Волосы Джейми были собраны на затылке в хвост, перетянутый кожаным шнурком, но голова, как всегда, была обрамлена короной из коротких кудрей, отливавшей в прозрачном, чистом воздухе рыжим и золотым. За время нашего путешествия из Леоха лицо Джейми покрылось бронзовым загаром, и весь он напоминал осенний лист, весело кружащий по ветру.
А как это случилось у тебя, моя прекрасная англичаночка? с улыбкой спросил он. Юноши падали к твоим стопам, охваченные страстью, или ты была скромной недотрогой?
У меня это случилось раньше, чем у тебя, сказала я. Мне было восемь.
Иезавель! Кто же этот счастливец?
Сын переводчика. В Египте. Ему было девять.
В таком случае тебя не в чем винить. Тебя соблазнил мужчина старше. Да еще проклятый язычник.
Впереди возникла красивая, словно на картинке, мельница: оштукатуренная желтым стена увита темно-красным виноградом, ставни, некогда покрашенные в зеленый, а теперь весьма выцветшие, раскрыта навстречу дню. В мельничный пруд под недвижимое колесо весело и громко стекала через шлюз вода. По пруду плавали дикие утки, отдыхавшие по пути на юг.
Посмотри-ка, заметила я, остановившись на вершине холма и придержав Джейми. Как же это красиво!
Если бы колесо у мельницы крутилось, было бы еще красивее, сухо возразил он. Затем глянул на меня, улыбнулся и добавил: Ты права, англичаночка. Здесь очень красиво. Я любил тут плавать за поворотом река разливается очень широко.
Мы спустились по холму и увидели разлив сквозь прибрежные ивы. Увидели мы и полностью голых четырех мальчишек, которые с громкими криками барахтались в воде.
Брр, невольно проговорила я.
Для осени день стоял отличный, но было очень холодно, и я радовалась прихваченной теплой шали.
От увиденного у меня просто кровь стынет в жилах, сказала я.
Неужто? ответил Джейми. Давай-ка я ее согрею.
Он обнял меня за талию и увлек в тень высокого конского каштана.
Ты не первая девушка, которую я поцеловал, тихо произнес он, но клянусь, что ты будешь последней.
И наклонил голову к моему запрокинутому лицу.
После того как мне представили мельника, вылезшего из своей берлоги, я отправилась к берегу пруда, а Джейми некоторое время выслушивал рассказ о поломке на мельнице. После этого мельник ушел внутрь, чтобы попытаться повернуть жернов оттуда, а Джейми остался стоять у пруда, уставившись в темную глубину, полную водорослей. Наконец он пожал плечами и с видом покорности непреодолимым обстоятельствам стал раздеваться.
Ничего не поделаешь, сказал он мне. Айен говорил правду: что-то застряло в колесе под шлюзом. Мне нужно нырнуть и
Его слова были прерваны моим изумленным воплем. Он недовольно повернулся к месту на берегу, где находились я и моя корзина.
Да что с тобой такое? поинтересовался Джейми. Впервые видишь мужчину в подштанниках?
Не не в таких! еле смогла проговорить я сквозь смех.
В предчувствии погружения Джейми поддел под килт крайне ветхое нечто, сшитое из некогда красной фланели, теперь же пошедшее пестрыми пятнами. Было понятно, что эти подштанники предназначались кому-то гораздо более плотной комплекции. На бедрах Джейми они еле держались, а на плоском животе обвисли складками.
Это одежда твоего дедушки? спросила я, тщетно стараясь подавить смех. Или бабушки?
Отца, сухо ответствовал Джейми, высокомерно глядя на меня. Ты же не считаешь, что я могу плавать в присутствии жены и арендаторов голый, словно яйцо?
С чрезвычайно благородным видом он сжал в кулак лишнюю ткань и вошел в воду. Подобрался к колесу, набрался мужества, глубоко вдохнул и нырнул, напоследок продемонстрировав пузырь задней части подштанников. Всякий раз, когда мокрая блестящая голова появлялась из воды, чтобы глотнуть воздуха, высунувшийся из окна мельник подбадривал Джейми и давал руководящие указания.
Вдоль берега пруда густо встречались растения, любящие воду, и я специальной палочкой выкапывала корни мальвы и другие цветы и травы. Когда моя корзина стала наполовину полна, я услышала позади себя вежливое покашливание.
Женщина была весьма стара, а может, просто так выглядела. Опиралась она на палку из боярышника и была одета в платье, которое носила не меньше двадцати лет; оно уже стало слишком велико для ее высохшего тела.
Доброго утра вам, проговорила она, часто-часто кивая мне.
Доброго утра вам, проговорила она, часто-часто кивая мне.
Голова ее была покрыта накрахмаленным белым платком, почти полностью покрывавшим волосы, на сморщенные, точно сушеные яблоки, щеки выбивались лишь некоторые тонкие пряди.
Доброе утро, ответила я и только было собралась подняться к ней поближе, как старушка с поразительным проворством сама спустилась к берегу. Я понадеялась, что обратный путь окажется для нее таким же легким.
Я начала я, но она меня немедленно перебила:
Вы, конечно, наша новая леди. А я миссис Макнаб, бабушка Макнаб, как меня теперь все зовут, а миссис Макнаб называют себя мои невестки, вот так-то.
Она протянула костлявую руку и пододвинула к себе корзину, с интересом изучая ее содержимое.
Корень мальвы да, хорош от кашля. А вот это, сударыня, брать не следует, совсем не следует. Она вытащила из корзины маленький коричневый корешок. На вид вроде корень лилии, а на деле-то вовне не он.
А что это такое? спросила я.
Гадючий язык, вот что. Съешь кусочек и будешь кататься по полу, задрав ноги на голову.
Она вышвырнула корешок в воду, водрузила корзину себе на колени и принялась со знанием дела перебирать остальные мои находки; я следила за ее действиями с удивлением, смешанным с недовольством. Наконец, удовлетворив свое любопытство, она отдала мне корзину.
Для английской барышни вы не такая и дурочка, заявила она. Отличите чистец от гусиной лапки.
Она посмотрела на пруд, из которого в тот момент вынырнула блестящая, словно у тюленя, голова Джейми и опять погрузилась в воду.
Вижу, что его лэрдство женился на вас не только за хорошенькое личико.
Благодарю вас, сказала я, решив считать это комплиментом.
Острый как иголка взгляд старушки задержался на моей талии.
Еще не беременная? спросила она. Возьмите листья малины. Надобно настоять горсть листьев малины с ягодами шиповника и пить на молодую луну, с четверти до полнолуния. А потом, как луна станет убывать, от полной до половины, есть барбарис, чтобы очистить утробу.
Ах вот что, ответила я, хорошо
У меня к его лэрдству просьба, продолжала старуха. Но вижу я, он нынче занят, так уж я вам ее поведаю.
Пожалуйста, согласилась я, понимая, что остановить ее нет никакой возможности.
Это насчет моего внука, начала она, уставившись на меня серыми глазками, блеском и размером напоминавшими мраморные шарики, какими играют дети. Моего внука Рэбби. У меня их шестнадцать, внуков-то, и трое из них Роберты. Один, стало быть, Боб, другой Роб, а третий, самый младший Рэбби.
Поздравляю, любезно перебила я.
Я хочу, чтобы его лэрдство взял паренька в конюхи, продолжала она.
Но я, право, не могу сказать
Это все, видите ли, его отец. Старушка доверительно склонилась ко мне. Я не говорю, что строгость не нужна, я сама утверждала: пожалеешь розгу испортишь ребенка. Сам Господь знает, что мальчишек надобно колотить, иначе даже Он не отвратит их от дьявола. Но ежели он кидает мальчишку прямо в камин, а синяк на его лице с мою руку и все из-за того, что он взял лишнюю лепешку с блюда, тогда уж
Вы хотите сказать, что отец Рэбби его бьет? перебила я.
Старуха кивнула, удовлетворенная моей сообразительностью.
То-то и оно. Об этом я и говорю. Она подняла руку. Я бы, может, и не стала совать нос не в свои дела. Он отец, вправе творить с сыном что пожелает да только вот Рэбби мой любимец. И мальчонка не виноват, что отец его горький пьяница, хоть и совестно матери говорить такое.
Она воздела указательный палец как бы в предостережение.
Не скажу, чтобы отец Рональда не позволял себе раз-другой хватить лишку. Но на меня и детей руку не поднимал во всяком случае, после первого раза, проговорила она чуть задумчиво и неожиданно подмигнула мне.
Щеки бабушки Макнаб округлились, как летние яблочки, и я поняла, что в молодости она была очень милой и привлекательной.
Он меня стукнул, сказала она, а я хвать за ручку сковородку прямо с очага, да как бахнула по кумполу.
И весело засмеялась, покачиваясь вперед и назад.
Ну, думаю, я ж его, небось, прикончила. Положила его голову себе на колени: ай, думаю, что ж мне теперь делать, как прокормить двоих ребятишек? Но он пришел в чувство и после ни разу пальцем не тронул ни меня, ни деток. А я тринадцать родила, гордо сообщила она, и десятерых вырастила.
Поздравляю, на этот раз искренне сказала я.
Малиновый лист, вернулась она к предыдущей теме и для убедительности положила руку мне на колено. Вы уж поверьте, малиновый лист поможет. А коли нет, так приходите ко мне, я сделаю настой из желтой маргаритки и тыквенного семени, да еще сырое яйцо туда вобью. Как выпьете, семя муженька-то попадет прямо в утробу, и будете вы к Пасхе пухленькая, как тыковка.
Я покраснела и закашлялась.
То есть вы желаете, чтобы Джейми, то есть его лэрдство, взял вашего внука на конюшню и уберег от побоев отца?
Вот-вот, оно самое. Рэбби-то, он усердный, хоть и мал еще, но его лэрдство не
В самый разгар оживленной речи лицо старушки внезапно оцепенело. Я посмотрела через плечо и тоже застыла. Красные мундиры. По холму к мельнице с опаской спускались на лошадях шестеро драгун.
С удивительным самообладанием миссис Макнаб встала, расправила юбки и вновь уселась в этот раз на валявшуюся неподалеку одежду Джейми, полностью спрятав ее от посторонних глаз.
На пруду позади меня послышался громкий всплеск и яростное фырканье Джейми вновь поднялся на поверхность. Я боялась крикнуть или пошевелиться, боясь обратить внимание драгун к пруду, но внезапное мертвое молчание за моей спиной пояснило мне, что и Джейми их заметил. Тишину нарушило единственное слово, сказанное негромко, но от души:
Merde[11].
Мы со старушкой, не двигаясь, сидели на берегу и бесстрастно смотрели, как драгуны спускаются с холма. В последнюю минуту, когда они свернули на дорожку у мельницы, миссис Макнаб аккуратно повернулась ко мне и прижала палец к губам: мне не следует говорить ни слова, иначе они догадаются, что я англичанка. Времени не оставалось даже на то, чтобы ей кивнуть, копыта, измазанные высохшей грязью, остановились в нескольких футах от нас.