Я дотронулась до его щеки, на которой отливала янтарем отросшая борода. Почему ты не сказал мне раньше?
Он сразу понял, о чем я. Улыбнулся, подняв одну бровь; половину его лица освещало солнце, а другая оставалась в тени.
Я ведь знал, что ты не хочешь за меня выходить. Я вовсе не собирался заставлять тебя и тем более выставлять себя дураком, сообщая тебе об этом в то время, ясно же было, что ты станешь спать со мной только по обету, данному против воли.
Он вновь улыбнулся в темноте блеснули белые зубы и быстро проговорил, не дав мне возразить:
По крайней мере, в первый раз. У меня тоже имеется гордость, женщина.
Я потянулась к нему и притянула к себе близко-близко, закутав полами плаща. Он сильно меня обнял.
О любовь моя, прошептал он. Любовь моя! Как я тебя желаю.
Но ведь это не одно и то же, заметила я. Я имею в виду любить и желать.
Джейми хрипловато рассмеялся.
Ужасно близко, англичаночка, по крайней мере для меня.
Я чувствовала его твердую и упорную силу. Внезапно он сделал шаг назад и, протянув руки, снял меня с изгороди.
Куда мы идем? спросила я.
Мы двигались не к дому, а к строениям под вязами.
Поищем сеновал.
Глава 28. Поцелуи и подштанники
Со временем я заняла собственное место в неумолчном механизме жизни имения. Дженни уже было не под силу устраивать далекие походы к домам арендаторов, и я вызвалась посещать их самостоятельно; время от времени меня сопровождал молодой конюх, иногда моими спутниками становились Джейми или Айен. Я приносила пищу и медикаменты, как могла врачевала страждущих и давала полезные советы профилактического или гигиенического толка, воспринимавшиеся с различной степенью благодарности.
В усадьбе я или занималась домашним хозяйством, или работала в саду, разбитом за домом, в общем, пыталась по мере возможностей быть полезной. Помимо небольшого красивого цветника, там имелись грядки с лекарственными травами и посадки репы, капусты и тыквы.
Джейми, казалось, был везде: наверстывая упущенное, в кабинете вел счетные книги, вместе с арендаторами работал в поле, вместе с Айеном на конюшне. Мне представлялось, что им двигали не только чувство долга и интерес к делам имения: через некоторое время мы собирались уехать, и Джейми желал устроить хозяйство так, чтобы все шло своим чередом вплоть до его, точнее нашего, возвращения.
Я знала, что нам придется уехать, однако в мирном Лаллиброхе, среди мирных людей, в дружеском окружении Дженни, Айена и маленького Джейми мне было так хорошо, как будто я наконец-то оказалась дома.
Как-то раз, поднявшись из-за стола после завтрака, Джейми сообщил, что собирается к дальнему краю долины поглядеть на лошадь, которую продает Мартин Мак. Дженни, нахмурив брови, обернулась к нему от буфета.
Джейми, ты думаешь, это достаточно безопасно? Около месяца тому назад по всей округе шатались патрули англичан.
Пожав плечами, он взял со спинки стула свой камзол.
Я буду осмотрителен.
Слушай, Джейми, спросил Айен, зашедший в комнату с охапкой поленьев для камина. Не мог бы нынче заглянуть на мельницу? Вчера там был Джок, сказал, что-то случилось с колесом. Я посмотрел: но нам с Джоком не справиться, по-моему, в колесо попала какая-то дрянь, причем под водой.
Айен пристукнул себя по деревянной ноге и улыбнулся мне.
Хожу-то я, слава богу, неплохо, в седле держусь, но плавать никак. Барахтаюсь и кручусь на месте, как таз.
Джейми вновь положил камзол на стул и усмехнулся шутке.
Было бы о чем печалиться, Айен, зато тебе не нужно будет проводить утро в холодной воде. Хорошо, я схожу.
Он повернулся ко мне.
Не хочешь со мной прогуляться, англичаночка? Славное утро, ты можешь захватить с собой свою маленькую корзиночку. Он насмешливо посмотрел на огромную ивовую корзину, в которую я собирала травы и плоды. Пойду переоденусь, скоро вернусь.
И он взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки. Мы с Айеном переглянулись. Если шурин Джейми и грустил, что ему стали недоступны подобные прыжки и многие другие радости движения, то он этого не выказывал и лишь любовался проворством Джейми.
Как хорошо, что он вернулся, проговорил Айен.
Как бы мне хотелось, чтобы мы остались, внезапно сказала я.
В добрых карих глазах промелькнуло беспокойство.
Но вы же не сразу уедете?
Нет, не сразу. Но хорошо бы отправиться до первого снега.
Джейми принял решение, что мы должны нанести визит в Бьюли, основную резиденцию клана Фрэзеров. Возможно, сможет оказать какую-то помощь его дед лорд Ловат, а если нет, то он сумеет переправить нас во Францию.
Айен согласно кивнул.
Да. Однако у вас есть еще несколько недель.
Стоял прекрасный солнечный осенний день; воздух опьянял, а небо было таким синим, что в нем хотелось утонуть. Мы очень медленно шли, разговаривая о том о сем, поэтому я замечала и запоздалые розы на кустах, и головки венериной купели.
На следующей неделе квартальный день[10], заметил Джейми. Поспеет ли к нему твое новое платье?
Думаю, да. Но неужто этот день особенный?
Я выдергивала из земли стебель пижмы, и Джейми на время взял в руки мою корзину.
В общем, да. Не настолько, насколько такие дни бывают у Колума, однако к нам все-таки придут все наши арендаторы, чтобы внести арендную плату и с почтением приветствовать новую леди Лаллиброх.
Наверное, они сочтут странным, что ты женился на англичанке.
Полагаю, парочка отцов испытает разочарование от этой вести. Пока меня не схватили и не увезли в Форт-Уильям, я приударял за несколькими соседскими барышнями.
Жалеешь, что не женился на местной?
Если ты думаешь, что я отвечу «да», когда у тебя в руке нож, то твое мнение о моих умственных способностях куда ниже, чем я полагал.
Я бросила нож, которым окапывала корень, и бросилась к Джейми, раскинув руки. Едва он меня отпустил, я подняла уроненный нож и принялась за старое:
Даже удивительно, что ты так долго был девственником. Или же все девицы в Лаллиброхе некрасивы.
Нет, ответил он и прищурился, глядя на солнце. Это заслуга моего отца. По вечерам мы с ним часто гуляли по полям и разговаривали о всяких предметах. Как-то раз, я тогда был уже довольно большим, отец сказал, что мужчина должен нести ответственность за каждое семя, что посеет, потому что его долг заботиться о женщине и ее защищать. А если я к этому еще не готов, то и не должен обременять женщину последствиями своих поступков.
Он оглянулся на дом за нашими спинами, затем посмотрел вдаль на подножие скалы: там на кладбище покоились его родители.
Отец рассказывал, что величайшее событие в жизни мужчины обладать той женщиной, которую он любит, тихо проговорил Джейми и улыбнулся. Его глаза синели так же, как небо над нашими головами. И он был прав.
Он оглянулся на дом за нашими спинами, затем посмотрел вдаль на подножие скалы: там на кладбище покоились его родители.
Отец рассказывал, что величайшее событие в жизни мужчины обладать той женщиной, которую он любит, тихо проговорил Джейми и улыбнулся. Его глаза синели так же, как небо над нашими головами. И он был прав.
Я погладила его по щеке.
Принуждать тебя к столь долгому воздержанию было с его стороны слишком сурово, заметила я.
Джейми усмехнулся; по его коленям порывы резкого осеннего ветра били килт.
Церковь учит, что онанизм это грех, но отец говорил, что, если уж выбирать между тем, чтобы принести вред себе или какой-нибудь бедной женщине, порядочный мужчина предпочтет принести себя в жертву.
Посмеявшись, я тряхнула головой и сказала:
Нет, не стану спрашивать. Без сомнения, ты остался девственником.
Лишь благодаря Господнему милосердию и собственному отцу, англичаночка. В четырнадцать лет-то я ни о чем, кроме девушек, и думать не мог. Но это было когда меня отдали на воспитание Дугалу в Беаннахд.
Там не было девушек? спросила я. У Дугала же имеются дочери.
Да, имеются. Целых четыре. Младших я не беру в расчет, но вот старшая, Молли, была очень хорошенькая. Старше меня на пару лет. Внимание, которое я ей оказывал, не очень ее радовало. За обеденным столом я все время на нее таращился, а она как-то с важным видом посмотрела на меня и спросила, нет ли у меня насморка. Если есть, мне нужно отправиться в постель, а если нет, то очень просит меня закрыть рот: во время еды ей совершенно не хочется лицезреть мою глотку.
Начинаю понимать, почему ты остался девственником, заметила я и подобрала юбку, чтобы перелезть через камни. Однако невозможно, чтобы все девицы были такими.
Да нет, медленно сказал он, помогая мне слезть. Они и не были. Младшая сестра Молли Табита оказалась гораздо приветливее.
При воспоминании Джейми улыбнулся.
Тибби стала первой девушкой, которую я поцеловал. Точнее, первой девушкой, которая меня поцеловала. Она попросила меня принести из коровника на сыроварню два ведра молока. Всю дорогу я думал о том, как прижму ее за дверью, где некуда увернуться, и поцелую. Но в руках я держал ведра, поэтому она должна была открыть мне дверь. Так что в углу за дверью очутился как раз я, а Тиб подошла ко мне, схватила за уши и поцеловала. И пролила молоко.
Бесценный первый опыт, засмеялась я.
Сомневаюсь, что для нее он был первым, сказал Джейми. Она ведала об этом гораздо больше меня. Но занимались мы поцелуями недолго. Дня через два ее мать застигла нас в кладовой. Ничего не сделала, только сердито на меня посмотрела и велела Тибби идти обедать. Но, верно, рассказала Дугалу.
Если Дугал Маккензи был готов сражаться за честь сестры, то трудно себе даже представить, что он мог совершить, защищая дочь.
Трепещу лишь при мысли о том, чем все кончилось, заметила я.
Я тоже.
Вздрогнув, Джейми скосился на меня несколько смущенно.
Знаешь, молодые мужчины иногда утром просыпаются с ну, с
Он покраснел.
Да, знаю, сказала я. Так же, как и старые мужчины двадцати трех лет. Думаешь, я не вижу? Моему взору ты предлагал это довольно часто.
М-м-м. Наутро после того, как мать Тиб застала нас, я проснулся на рассвете. Она мне снилась Тиб, конечно, не ее мамаша, и я даже не удивился, когда почувствовал на своем члене руку. Но удивительно не это: рука оказалась не моя.
И, конечно, не Тибби?
Конечно. Это была рука ее отца.
Дугала! Но как же
Я вытаращился на него, он с улыбкой со мной поздоровался. Затем уселся на постель, и мы с ним славно поболтали дядя с племянником, приемный отец с приемным сыном. Он рассказал, как он рад, что я живу у него, ведь сына у него нет, и все такое прочее. И как вся его семья ко мне расположена. И как ему ненавистна сама мысль, что можно воспользоваться прекрасными, невинными чувствами, которые его дочери питают ко мне, в дурных целях, но он, разумеется, совершенно уверен, что может положиться на меня как на собственного сына, и рад этому. Он говорил и говорил, а я лежал и слушал, и все это время одну руку он держал на своем кинжале, а другую на моей мошонке. Я говорил лишь «да, дядюшка», «нет, дядюшка», а когда он ушел, закутался в одеяло, уснул и видел во сне свиней. И с той поры не целовал девиц, пока мне не сравнялось шестнадцать и я не приехал в Леох.