Джонс вступил в коммунистическую партию в 1932 году и оставался в ней по крайней мере до 1949-го. Впервые советская разведка подступилась к нему, когда он поправлялся после ранений, полученных на гражданской войне в Испании. Благодаря прослушиванию штаба компартии в Лондоне удалось узнать, что Джонс согласно одному донесению МИ-5 «готов был передать партийному руководству секретную и иную информацию, полученную им конфиденциальным путем в качестве профсоюзного деятеля»[24]. КГБ официально зачислил его в свои агенты под кодовым именем Дрим (в русской транслитерации английского слова dream) между 1964 и 1968 годами, когда он передал «конфиденциальные документы Лейбористской партии, добытые им в качестве члена НИК [Национального исполнительного комитета] и международного комитета партии, а также информацию, касавшуюся его коллег и источников». Он принимал «пожертвования» в виде «оплаты отдыха», и КГБ расценивал его как «очень дисциплинированного, полезного агента», передававшего «сведения о том, что происходит на Даунинг-стрит, io, о руководстве Лейбористской партии и о профсоюзном движении». В 1968 году подавление Пражской весны заставило Джонса разорвать отношения с КГБ, но, судя по бумагам в его деле, спустя несколько лет контакты возобновились. В 1978 году он уволился из профсоюза транспортников и разнорабочих, демонстративно отказался от пэрства, но остался сильной фигурой на левом фронте. Гордиевский отметил, что «в досье содержались вполне определенные свидетельства того, что КГБ желал бы поддерживать с ним постоянные связи».
Второе досье было посвящено Бобу Эдвардсу, депутату парламента от левого крыла лейбористов, еще одному бывшему портовому рабочему, ветерану гражданской войны в Испании, профсоюзному лидеру и давнему агенту КГБ. В 1926 году Эдвардс возглавлял молодежную делегацию, приехавшую в СССР, и встречался со Сталиным и с Троцким. В течение своей долгой политической карьеры Эдвардс выказал себя информатором-доброхотом, имевшим доступ к первоклассным тайнам. «Нет сомнения», заключили позднее в МИ-5, что депутат парламента «охотно бы передал» КГБ «все секреты, до каких смог бы добраться»[25]. Его тайно наградили орденом Дружбы Народов третьей по важности государственной наградой СССР в знак благодарности за подпольную работу. Тогдашний его куратор Леонид Зайцев (бывший начальник Гордиевского в Копенгагене) показывал Эдвардсу эту медаль на личной встрече в Брюсселе, а потом увез ее на хранение обратно в Москву.
Помимо информации о таких важных птицах в папках содержались сведения и о птичках помельче, среди которых был, например, лорд Феннер Брокуэй, ветеран движения за мир, бывший депутат парламента и генеральный секретарь Лейбористской партии. За много лет взаимодействия с КГБ этот негласный осведомитель очень часто пользовался гостеприимством советской разведки, но, похоже, никогда не предоставлял ничего ценного взамен. В 1982 году ему было уже девяносто четыре года. Еще в одной папке хранилось дело журналиста из газеты Guardian Ричарда Готта. В 1964 году, когда Готт работал в Королевском институте международных отношений, с ним установил связь сотрудник советского посольства в Лондоне, ставший первым из нескольких контактных лиц, связывавших его с КГБ. Ему приятно было соприкасаться со шпионским миром. «Мне очень нравилась вся эта таинственная и авантюрная атмосфера, наверняка знакомая всякому, кто читал шпионские истории о холодной войне, вспоминал он позже. В 1970-е годы контакты возобновились. КГБ присвоил ему кодовое имя Рон. Он ездил за советский счет в Вену, Никосию и Афины. Позднее Готт писал: Как и многие другие журналисты, дипломаты и политики, в пору холодной войны я обедал с русскими Я брал красное золото пускай только в форме оплаты дорожных расходов за двоих. В тех обстоятельствах это было достойной осуждения глупостью, но мне в ту пору это казалось всего лишь милой шалостью»[26].
Как это случается со всеми разведслужбами, КГБ нередко или принимал желаемое за действительное, или предавался фантазиям, когда реальность слишком уж путалась у него под ногами. Несколько человек из тех, кто попал в архивные папки, просто принадлежали к левому крылу, хотя и воспринимались как потенциальные просоветские деятели. Особенно плодотворной для вербовки почвой считалась кампания за ядерное разоружение. «Многие из них были самыми настоящими идеалистами, отмечал Гордиевский, и большинство их оказывало помощь Советскому Союзу непреднамеренно». Каждому из людей, представлявших интерес для КГБ, присваивалось кодовое имя. Но это еще не делало их шпионами. Как это часто бывает в работе разведки, в политических папках содержалось огромное количество материалов, которые брались просто из газет и журналов, а потом уже обрабатывались сидевшими в Лондоне кагэбэшниками особым образом так, чтобы они казались секретными и потому важными.
Однако было там одно досье, которое стояло особняком среди прочих. В картонной коробке лежало две папки: одна толщиной страниц в триста, вторая примерно вдвое тоньше. Они были обвязаны бечевкой и запечатаны пластилином. На папке значилось имя: Бут[27]. На обложке слово «агент» было перечеркнуто и поверх него было написано «негласный осведомитель». В декабре 1981 года Гордиевский взломал печать и впервые раскрыл эту папку. На первой странице обнаружилась официальная вводная запись: «Я, старший оперативный сотрудник, майор Петров Иван Алексеевич, настоящим завожу дело на агента Майкла Фута, гражданина Великобритании, и присваиваю ему псевдоним Бут».
Агент Бут был не кто иной, как досточтимый Майкл Фут, видный писатель и оратор, многолетний депутат парламента от левого крыла, лидер Лейбористской партии и политик, которому в случае, если бы на ближайших выборах победили лейбористы, предстояло сделаться премьер-министром Британии. Итак, лидер системной оппозиции Ее Величества оказался платным агентом КГБ.
Агент Бут был не кто иной, как досточтимый Майкл Фут, видный писатель и оратор, многолетний депутат парламента от левого крыла, лидер Лейбористской партии и политик, которому в случае, если бы на ближайших выборах победили лейбористы, предстояло сделаться премьер-министром Британии. Итак, лидер системной оппозиции Ее Величества оказался платным агентом КГБ.
И тут Гордиевский вспомнил, что еще в Дании Михаил Любимов рассказал ему однажды о том, как в 1960-х годах пытался охмурить одного подававшего надежды депутата парламента от Лейбористской партии. В своих мемуарах Любимов, роняя толстый намек, понятный всем посвященным, упоминал о лондонском пабе, где он производил вербовку, называя его «Любимов и Бут»[28]. Гордиевский знал, что Майкл Фут оправдал надежды, которые когда-то подавал, и стал одним из виднейших политиков в Британии. И в течение следующих пятнадцати минут, пока он просматривал папку, пульс его все учащался.
В политической истории Майкл Фут занимает особое место. В позднейшие годы он сделался всеобщим посмешищем, его даже глумливо звали Ворзелем Гаммиджем[29] за вечно растрепанный вид, спецовку, толстые очки и суковатую трость. Однако в течение двух десятилетий он оставался крупнейшей фигурой на левом фланге Лейбористской партии, утонченным писателем-интеллектуалом, искусным оратором и политиком с твердыми убеждениями. Он сделался оригинальнейшим из всех британских животных национальным достоянием. Фут родился в 1913 году, карьеру начинал журналистом, работал в газете социалистов Tribune, а в 1945 году был избран в парламент. В правительство он впервые вошел в 1974 году, при Гарольде Вильсоне, согласившись стать министром труда и занятости. На выборах 1979 года лидера лейбористов Джеймса Каллагэна обошла Маргарет Тэтчер, и полтора года спустя тот вышел в отставку. 10 ноября 1980 года лидером Лейбористской партии был избран Фут. «Мои социалистические убеждения сейчас незыблемы»[30], заявил он. Британия переживала глубокую рецессию. Тэтчер не пользовалась популярностью. Опросы общественного мнения показывали, что лейбористы вызывают гораздо большие симпатии у избирателей, опережая консерваторов на io процентов. Очередные всеобщие выборы должны были состояться в мае 1984 года, и представлялось весьма вероятным, что победителем из них выйдет Майкл Фут, после чего станет премьер-министром.
Обнародование папки с надписью «Бут» вмиг поставило бы жирный крест на этих перспективах.
Майор Петров явно обладал чувством юмора и, выбирая своему объекту кодовое имя, не удержался от каламбура Фут/ Бут Foot/Boot[31]. Но остальное содержание папки было абсолютно серьезным. Там шаг за шагом описывалось, как развивались двадцатилетние отношения с Футом с конца 1940-х годов, когда в КГБ его сочли «прогрессивным». Во время первой встречи с Футом в редакции Tribune разыгрывавшие дипломатов кагэбэшники сунули ему в карман десятифунтовую банкноту (сегодняшними деньгами это было бы 250 фунтов). Он не возражал.
На одном из листов приводился список выплат Футу в разные годы. Это был типовой бланк с датами, суммами платежей и фамилиями сотрудников, передававших деньги. Гордиевский просмотрел эти цифры и прикинул, что за 1960-е годы Фут получил от десяти до четырнадцати платежей, приблизительно от 100 до 150 фунтов каждый, в общей сложности около 1,5 тысяч, что в пересчете на сегодняшние деньги составило бы более 37 тысяч фунтов. На что именно шли эти деньги, непонятно. Позднее Любимов говорил Гордиевскому, что, как он подозревал, Фут «что-то прикарманивал», но все же депутат-лейборист не был корыстолюбцем, поэтому более вероятно, что деньги уходили на поддержку Tribune, которой вечно грозило разорение.
На другом листе обнаружился список сотрудников, курировавших агента Бута из лондонской резидентуры, причем значились и их настоящие, и кодовые имена. Гордиевский сразу же заметил Любимова, чье кодовое имя было Корин. «Я бегло проглядел список. Одной из моих целей было увидеть, есть ли там имена других знакомых мне людей, и выяснить, кто из сотрудников был способен манипулировать таким человеком». Был там и пятистраничный указатель, где перечислялись все люди, упомянутые Футом в его беседах с КГБ.
Встречи происходили приблизительно раз в месяц, часто в венгерском ресторане «Гей гусар» в Сохо. Каждое свидание старательно готовилось. Из Москвы заранее, за три дня, присылали план тем для обсуждения. После встречи отчет о том, как она прошла, читали сначала глава линии «ПР» в Лондоне, потом резидент, а затем они отправляли его в московский Центр. На каждом этапе оценивали, как развивается дело.
Встречи происходили приблизительно раз в месяц, часто в венгерском ресторане «Гей гусар» в Сохо. Каждое свидание старательно готовилось. Из Москвы заранее, за три дня, присылали план тем для обсуждения. После встречи отчет о том, как она прошла, читали сначала глава линии «ПР» в Лондоне, потом резидент, а затем они отправляли его в московский Центр. На каждом этапе оценивали, как развивается дело.