Но на дальнейшую адвокатуру, боюсь, фантазии не хватит даже у Водолазкина с Басинским.
Текст похож на армейскую поверку: Толстикова? я! Воздвиженский? я! Снегирева? я! Суворов? я! Вольно, р-разойдись! вы тут на фиг не нужны. Из 166 персонажей в сюжетных перипетиях участвует от силы десяток. Остальные исчезают даже без дежурного «кушать подано». То же самое с подробностями: что ни деталь, то к одиннадцати туз. Вам очень важно знать, что Норштейны жили сначала во Втором Голутвинском переулке, а после переехали в Борисоглебский? А Платовы из Борисоглебского перебрались к ипподрому, а потом на улицу Черняховского? Мамой клянусь, я без этого кушать не могу!
Композицию Замшев явно изучал в школе Соломона Кляра: две шаги налево, две шаги направо, шаг вперед и шаг назад. Линейный сюжет? вчерашний день и вообще моветон; нынче уважающий себя литератор должен максимально затруднить процесс чтения. Потому «Концертмейстер» страдает тяжелой аритмией: 19851948 19531985 19531948 1970 и так до бесконечности. Не пытайтесь искать в буреломе флешбэков какую-то логику, они возникают лишь по авторской прихоти. Ваша задача собрать головоломку. По-моему, паззл и литература не совсем чтобы родственные жанры. Но это лишь по-моему.
Композиционная аритмия осложнена стилистической не знаю, право, с чего тут и начать. Давайте с клубничного десерта, что ли. Давно говорю, что эротика лакмусовая бумажка литературного мастерства. У Замшева она похожа не то на объяснительную записку, не то на судейский протокол: «они совокуплялись на полу в коридоре», «он принуждал ее к соитию». Суконный канцелярит внезапно сменяется заливистыми фиоритурами откровенно бульварного качества: «Все одиннадцатилетнее варево обиды заклокотало в Арсении». А за «бурю эмоций» прозаика надо пороть. Публично, чтоб остальным неповадно было. Равно и за «гламурную летнюю влажность» в главе про 1975 год.
Как сказал Вильям наш Шекспир, несчастья начались, готовьтесь к новым.
Когда вьюнош 1972 года рождения берется за историю Советского Союза жди беды: медведей на велосипеде, безродных космополитов на помеле и прочих троцкистов на синхрофазотроне.
Для разминки 1970 год: московские студенты приехали на экскурсию во Владимир, зашли в гастроном за едой на обратную дорогу, а купить-то и нечего водка, спички, макароны. Водка в продуктовом? Хм. Видимо, совместное постановление ЦК и Совмина 1365 от 15 декабря 1958 года «Об усилении борьбы с пьянством» не для Владимира писано. Да, а какие проблемы с провиантом? Прекрасно помню: на каждом углу киоск, пирожки по 10 копеек, беляши по 17.
Дальше больше. 1949 год: Лапшину и Шнееровичу, уволенным за пятую графу, удается устроиться в кинотеатр таперами: «Кинохроника им тогда досталась на редкость пафосная. Нескончаемое ликование, нескончаемое восстановление народного хозяйства, долгожданное счастье мирной жизни. А музыкальный фон всему этому великолепию создают два изгнанных из консерватории еврея». Ой вей, что за цорес, прямо до слез! Но, на минуточку, кто мне объяснит за таперов? даже довоенный «Союзкиножурнал» был вполне звуковым.
И вновь 1949-й: Людмила Гудкова выходит замуж за французского дипломата. Ага. После Указа Президиума Верховного Совета СССР от 15 февраля 1947 года о запрете браков с иностранцами. Само собой, это была иезуитски коварная операция МГБ. Видимо, законченные crétins из французской контрразведки не понимали, что à la guerre, ясен пень, cherchez la femme особенно при таких-то вводных.
Однако избытком логики здесь никто не отличается. В квартире, где звучат крамольные речи, установлена прослушка однако чекистам зачем-то еще и осведомитель понадобился. Диссидент в 1975 году держит у себя на рабочем столе номера запрещенного «Континента» по шконке заскучал? Мужняя жена хранит в супружеской квартире квитанции о денежных переводах любовнику тоже, видимо, камикадзе?
«Концертмейстер» оставляет по себе трагикомическое впечатление: сулили Рахманинова, а сыграли «Собачий вальс» на расстроенном пианино. Фальшиво и без коды оба лейтмотива тонут в бисквитно-кремовом диминуэндо.
Впрочем, для прозы богоизбранного народа косноязычие, фабульные прорехи и паралогизмы дело десятое. Вся она, от тополевского «Любожида» до чижовской «Полукровки», стоит, по слову Топорова, на этническом детерминизме он здесь и царь, и Бог, и воинский начальник.
Впрочем, для прозы богоизбранного народа косноязычие, фабульные прорехи и паралогизмы дело десятое. Вся она, от тополевского «Любожида» до чижовской «Полукровки», стоит, по слову Топорова, на этническом детерминизме он здесь и царь, и Бог, и воинский начальник.
То же у Замшева: Лапшин глыба, ибо Лазаревич. Норштейн матерый человечище, ибо Норштейн. Арсений Храповицкий талантище, ибо по матери, таки да, тоже Норштейн. Полуэстонец Волдемар Саблин отважный диссидент и секс-машина: ублажил Свету Норштейн, у которой с мужиками титульной нации «случалось коряво». Горяччий эстоонский паарень!
А русские не только в постели омерзительны. Гудкова и Платова сексотки и гэбэшные подстилки. Лейтенант Аракчеев садюга: «Когда Петька не слишком умело чистил картошку, он встал над ним и начал толкать его под руку, вроде как в воспитательных целях. В итоге Петька прилично рубанул себе ножом по пальцу».
Ну, и самый колоритный типаж: «Кожа на лице морщинистая, рот с запахом, впалый, как бывает у беззубых. От пиджака коричневого цвета со значком ГТО на лацкане воняет потом, глаза бегающие, пустые и злые.
У тебя член какой длины? Можешь показать на руке?.. Я могу заплатить тебе за то, что ты (Здесь эта мразь произнесла нечто абсолютно непотребное.)»
Остальное, сами понимаете, вторично.
И снова о биполярном расстройстве. Лет десять назад М.З. декларировал совсем другие ценности: «Литература способна создать в обществе такой моральный климат, когда проявления любого шовинизма или сепаратизма будут моментально и резко осуждаться».
Но что-то в жизни перепуталось хитро. И не только с шовинизмом. Можно, оказывается, предать анафеме репрессии прошлого и тут же в соцсетях пропеть акафист грядущим: «Когда придет наша власть, не пожалеем никого. Вы спросите, какая власть?.. Гадайте и трепещите!»
Максим Адольфович, не пугайте ежа голым тухесом. Ваша власть уже здесь. Худшие в этой стране давно победили лучших, сказано в «Концертмейстере». И четырежды премированное фуфло отменное тому подтверждение.
Сергей Морозов
Оседлавшие современность
Что такое современность?
Сколько разговоров минуло, а очевидно одно «Да кто ее знает».
Но от литературы ее требуют и требуют.
Что ж, раз есть спрос, будет и предложение. У нас же не Госплан, а, вроде как, рынок. Мы гибкие. Мы реагируем на требования общественности. Пусть мы не знаем, как и о чем писать, но разве это важно?
Суть работы с потребителем, тем более с потребителем текста, заключается не в том, чтобы дать ему то, что он хочет, а в том, чтобы убедить его, что он получил желаемое. Всего и делов-то сменить декорации. А дальше уже девочки из пиара, бородатые дяденьки из жюри премий и уважаемые непонятно кем тетеньки-критикессы убедят всех: литература зажила днем сегодняшним.
Недавно еще стоял в прозе картонный 1937-ой год, царили времена Ивана Грозного и мысленные волки носились по полям. А тут враз все переменилось: застрадали разом изнасилованные современные женщины, на повестке дня феминизм, булинг и абьюз, зашевелились гомосексуалисты, мигранты, больные СПИДом и пиарщики.
Имитационную «историческую» прозу сменила не менее имитационная «современная». Наступила эра «актуального романа».
Ну а кто у нас главный специалист по современности? Конечно, журналист. Ведь он не только все о ней знает (ха-ха!), но и творит ее посредством клавиатуры. Журналисту проще всего перейти к этому самому актуальному роману. Даже перенастраиваться не придется. Ведь теперь что в газете, что в куплете все едино: вымысел и сплошная «творимая легенда».
Оттого из четырех книжек, вышедших в серии Шубиной, три выдали на-гора работники средств массовой информации: Идиатуллин, Савельев, Захаров. Наступила эпоха российского прозаического «журнализдма», жестокого и беспощадного.
Из всей троицы Савельев и Захаров выглядят посовременнее.
Ну что там Идиатуллин смог предложить такого?
Мусорная свалка, абстрактная загибающаяся российская Пердяевка. А на их фоне совершенно нереальная, фантастическая политическая движуха (за что, видимо, и номинация на фантастическую «АБС-премию»). В остальном, обычный мыло-роман с замахом на сериал по российскому телевидению.
Современность же, как Восток дело тонкое. Мало просто писать о ней. Следует делать это по-современному. Мало рассказать о мусоре и политической активности в соцсетях, или дать картинки с выставки, как четвертый «актуальщик» шубинской редакции Сенчин. Требуется передать, так сказать, пульс, биение современности, не забыть про этот, как его, язык.
Современность же, как Восток дело тонкое. Мало просто писать о ней. Следует делать это по-современному. Мало рассказать о мусоре и политической активности в соцсетях, или дать картинки с выставки, как четвертый «актуальщик» шубинской редакции Сенчин. Требуется передать, так сказать, пульс, биение современности, не забыть про этот, как его, язык.
Захаров с Савельевым в этом плане расстарались. Захаров больше, Савельев меньше.
Открываешь «Среднюю Эдду». И на тебе триста с лишком страниц словесных ужимок. Впечатление такое, будто перед тобой все время елозят попкой, а не формулируют законченную мысль, как учили в школе:
Канторович довольно заухал. У него это выходило довольно жутко, как если бы огромная голова оказалась полой, и в ней внезапно стали скакать шарики. В этот момент Кате показалось, что нелепое тело Канторовича вовсе никакое не тело, а наверняка манекен, протез. Ничего кроме головы, нет. Пришельцы с упавшего корабля даже не очень стараются маскироваться.
Настя сказала: они хотят нас всех убить, ты что, не понимаешь? Тебя, меня, Ольку, всех! Или они, или мы, сказала она. И я бросился убеждать, что конечно мы, потому что мы это она. А я очень хотел, чтобы, была она.
Почему у меня так никогда не выходило? Ну, почти никогда. Тогда, в твой приезд разве и то будто сквозь мерцание. Но вот сейчас вовсе же ерунда. Все это осень и склонность к депрессии. Мы все в этом городе к ней склонны. А она к нам.
Савельев поступил проще. Не стал напрягаться. Схалтурил. Припал к традиции. Открыл «Заводной апельсин» Берджеса и, недолго думая, сделал наоборот поменял русское на английское, рассыпав по роману басурманские слова: