосточной эскадры, да и Маньчжурской армии.
Ответа Рожественский не получил.
То, что Артура и эскадры больше нет, мы узнали ясно и окончательно только 25 декабря, уже несколько дней находясь в спокойных и теплых водах у Мадагаскара.
Но еще 16 декабря, в успокаивающемся море, когда на стоянке среди пустоты заработал телеграф, начали приходить новости.
И вот как это было:
Теперь прямой наводкой с горы Высокой и не будет наших кораблей в бухте. Бессмысленно продолжать.
Когда сообщили?
Да две недели назад, когда проходили Капштадт. Они взяли гору. Штурмом. Порт-Артур у них как на ладони.
Кто об этом знал?
Тут все посмотрели на Лебедева, который в этот раз был в кают-компании и невозмутимо двигал ножом и вилкой.
Молчал сидящий напротив него Блохин. Рузская что-то сказала ему, и тот подлил ей воды в стакан.
Снова голоса, перебивающие друг друга:
Пять броненосцев в бухте! И еще «Баян», и «Паллада»!
А в каком они состоянии, представляешь? Почему давно не выходят в море?
Один такой вышел, «Петропавловск» назывался
Посчитайте: у них что, есть уголь? А снаряды у них есть? Вообще снабжение? Это уже не корабли. Мишени.
Я видел фотографии. Палубы и надстройки сплошные развалины.
А в верхах вообще представляют себе?..
А вы, мичман, представляете себе что-то другое? Куда нам теперь идти? Кого спасать?
То есть приплыли.
Подождите, но наша маньчжурская армия
А она тоже потеряла смысл. Потому что
Господа, потерпите, зазвучал ровный голос Инессы. Мы в виду Мадагаскара. Информация должна быть полной и точной. Ждать недолго.
И мы подождали до окончательно проясненной и мрачной картины. Но то, что вот это и есть катастрофа, уже в тот день нам вполне было ясно.
Тогда я еще не понимал, что больше не будет этого великолепного путешествия, этого «Восточного экспресса», бронированного вагона-лит на лазурных волнах. Сказка позади. Через год буду пытаться вспомнить эту прогулку к югу Африки и усомнюсь: а со мной ли это было.
Мадагаскар я увидел как бы во сне: белый песок, пальмы, теплый ветер чуть касается лица. И на Мадагаскаре мы узнали наконец все.
Стессель сдал Порт-Артур. Сорок тысяч пленных, орудия, снаряжение. Десять месяцев борьбы с таким вот результатом.
Все корабли эскадры затоплены самими же моряками. Нет, не совсем так из порта вышел на внешний рейд самоубийца, броненосец «Севастополь», и выдержал десять минных атак. А большего не выдержал бы никто.
И это не все. Один из всего-то двух владивостокских крейсеров, «Громобой», вышел после долгого ремонта на испытания и наскочил на камни, никаких японцев и рядом не виднелось.
Получалось, что единственная сила, которая прикрыла бы уже не наши маньчжурские колонии, а собственно российский Дальний Восток, то были мы, стоящие в тысячах миль оттуда, у острова на юге Африки.
Вот только никто не знал, продолжим ли мы теперь путь туда, куда и шли, или повернем обратно на Балтику.
И еще никто не знал того, что у берегов Мадагаскара мы проведем не дни, не недели, а два бессмысленных месяца.
Часть вторая. Мы не заслужили рая
Лошадка под снегом
Что мне теперь делать, что мне описывать в своих очерках? Смысл, суть войны изменились полностью.
До катастрофы Порт-Артура все было относительно просто. Япония напала на российские колонии на китайской территории, потому что эти территории ей нужны были самой и потому что ее подстрекал к этому Лондон.
Весь запал правления нынешнего нашего императора пока что сводился к освоению Дальнего Востока, но это означало, что нам нужны предприятия и концессии на территориях пребывавшей в развале и маразме китайской империи. Без Китая наш Дальний Восток превращается в узкую и изолированную от мира полоску слабо обитаемой земли, растянувшуюся от Забайкалья до Владивостока.
И вот сейчас японцы, до того взяв себе целую Корею, медленно продвигаются по китайской Маньчжурии, оттесняя с дороги наши десятки тысяч солдат, которые на китайской земле гибнут без смысла. Без смысла, потому что в отсутствии флота наши колонии обречены. А флот, изначально совсем не слабый и сместившийся было от Владивостока на юг, в наш он же китайский незамерзающий Порт-Артур, этот флот теперь уничтожен.
Наша эскадра туда не успела, застряв ровно на полпути, между Тихим и Индийским океанами.
Как и что мне говорить теперь читателям, так же, как и я, не понимающим, зачем теперь эскадра стоит у берегов никому не ведомого Мадагаскара?
И единственное, что мне приходило в эти дни в голову, то, что мы, тысячи человек на усталых и потрепанных кораблях, есть и что мы так же, как и вся Россия, хотим знать, что со всеми нами будет дальше.
А дальше были события самые невероятные но я в очередной раз долго не понимал их смысла.
Грохот пушек похож на звук рвущихся простыней, на тропическую грозу, на Путиловский завод с его цехами, пытался записать я. Но когда стреляют орудия твоего крейсера, тут другое. Ты ощущаешь корабль ногами и всем телом, ноги и все прочее они уже привыкли к непрерывному и уютному шуму машин, а тут что-то дергается дергается пол (он же палуба), стены (они же, кажется, переборки)
Первое, что вы видите, приближаясь к броненосцу, что это военный корабль, и он только военный. Орудия в походе зачехлены, пока не пробьют тревогу, но вы их не можете не видеть, они главная черта, смысл этой горы толстого металла. А орудия на «Донском» ну да, они есть, если присмотреться, но не то чтобы очень заметны.
Так было до тринадцатого января. А вот после что-то изменилось. Итак, с рассветом в море, подальше от пальм и песка здешнего берега. Все стоят по местам, все посматривают на корабли впереди (а наш крейсер, как всегда, замыкает линию), все чего-то ждут. Кильватерная цепочка неуклонно движется вперед.
Но вот начинают рваться простыни на горизонте, а потом дергается и наш корабль. Я стою то в толпе матросов, то на мостике и делаю вид, что хоть что-то понимаю.
То есть я понимаю, что впервые за три с лишним месяца эскадра проводит артиллерийские стрельбы и что это важно. Но я ничего не вижу или не осознаю то, что вижу, и лучшее, что я могу придумать, это изучать лица людей вокруг меня. Лица людей, отбирающих друг у друга бинокли и всматривающихся в расплавленное серебро зыби где-то на горизонте. Там, на поплавках, качаются почти неразличимые мишени
И постепенно я начинаю понимать, что лица эти, закаменело обращенные к невидимым мне точкам вдали, мрачнеют все больше. А слова, которые при этом произносятся, не радуют и вовсе. Мои перебежки от матросов к офицерам картины не меняют. Потому что оптимизма не ощущается нигде.
Ну, куда махнул. Да загрызись ты через Далее следовал длинный оборот, для приличного и даже неприличного журнала непригодный.
Эх, недолет. Эх, перелет. Ну, теперь-то? И все одно мимо.
У Кнюпфера с его орудиями гастроль с бенефисом. И пьеса что-то не играется. Оп опять мимо.
А между прочим, «Донской» наш дважды перевооружался; последний раз в учебно-артиллерийский корабль. Вот и видим ту самую артиллерийскую учебу в полный рост.
Вы хотите, чтобы за три копейки вам было с бархатом. Крестьян по деревням набрали во все экипажи. И штрафных от них радостно отделалось береговое начальство. Потому что агитаторы и смутьяны. Такой вот личный состав нижних чинов. Они орудие видят в первый раз. Да у нас, на «Донском», просто академия штрафных и запасных минимум.
А вы что думаете, вашбродь (это уже мне)? Снарядов, говорят, мало. А тут, чтобы приноровиться, все погреба надо потратить. А что япошкам останется?
Но погреба, как выяснилось, были ни при чем. Стрельбы велись в основном учебными болванками, и мы в этом убедились на собственных шкурах. Ну, то есть шкуры не пострадали, зато страху мы натерпелись.
Это было на второй день учений. Мы стояли на кормовом балконе, я не без любопытства наблюдал за перламутровым театральным биноклем Инессы, выглядывавшим из-под кружева ее выдающейся шляпы. Наблюдал и думал: да что я, собственно, на нее до сих пор дуюсь, она принесла мне мимолетную радость и понесла ее потом Илье. И что же, тут повод для драмы? Надо заново подружиться со столь замечательной женщиной, потому что
Это было на второй день учений. Мы стояли на кормовом балконе, я не без любопытства наблюдал за перламутровым театральным биноклем Инессы, выглядывавшим из-под кружева ее выдающейся шляпы. Наблюдал и думал: да что я, собственно, на нее до сих пор дуюсь, она принесла мне мимолетную радость и понесла ее потом Илье. И что же, тут повод для драмы? Надо заново подружиться со столь замечательной женщиной, потому что
Странный, приближающийся шуршащий звук. Паника в глазах кого-то из лейтенантов. Грохот, треск, звенящий лязг. Мостик метрах в двадцати от нас в развалинах. Часть палубы превращена в щепки.
А было бы интересно, вот так вот негромко говорит Рузская как бы сама себе.
Потом я долго вспоминал эти ее слова. Потому что ее смерть была совсем близко. Не знаю, успела ли она счесть ее интересной.
«Суворов» чудо что за флагман. Как выяснилось к вечеру, это оттуда к нам принесло шестидюймовый снаряд, точно так же как в октябре его выстрел ранил «Аврору». Но на нашем крейсере по случайности никто не пострадал. Матросы, качая головами, принялись за ремонт.
Вот вы и почувствовали, Алексей Юрьевич, как оно было сто лет назад, когда ядрами стреляли, сказал мне в кают-компании мой неизменный сосед по столу, доктор.
Заметим, что «господином сочинителем» меня именовать почти перестали, и вообще все стало хорошо, и только неисправимые типа мрачного инженера Дружинина упорствовали в своей нелюбви, а впрочем, Дружинин просто со мной старался лишний раз не разговаривать.