Представляете? Худенькая такая, роста метр шестьдесят, как пуговка. И с матерыми зэками. Убийцами, ворами, насильниками. Всю жизнь И знаете что? Бабушка никого никогда не осуждала. Не обвиняла. «Какой бы ни был, а человек!» так говорила. Всем помогать надо. Братки ее «матерью родной» звали, так она за ними ухаживала. Представляете?
Так вот, бабушка, как про эти бананы услышала, так, не думая ни секунды, в Москву засобиралась. Даже отца с матерью моих дожидаться не стала те должны были на следующий день из Хабаровска приехать. Побежала, сняла с книжки деньги, которые на похороны с дедом откладывали. Меня к соседям, мол, денек перекантуешься, ничего не случится. А сама на вокзал, в столицу ехать. За бананами. Каково? Ей тогда все говорили: «Дура, ты что вытворяешь? Дед помрет со дня на день, лучше рядом будь!» А она нет и нет. Он бананов, говорит, хочет, если это последнее в жизни, так что же не заслужил? Сильно ей тогда досталось и от соседей, и от врачей. Никого не послушала. Поехала.
Тут дверь в нашу комнату-столовую приоткрылась и в щель пролезла голова администратора фестиваля.
Кофе будете? перебил он рассказ усача вкрадчивым шепотом.
Я кивнул за двоих, мол, несите. Мне уже было понятно, к чему ведет разговорчивый лже-Якубович. Скорее всего, меня ожидала чудесная развязка с излечением деда Вити бананами. Я заранее не верил в такой сказочный исход, но прервать ростовского режиссера уже был не в состоянии. И чашка кофе могла немного скрасить мое нынешнее тягостное положение.
Усатый коллега тем временем продолжил:
Так вот, поехала бабушка Оля в Москву. Одна. Представляете? Шестидесятилетняя старушка, за последние десять лет из Двубратского ни разу не выезжавшая. А? Все только пальцем у виска крутили, ну безумие же, согласитесь! А она только и твердила, мол, люди добрые везде есть, помогут.
Сутки провела в дороге. Без еды, без сна. Рассказывала, что в поезде даже глаз не сомкнула, только и думала, как бы успеть. Всю жизнь свою, как в кино, пересмотрела. С дедом-то они со школы вместе. Уже потихоньку и сама себя начала ругать за сумасшествие Думала, а может, и вправду надо было остаться? Рядышком с дедушкой? А то вот так приедет она, а его уже нет, тогда что? Как жить-то дальше будет?
В общем, после бессонной ночи выскочила на вокзал. К милиционеру подбежала, выспрашивать начала, что, да куда, да где. Тот заботливый попался, объяснил, даже план нарисовал на билете, как добраться туда, где бананы были. Она с этим билетом потом, как с картой, ходила, через каждые сто метров переспрашивала. И что думаете? Дошла! Помогли все-таки люди добрые.
Увидела ларек, очередь. Обрадовалась безумно. Больше всего на свете боялась, что закончатся бананы Просто дед уж очень любил приукрасить свои приключения в Москве. Фантазер был редкий! Чего только не выдумывал! И что в очередях дерутся, и что вместо бананов пластмассу подсовывают, и что без московской прописки их продают втридорога Ну и про то, что разбирают мигом. Зевать нельзя! Заняла бабушка очередь, отдышаться не может, сердце колотится. Все на людей поглядывает, кто как покупает, сколько дают, что спрашивают Подошла наконец к прилавку. Полезла в сумку, шасть-шасть, а кошелька нет. И сумка прорезана то ли ножом, то ли бритвой. Представляете? А там всё: и деньги, и документы, и билеты на обратную дорогу.
В этот момент в комнатку протиснулся администратор с двумя чашками кофе. Он, очевидно, думал, что у нас идет профессиональное обсуждение фестивальных работ, поэтому крался на цыпочках, пригнувшись, изо всех сил стараясь остаться незамеченным. Усач замолчал, и, к полному ужасу бедного администратора, мы оба молча наблюдали за тем, как он пробирается к столу. Поставив чашки, он с глупой улыбкой сделал жест руками: «Не мешаю, не мешаю!» И пулей выскочил за дверь.
Украли, значит, кошелек у бабушки, да? впервые за весь рассказ я выдал свою заинтересованность в продолжении. И что, и что?
И что улыбнулся коллега, очевидно обрадованный моим «включением». И вот Встала бабушка Оля рядом с киоском и воет. Она потом этот момент всегда со смехом вспоминала, но тогда уж точно не до смеха было. «Зэки проклятые, вы и в Москве до меня добрались!» кричала на всю улицу. Сил не жалела. Уж сколько там в ней скопилось обиды сейчас, и подумать страшно. Тут же дело не в деньгах и не в документах В общем, плохо стало бабушке. Рассказывала, что все мысли куда-то подевались. Чуть ли не помирать на месте собралась.
Тут к ней подлетает мужик, здоровый такой, страшный, шрам через все лицо. Сует кошелек в руки. Голову чешет, с ноги на ногу переминается и бормочет под нос себе: «Прости, мать родная, не признал! Чтоб меня Отплачу, чем смогу, век воли не видать». Представляете? Она сначала подумала, галлюцинации пошли, как у деда. Она даже отмахиваться начала. Кричала: «Уйди, бес, обратно в ад, не дамся лукавому!» Ну правда, как в такое поверить-то возможно? Вот ведь, где Божье провидение! Зэк, который ей сумку порезал, стало быть, из ее пациентов двубратских оказался, бывший подопечный то есть. Он, видимо, кошелек открыл и на ее удостоверение медицинское напоролся с фотографией
Круто! не выдержал я. Бог не Ерошка, видит немножко.
Ага, разулыбался мой усатый режиссер. Зэк этот, в общем, успокоил ее; потихоньку, слово за слово, успокоил. Потом и бананов купил, всю очередь растолкал. Бабушка ему деньги совала, а он ни в какую. Сумки схватил: до самого подъезда донесу, мол, не беспокойся, мать! Москва, говорит, город опасный. И он, мол, свою «мать родную» одну по улицам не пустит. Вот так бабушка и с бананами оказалась, и с личной охраной. Чудеса! Она еще потом говорила: мол, я этого зэка совсем не помню, кто такой, откуда, как знакомы, а он мне все «мать» да «мать»! Понимаете? Недаром, значит, добро делается. Все вращается и обратно приходит. Сотни раз уже это все доказано. И бабушке вернулось. Она мне потом все время говорила надо уметь в людях хорошее видеть. В каждом есть что-то хорошее. Если ты в нем приметишь, так он и сам, пожалуй, когда-нибудь разглядит. И расцветет. Только так люди и расцветают. Даже самые, казалось бы, ушлые. Только трудно это, согласитесь? Плохое-то все снаружи, обычно его сразу видишь, а хорошее еще отыскивать приходится
Тут нашу беседу окончательно прервали. Вернулась педагог по вокалу, внеся с собой в комнату запах табака и легкий аромат коньячного вина. Вместе с ней в комнату проскочил и администратор.
Перерыв окончен, уважаемое жюри, прошу пройти в зал! Начинаем вторую часть!
Мы пошли досуживать детей. Признаюсь, что-то изменилось во мне за этот обеденный перерыв. И восторги благодушного ростовского усача уже не казались мне такими уж глупыми и беспочвенными.
Отжюрили. На круглом столе я произнес одну из лучших речей в своей жизни. Без ложной скромности. О жизни. Об искусстве. О силе добра. О «бумеранге». О том, какие все сегодня были молодцы. О том, как важно верить в чудо. Как важно верить в человека. О том, как важно заниматься человеком. По-настоящему. В меру своих сил и возможностей.
Закончили затемно. Меня обступили руководители коллективов, каждому было важно лично услышать мое мнение о проделанной ими работе. Я терпеливо удовлетворял запросы. И тут обнаружил, что усатого коллеги уже рядом нет. Вспомнил, как тот что-то говорил про вечерний поезд в Ростов. Я, извиняясь, бросился сквозь толпу мне важно было попрощаться с ним лично.
Догнал его уже на улице.
Постойте! крикнул я. И тут понял, что даже не знаю имени этого дедушки в вязаном кардигане.
Администратор нас представлял друг другу утром, но это было так бегло и так не вовремя Подождите! На два слова!
Простите, спешу, опаздываю! помахал мне рукой усач. Было приятно познакомиться!
Я провожу! бросился я вслед за псевдо-Якубовичем. Бананы-то помогли деду? Вы должны мне сказать, я ж теперь спать не смогу спокойно!
Бананы? Ах да! Конечно, нет, горько улыбнулся режиссер. Как они могли помочь? Один вымысел бабушки, не больше. Ее и в палату к деду по приезде не пустили, состояние, мол, ухудшилось сильно.
У меня вдруг так сильно защипало сердце, что я даже приостановился. Неужели все мысли о чуде, навестившие меня сегодня, оказались всего лишь мыслями?
Усач заметил мою реакцию. И, несмотря на то, что торопился, остановился и договорил.
Бананы не могли помочь, вы же взрослый человек, должны понимать. Он посмотрел куда-то вверх, на звездное краснодарское небо. А зэк помог. Он же, как обещал, сумки бабушке до дверей донес. А потом и до больницы. Как услышал, что ее к деду не пускают и что тому хуже стало, всю братву двубратскую на уши поднял. Они быстро там за «мать родную» порешали. Деда на следующее же утро в Москву перевезли. Выходили. Еще пять лет отжил. Крепкий у меня дед был. Здоровый.
А бабуле моей после того случая бананы часто из Москвы передавали. Много лет. Сколько я у них каникул провел, сколько отгостевал Все слали. С оказией.
Усатый режиссер раскрыл сумку, повешенную через плечо, вытащил оттуда два банана и, оторвав один, протянул мне на прощанье.
Держите. Это не на память, это так, подкрепиться. Вкусно.
Я взял банан. А мой коллега тут же растворился в ночи.
«Бывают же люди, думал я уже по дороге домой, в Москву, жуя сочный спелый плод. Что усач, что бабушка его, что зэк этот Вдохновляющие Редкие фрукты».
Светлана Кулакова
Зонт
Выношу на столик веранды чай с лимоном и бутерброд с сыром. Устраиваюсь в кресле и открываю газету удивительно, что люди до сих пор печатают новости на бумаге. На первой странице заголовок: «К ЗЕМЛЕ ЛЕТИТ АСТЕРОИД Р05! Наступит ли конец света?» Не наступит. Вздыхаю с ностальгией по своей работе и опускаю газету.
Осень. И сегодня осень, и завтра осень, и еще неизвестно сколько лет будет осень. С клена в моем дворике сыпется листва, но дерево не остается голым: вот кружится ажурный лист, вместо него вырастет новый, быстро пожелтеет и тоже слетит.
Из сарая с деловым видом выходит мой внук Макар. Прищуриваюсь. Удивительно, как работает метаболизм в шестнадцать лет: месяц назад он выглядел как обычный сутулый подросток, а сейчас заметно окреп.
Лариса, постарайся не упасть в обморок, говорит он, скрывая от меня что-то за спиной.
Смеешься? Ни разу в жизни не падала в обморок.