Знаешь, как это было? Мы сняли хорошую квартирку. И я отмывала ее от чужих запахов. Когда уже все уголочки были обихожены моими руками, я добралась до белого абажура. Взгромоздилась на стул, потянулась рукой с фланелевой тряпицей вверх и пролилась водой. Вызванный по телефону твой папа, волнуясь, позвонил в скорую. Нас повезли в роддом.
Ты сидела тихо и совсем не желала со мной расставаться. Никаких схваток, никакого намека на роды. Вот только от тебя ушла вся моя-твоя вода. И тебе не в чем стало жить. Домик твой остался, но жить в нем было уже нельзя. И тебя стали выгонять оттуда. Нагнали в нашу с тобой кровь всяких гонителей. Детка, видишь, когда еще началось? С тех пор гнали тебя часто и из самых разных мест. Но это судьба. Она знает, куда тебя прибьет ее волнами.
Ты родилась через шестнадцать часов. Провела их без воды это очень, очень долго. Наверное, поэтому ты можешь терпеть столько, сколько приходится. Только плачешь чаще и дольше, чем другие. Наверное, оттого, что помощь, которую могут доставить люди, не подходит тебе по типоразмеру, ну что ж
(Удивительно, детеныш, что боль, которую доставляют люди, прекрасно вписывается в любой размер, да).
Я, отделенная от тебя, повернула голову и поискала тебя глазами. На столике в родзале лежало несколько младенцев. Только у тебя личико было белым-белым. Ротик был приоткрыт. Ал и устал. Низринутое в жизнь первое мое дитя.
Я помню наше первое противостояние. Тебе было десять месяцев, а ты уже начала ходить. Клумба с душистым табаком была так привлекательна для твоих крепеньких ножек. А я все оттаскивала тебя оттуда. И однажды, занеся башмачок над бордюром клумбы, ты посмотрела на меня. Я сказала: «Нельзя!» и посмотрела тебе в глаза. Ты задержала ножку на весу и уставилась на меня. Никто из нас не отводил взгляд. Это был момент, который определил мое влияние на годы. Каким наитием я поняла, что победить нужно именно взглядом и именно тогда, бог весть. Но мы смотрели друг другу в глаза, и твоя ножка медленно опускалась, не нарушив цветочный предел. Потом, чтобы укорить тебя, было достаточно взгляда. Зачем-то я иногда присовокупляла крик и слезы. Издержки, детка. Прости.
Когда ты спала, я зацеловывала тебя всмятку. Не спящая ты была такая недотрожка!..
Я всегда буду любить фотографию, где тебе четыре года. Ты в длинном платье, глаза раскрыты удивленно. Рядом другая малышка трехлетняя. Твоя сестра. Кроткий ангел, прощающий обиды прежде прошения. Она собиралась заплакать, но передумала. У тебя на запястье надет браслет. Это отнятое у сестры пластмассовое кольцо для режущихся зубок. В этом вся ты. Осознала красоту момента, забрала у сестры слюнявое кольцо и пристроила его украшением на себя. Спасла кадр.
Как же так случилось, что все твои образы и возрасты сложились в нынешний? Белоликий ангеленок стал золотистой смуглой девушкой. Синеглазой и рыжеволосой. Помнишь, какие у тебя были волосы? Светло-русые. В семнадцать ты покрасила их в черный. Я зажала себе рот рукой, чтобы ничего не сказать. Через полгода мучительных попыток подделаться под брюнетку ты сдалась. Помнишь восемь часов в студии, где два стилиста старались смыть эту шахтерскую черноту с волос? Ты вышла из салона, смущаясь синими глазами и шелковея отвоеванными волосами. Бледно-рыжими. Этот цвет и стал твоим.
Ты мне так нравишься в твои девятнадцать. Мне нравится твоя взрослая душа. Душа, которая умеет болеть и выздоравливать. Слышать и понимать. Душа, которая умеет плакать со мной обо мне, с собой о себе.
Все говорят, что ты похожа на папу. Это верно. Ты любишь его и снисходишь к нему. Потому что ты женщина, вобравшая в себя мою инициацию, мои первые опыты жизни с мужчиной, мои неимоверные запросы, мои обломы, мое взросление. А ведь тебе еще предстоит твое собственное становление женщиной Очень надеюсь, детка, что конфликта опытов не случится. Я больше сил полагала на то, чтобы не навязать тебе ничего, чем на то, чтобы научить тебя чему-то. Так вело меня сердце. Не подвело ли?
Ты мне так нравишься в твои девятнадцать. Мне нравится твоя взрослая душа. Душа, которая умеет болеть и выздоравливать. Слышать и понимать. Душа, которая умеет плакать со мной обо мне, с собой о себе.
Все говорят, что ты похожа на папу. Это верно. Ты любишь его и снисходишь к нему. Потому что ты женщина, вобравшая в себя мою инициацию, мои первые опыты жизни с мужчиной, мои неимоверные запросы, мои обломы, мое взросление. А ведь тебе еще предстоит твое собственное становление женщиной Очень надеюсь, детка, что конфликта опытов не случится. Я больше сил полагала на то, чтобы не навязать тебе ничего, чем на то, чтобы научить тебя чему-то. Так вело меня сердце. Не подвело ли?
О второй дочке совсем, совсем другой могу поведать лишь с теми же придыханиями.
Если вас еще не тошнит читать о чьих-то там детях, то вот извольте.
Я не знаю, почему она так старательно убирает квартиру.
Почти каждый день.
Почему первой бросается к раковине мыть посуду.
Почему мигом пристраивает в стиральную машинку грязное белье, сушит, гладит, раскладывает по местам
Почему забирается с тряпкой в самые дальние пыльные уголочки: под кровать, за диваны, за батареи, под холодильник,
стараясь отделить пыль от жизни,
грязь от пола,
словно от этого становится легче ее ангельской душе
Я не заставляю ее.
Даже не прошу.
Она все и всегда делает сама.
Берет ношу и несет
Пытаюсь понять откуда берется «ангельскость» характера, пытаюсь, но тщетно
Разве что вспомнить все с самого начала
В тот год мы снимали квартиру на улице Достоевского. Возле фабрики игрушек.
У меня уже была одна дочка, полугодовалая. Был муж.
Не было квартиры, образования, много чего еще.
И вдруг новость! Вторая беременность!
«Мальчик, подумала я. Это точно должен быть мальчик! Петруша. Илюша. Не важно. Мальчик».
Взахлеб обожая первого детеныша, я боялась только одного: смогу ли любить второго ребенка?
О том, что найти квартиру с двумя младенцами очень сложно,
о том, что растить погодков трудно,
о том на что жить,
где брать,
чем платить -
мне не думалось. Любовь вечная моя сверхзадача. Чтобы ее хватило на всех
Нас с будущим ребеночком ввергло в горнило еще до его рождения.
Четко помню тот день четверг.
Страшно не хотелось ехать в деревню, куда «на солнышко, на молочко» бабушки забрали кохать первую мою дочку.
Цеплялась руками за мужнины плечи, просительно заглядывала в глаза.
Не помогало.
Оставаться в городе было невозможно. С квартиры мы съехали, он дорабатывал до отпуска последние деньки, ночуя у брата.
Черное тонкое индийское платье со сборками под грудью и золотой каймой по подолу, черные сандалии без задников я была стильной беременной с шестимесячным пузиком. В сумочке рядом с книжкой лежал пакет с первыми вишнями для вареников. В деревню со своими вишнями наив городской дурехи.
Автобус летел сквозь зыбкий июльский зной, пассажиры дремали, я читала.
А потом вдруг оказалась скорченной меж полом и сиденьем.
Обняла живот руками.
Куда-то делась одна сандалия.
Кто-то кричал, кто-то рыдал.
Автобус застыл в небывалом поклоне.
На полу возле меня россыпь неровных стеклянных квадратиков.
«Вишни помнутся», подумалось мне.
Сразу и не дошло, что дохнула беда. Наш автобус столкнулся с КамАЗом.
В лоб.
Один водитель погиб.
Второму безнадежно зажало ногу дверью.
Автобус ударом отбросило в кювет.
Люди спешно покидали салон через разбитое окно. А я тупо смотрела на маленькую девочку с изрезанным личиком ее задело брызгами тех стеклянных квадратиков, которые лежали на черном полу возле меня.
Не помню никаких звуков.
В разбитое окно заглянул молоденький священник с трогательной жидкой бородкой. Увидел меня на полу меж сидений и присвистнул. Осторожно вызволил из нечаянной расщелины, помог перебраться через окно (дверь заклинило).
В одной сандалии, мятом платье, но с сумкой и книжкой, я стояла в кучке прибитых людей и молчала. Детеныш внутри тоже по-взрослому молчал.
Подошел какой-то смешной дребезжащий автобус, и всех пассажиров куда-то повезли.
В разбитое окно заглянул молоденький священник с трогательной жидкой бородкой. Увидел меня на полу меж сидений и присвистнул. Осторожно вызволил из нечаянной расщелины, помог перебраться через окно (дверь заклинило).
В одной сандалии, мятом платье, но с сумкой и книжкой, я стояла в кучке прибитых людей и молчала. Детеныш внутри тоже по-взрослому молчал.
Подошел какой-то смешной дребезжащий автобус, и всех пассажиров куда-то повезли.
Не сразу спросила куда. Оказалось немного в сторону от того места, в которое направлялась я.
Водитель, поняв из моего лепета, что еду не туда, остановился.
Тормознул проезжавшего жигуленка и, наскоро что-то объяснив шоферу на мужском языке, умчался, позвякивая жестянкой автобусика в рыжей пыли грунтовки.
Я села в старенький жигуль. Белесый шофер смахивал на маньяка нарочитой пресностью и безликостью. Но мне было все равно.
Он и правда стал ко мне клеиться. К сильно беременной. В одной сандалии с книжкой в руках. Дурак.
Но его быстро привело в чувство случайно выясненное знакомство с моим свекром.
О, мужской мир! Загадочный и непредсказуемый!
Приставать с настырными нежностями к выбравшейся из аварии беременной женщине можно. Но если ты знаком с отцом ее мужа нельзя. Ну просто законы Мёрфи и следствия из них
Как бы то ни было, мы с ребенком выжили в той аварии.
Остался лишь липкий страх. Он впился в кожу от корней макушечных волос до смешно поджатых мизинцев на ногах. Словно души погибших в той аварии дохнули жутью умирания на нас, уцелевших, и эта испарина смерти никак не сойдет с наших лиц
На память о том касании смерти у ребенка осталось «везение» случайных травм.
Сталактит в пещере рассекал кожу на голове до белой кости.
Падение с турника на детской площадке вызывало сотрясение мозга.
Ободранная коленка распухала раной на два месяца чисток и перевязок.
Поход на каток оборачивался выбитой коленной чашечкой и двумя месяцами гипса.
«Дух смерти преследует дитя», авторитетно заявляла бабушка, истово отмаливая, заслоняя, отводя незримое зло.
Дитя морщилось, я молчала
На все вопросы есть доступные, четкие, неправильные ответы.
Мне нравятся ответы, которые как отсветы.
Как знание, которое четко во сне и испаряется с первой сменой декораций пробуждения.
Маленький затаившийся комочек в животе проигнорировал сроки прибытия в мир. Миновала сороковая неделя и даже сорок вторая, а детеныш не просился наружу.