Выбор русла надо сделать до начала полярной ночи, а дальше, по руслу, можно идти и в темноте, звёздными и лунными днями, в лютый мороз. Когда же бушует пурга, отлёживаться, сгрудившись, в чуме (так делали многие). Русло речки вскоре (вёрст через 40) повернет прямо на юг, и начнется долина, которая через 15 вёрст выйдет к реке Жданова, и надо идти по ней вверх, до реки Горной, текущей с юга[31]. Она приведёт к вытянутому озеру (в сухое лето это цепь озёр, именуемых Перевалочными), лежащему в долине, из которой течёт река Сочавы в бассейн озера Таймыр.
Есть и другие пути с волоками (например, по реке Рыбной), так что спастись могли и люди с острова Фаддея, если не погибли там, а достигли материка. Поняв, что на север во льдах им пути нет (через сто лет участникам ВСЭ льды здесь предстали как вечные), наши страстотерпцы имели всего две возможности: либо сразу бросить коч и уходить по суше, либо плыть на юго-восток и бросить его весной, ибо льды не могли бы выпустить его раньше июля, а тогда до зимы людей не достичь. За полвека до них так же бросил весной корабль великий Баренц, бросил на Новой Земле, у мыса Желания.
Фёдор Александрович Романенко
Сложнее понять, как уцелевшие странники могли двигаться летом на юг, через озеро Таймыр, не имея лодки. Понять помогает упомянутое в начале очерка обстоятельство: хотя к северу от озера Таймыр почти все названия русские, но как раз та река, текущая в озеро Таймыр, куда впадает река Сочавы, носит местное имя. Для нас оно труднопроизносимо: Нюнькаракутари.
Это название значит, что низовья Нюнькаракутари, а с тем и СВ берег озера Таймыр, были известны таймырцам еще до прихода русских и что, следовательно, наши путники могли летом найти там помощь и быть переправлены на южный берег озера. Если они, идя по этому пути ранее на север, не обидели таймырцев, то теперь, возвращаясь, помощь могли получить легко.
Это значит, что её низовья известны были до прихода русских и что, следовательно, наши путники могли летом найти там помощь и быть переправлены на южный берег озера Таймыр. Если они по этому пути уже прошли ранее на север и теперь возвращались, то среди них почти наверняка были в качестве проводников местные жители, и помощь они могли получить легко.
Оттуда путники или сами добрались до «Большой земли», или остались жить в южной части Таймыра. Им, смею полагать, было бы самоубийственно нести назад краденые ценности (откуда взяли?), да и не на чем. Но несколько монеток, перстень и связку шкурок мог припрятать у себя каждый.
6. Куда они могли деться?
На этот вопрос Долгих нашёл остроумный ответ, но не среди найденных вещей, а в северных мифах. В статье [Долгих, 1943] изложена легенда, которую привожу почти дословно.
Среди северных народов, от Енисея до Индигирки, бытует в разных вариантах следующая легенда. Охотник (эвенк или якут) около берега моря встречает заросшего волосами человека. Тот знаками показывает охотнику не следовать за ним. Но охотник идёт по следу волосатого человека, доходит до его избы и входит. В сенях он видит много медведей разного цвета, а также клыки мамонта, сложенные, как поленица дров. В самой избе на нарах спит несколько волосатых мужчин большого роста и белолицая красивая женщина. Она дарит ему драгоценную пушнину и просит скорее уйти: если её братья проснутся и застанут его здесь, то убьют, так как они здесь живут, скрываясь от остальных людей.
Довольно-таки ясно, что волосатые люди это русские, для которых ещё нет у тогдашних жителей севера Сибири названия, а разноцветные медведи незнакомые ещё оленеводам ездовые собаки. То есть, легенда очень стара, что Долгих и отметил. Она гласит, что некоторые из первых русских подолгу жили, избегая выходить к своим соплеменникам. А что таких отшельников сборщики ясака действительно искали, мы знаем из ясачных записей. Долгих справедливо отметил, что здесь переплетены древний и более поздний сюжеты.
Важно, что эта легенда есть и у нганасан. Она, в отличие от приведённого выше обобщённого скучноватого конспекта, дана в книге [Долгих, 1976] целиком, и в этом замечательном рассказе мы можем видеть как побудительные мотивы наших героев, так и способ их спасения. Звучит она так.
Охотник (эвенк) женат, но бездетен, и совсем беден. При встрече с ним «волосатый» издалека машет ему куском красного сукна и оказывается люто голоден и тут же поедает брошенную ему охотником мёрзлую тушку зайца [Долгих, 1976, с. 152]. Далее, войдя в избу «волосатых», охотник обнаруживает спящих трёх мужчин и девушку, «лицо белое, красивое, сама большая».
Охотник очень захотел её, и далее следует замечательная беседа.
«Парку сбросил и рядом с ней лёг. Немного толкнул её. Она спит, не слышит.
Эй, что буду делать?
Тут она проснулась.
Ты что за человек?.. Однако, тебе что-то надо от меня?
Как не надо. Маленько-то тоже надо.
Охотник очень захотел её, и далее следует замечательная беседа.
«Парку сбросил и рядом с ней лёг. Немного толкнул её. Она спит, не слышит.
Эй, что буду делать?
Тут она проснулась.
Ты что за человек?.. Однако, тебе что-то надо от меня?
Как не надо. Маленько-то тоже надо.
Это, по-моему, худо. Почему ты так делал? Разве так делают? Ты меня знал?
Нет, не знаю.
Конечно, не знаешь Тебя учить надо, другой раз тогда не будешь так делать. Ты кто? Бедный?
Бедный.
Что надо?
Жизнь надо. Совсем я беден.
Если жизнь надо, тогда помогу. Если бы ты ко мне не лез, хорошенько бы я помогла. Теперь только немного помогу. Без чего-нибудь всё-таки не отпущу.
Близко от себя достала девка чёрную мягкую шкуру. Шерсть как серебро.
Это унесёшь с собой. Грамотные люди посмотрят и цену скажут. Она очень дорогая. Это дам. У меня три брата. Как ты выйдешь, я им скажу про тебя, потому что твою дорогу они все равно увидят На улицу выйдешь, скорее уезжай. Дойдёшь до своих, про нас не говори. Может быть, много гостей к нам будет. Это худо, неладно будет. Сохрани тайну».
Охотник ушёл домой, они с женой «куда-то далеко к русским ушли», те подивились, но дали целый мешок денег, на что он купил 20 нарт товара.
Нам здесь важно следующее. Какие-то русские («волосатые»), живя в дальней тундре, владеют драгоценной пушниной, которая в тундре неизвестна. Они боятся других русских (тех, из тайги, где знают цену пушнине). Далее, русская девушка в дальней тундре являет охотнику столь высокий нравственный уровень, что рассказчик с трудом находит в своём лексиконе нужные слова. Она сообщает охотнику, что свободна («волосатые» ей всего лишь братья) и могла бы подарить ему больше, чем богатство, если бы он вёл себя приличнее. Но даже и такого негодника она всё же делает богатым, ничего не требуя взамен и ничего не прося, кроме сохранения тайны.
Если учесть, что «волосатый», чтобы его заметили, машет сукном и люто голоден, то историческая канва легенды проясняется. Какие-то русские, включая девушку, именно так вышли к таймырцам, владея огромными ценностями и в то же время умирая от голода. Эти русские уже боялись соплеменников (и, в самом деле, как мы знаем, Хабаров объясачил всех, включая русских).
Когда это могло быть? Долгих заключил, что всё в избе «очень похоже на быт русских промышленных людей XVII в.» [Долгих, 1976, с. 325], но возможны более точные оценки. Незнание русских людей туземцами вряд ли реально позже 1640-х годов даже для самых северных племён. Наоборот, регулярная торговля с местным населением сложилась позже.
7. Русская старина и советские полярники
Об открытии стоянок у мыса Фаддея все авторы пишут приблизительно одинаково. Вот пример:
«Осенью 1940 года отряд с научного судна Норд в составе топографа Н. И. Линника, гидрографа А. С. Касьяненко, матроса П. Я. Кирина и моториста Е. В. Истомина производил работы на северном острове архипелага Фаддея. 14 сентября Кирин неожиданно натолкнулся на медные котлы, торчавшие между разрушенными каменными глыбами. Сначала его сообщению не придали большого значения, в отряде предположили, что котлы эти остались от экспедиции Руала Амундсена 1919 года Потом всё-таки решили осмотреть находку. Между камнями возле котлов, были обнаружены топор, ножницы, сковородки, колокольчик, медная гребёнка и несколько голубых бусин. Примитивный характер этих предметов, а также отсутствие консервных банок заинтересовали гидрографов и они решили более детально обследовать участок» [Свердлов, 2001, с. 11].
Как видим, все участники сознательны, картина благостная. Но вот что сообщил в своё время писатель-полярник Сергей Попов.
«Таймырская находка
О ней рассказал мне Леонид Иванович Сеньковский. Шла осень сорокового, последнего предвоенного года. Зимовочный гидрографический отряд на судне Норд под его руководством[32] завершал картосоставительские работы в заливе Фаддея Его внимание привлекла необыкновенной формы расчёска, которой матрос П. Я. Кирин прихорашивал свои непослушные кудри. Сразу чувствовалось, что вещь старая, если не сказать древняя.
Откуда это у тебя? спросил Сеньковский.
Да вчера на острове Фаддея, где рекогносцировку делали, подобрал Там этого барахла навалом. Наш начальник Линник говорит, что, наверное, от зимовки Амундсена осталось.
Да вчера на острове Фаддея, где рекогносцировку делали, подобрал Там этого барахла навалом. Наш начальник Линник говорит, что, наверное, от зимовки Амундсена осталось.
Сеньковский сразу почувствовал необычность находки Наутро, как только улеглась непогода, он отправился с группой гидрографов на остров Фаддея» [Попов, 1981, с. 116].
Выходит, что если бы не Сеньковский, находка, вернее всего, пропала бы. Это оказалось правдой, и досадно, что о нём и его роли никто не вспоминает.
На самом деле всё было не так просто, что легко увидать из рапортов участников [Долгих, 1943]. Вот первый:
Заместителю начальника Восточно-Таймырской экспедиции т. Сеньковскому Л. И.
От ст. топографа Линника Н. И. и гидрографа Касьяненко А. С.
РАПОРТ
14 сентября 1940 г. нами с двумя рабочими (следует описание места находки и найденных предметов Ю. Ч.) медную гребенку. Детальному обследованию найденные вещи не подвергали []
25 сент. 40. г/с «Норд»
Как видим, рапорт составлен поздно (через 11 дней после находки, которая состоялась, тем самым, отнюдь не «вчера»), и никто сообщать о ней не стал.