«Вальс тореадоров» поднимает все те же темы: ужасы любви, одержимость сексом у мужчин, лицемерие и ревность женщин. «Медицина должна найти средство упокоить их навеки». Вот только время действия пьесы «Бель эпок»[292], когда «ничего больше не делается всерьез», говорит Ануй, «трагедии этого времени просто фарсы». Драматург оживляет своих марионеток, используя «трюки из старых водевилей», только водевили всегда были веселыми, потому что в марионетках не так уж много человеческого, а в персонажах Ануя, когда они колют друг друга, человеческого остается достаточно, чтобы страдать. И заставлять страдать нас. На сцене генеральша Сен-Пе страшная, жуткая. Она ненавидит своего генерала. «Но тогда почему столько слез, столько упреков?» спрашивает он. «Потому что ты мой, Леон. Ты мой, слышишь? Ты мой навсегда, каким бы скверным и жалким ни был. Ты принадлежишь мне, как мой дом, как мои драгоценности, как моя мебель, как твоя фамилия. И я никогда, что бы ни случилось, никогда не соглашусь, чтобы мое стало принадлежать другим».
Вот это и называется «любовь»? Бедный генерал говорит то же, что Орфей, он жалуется на романистов: «Что они, эти мерзавцы, рассказывают в своих книжонках о нежных девушках, о верности до гроба?» А доктор отвечает ему: «Романисты, наверное, такие же бедолаги, как все остальные, кто пересказывает нам свои сны и мечты». Затем, к концу пятого действия, пьеса прячет колючки, становясь почти «розовой». Старый генерал страдает, наблюдая за любовью других людей. Как это тягостно стареть И тихо говорит: «Лейтенант Сен-Пе, я хочу жить, я хочу любить, я хочу отдать кому-нибудь свое сердце, черт побери! Только кто ж его захочет взять это дряхлое сердце!»
Вот это и называется «любовь»? Бедный генерал говорит то же, что Орфей, он жалуется на романистов: «Что они, эти мерзавцы, рассказывают в своих книжонках о нежных девушках, о верности до гроба?» А доктор отвечает ему: «Романисты, наверное, такие же бедолаги, как все остальные, кто пересказывает нам свои сны и мечты». Затем, к концу пятого действия, пьеса прячет колючки, становясь почти «розовой». Старый генерал страдает, наблюдая за любовью других людей. Как это тягостно стареть И тихо говорит: «Лейтенант Сен-Пе, я хочу жить, я хочу любить, я хочу отдать кому-нибудь свое сердце, черт побери! Только кто ж его захочет взять это дряхлое сердце!»
В цикле «колючих пьес» есть два шедевра «Орнифль» и «Бедняга Битос». Имя Орнифля звучит как имя Тартюфа, но сам персонаж напоминает скорее Дон Жуана. Орнифль не совсем бесталанный либреттист и автор песенок. Мужчина среднего возраста, он обожает свою жену, свою секретаршу и всех актрисулек, которые приходят к нему за ролями и которых он увлекает на диван. Легкомысленный, жесткий, а порой и жестокий, он исполняет свои «номера» совершенно блистательно. «Вы не боитесь пожалеть о том, что лишь скользили по жизни кружась в танце?» Нет, он ничуть не считает себя хуже других. Просто ему случается делать то, что другие лишь хотели бы делать. «Когда-то эта девушка олицетворяла наслаждение, но это время уже прошло, и я намерен искать наслаждений в другом месте. Такова моя мораль. Развлекаться и так нелегко люди давно утратили этот секрет; теперь все толкает нас к серьезному, а если еще чувствовать укоры совести!..» Да, перед нами Дон Жуан, и Небо, как всегда в таких случаях, преподнесет ему сюрприз. Какую-нибудь статую Командора.
Небо посылает Орнифлю Фабриса, его внебрачного сына, родившегося двадцать лет назад, о чем тот и не подозревал. Фабрис студент медицинского факультета, уже обрученный с любимой девушкой, пытается застрелить отца, чтобы отомстить за соблазнение своей матери. Револьвер дает осечку, но Орнифль внезапно валится на пол. Фабрис, мгновенно превратившись из мстителя во врача, диагностирует тяжелое заболевание сердца. Вызванные к Орнифлю знаменитые врачи отвергают этот диагноз, но они ошибаются. Больной Орнифль умиляется, глядя на Фабриса и его невесту Маргариту: «Кажется, я становлюсь таким добрым, что могу всем наскучить» Он декламирует стихи Шарля Пеги:
Юноша Счастье,
Смеясь, танцевал.
Юноша Честь
На пути его стал
Такие дела, надо выбирать. «Юноша Счастье и Юноша Честь. Увы, они никогда не сольются в одно лицо: придется выбирать». Сам-то Орнифль давно выбрал. Несмотря на кратковременный прилив добродетели, он, ссылаясь на свою болезнь и необходимость врачебного наблюдения, начинает уговаривать невесту Фабриса жить втроем: «Я буду ваш старенький Юноша Счастье, а вечером будет возвращаться с занятий ваш любимый Юноша Честь». Маргарита говорит: «Я согласна, если это вам поможет. Я поговорю с Фабрисом, как только вы изложите ему ваш план». Орнифль в восторге, он с наслаждением потягивается: «Ах как прекрасна жизнь!» Но Небо начеку. Орнифль уходит, а вскоре раздается телефонный звонок: «Мгновенный паралич сердечной мышцы» Небо выиграло вчистую.
Я уже говорил, что в пьесе «Бедняга Битос, или Обед-маскарад» обед в костюмах исторических персонажей, закончивших жизнь под ножом гильотины, становится поводом для комедии, которая разыгрывается в двух временных планах: во времена Великой французской революции, где Битос играет роль Робеспьера, и в настоящем, где Битос тот, кто он есть. А кто он есть? Парень из народа, помощник прокурора, проводивший в период Освобождения безжалостные «чистки», а затем мелкий биржевой маклер, ханжа, который мнит себя Робеспьером и которого преследуют богатые враги. Здесь все персонажи, за исключением одной женщины, настоящие чудовища. Битос приговаривал к расстрелам невинных, он и сейчас держит в своем портфеле прокурорские печати. Все второе действие, где царит История, необыкновенно прекрасно. Временами текст звучит по-шекспировски. Диалоги тюремщиков, покаянные речи Дантона:
«Да, Сен-Жюст, я старею. Меня потихоньку начинает подташнивать от крови. И другие вещи, совсем незначительные, бытовые, встречающиеся на каждом шагу, вещи, о существовании которых я прежде и не подозревал, набирают для меня вес.
Сен-Жюст. А можно узнать, какие именно вещи?
Дантон. Работа, дети, радости дружбы и любви. То, что всегда до сих пор делало человека человеком.
Сен-Жюст. А можно узнать, какие именно вещи?
Дантон. Работа, дети, радости дружбы и любви. То, что всегда до сих пор делало человека человеком.
Сен-Жюст. В общем, программа контрреволюции»
Ближе к концу пьесы снова всплывает мотив Бедности. В одном эпизоде Битос становится даже симпатичным: «Я же не виноват в том, что был бедным мальчиком. Вы ничего не принимаете всерьез, но вам тем не менее всегда все удается. А мир бедноты, если ничего не принимать всерьез, просто рухнет, это для него как оплеуха». Когда богатые заговорщики собираются повести Битоса в ночной кабак, чтобы там окончательно опозорить, единственный приличный человек во всей этой компании, та самая женщина по имени Виктуар, предупреждает его: «Не ходите с ними, они хотят поиздеваться над вами. Оставайтесь собой. Оставайтесь бедным. Бедность, как все на свете, имеет свою цену, это вещь очень хрупкая». И слышит омерзительный ответ: «Благодаря вам я действительно не совершу оплошности Но если я когда-нибудь смогу отомстить вам всем, то начну именно с вас» Он уходит, и Виктуар шепчет ему вслед: «Бедняга Битос!» Еще один укол.
Осталось разобрать пьесы, которые Ануй называл «костюмными». Их хочется назвать «историческими», поскольку сюжет их основывается на истории Жанны дАрк, истории Томаса Бекета и Реставрации, однако, приглядевшись внимательнее, так их не назовешь, ибо они не более историчны, чем «Обед-маскарад». Эти хорошо всем известные истории для драматурга лишь повод для изложения с их помощью собственной философии истории, снисходительной, терпимой и лишенной иллюзий. «На все посягнут. Простолюдины станут хозяевами королевства через несколько веков время, потребное для прохождения по небу метеора, и наступит пора резни и самых чудовищных заблуждений. И в день Страшного суда, когда будут подбивать итоги, станет ясно, что самый капризный, самый развращенный из земных владык в конце концов обходился миру менее дорого, чем любой из этих добродетельных людей»[293], говорит дофин Карл.
Конечно, это слова короля, но ведь и сама Жанна не менее реалистична:
«Знаешь, почему господин де Латремуй ничего не боится, а?
Карл. Потому что он сильный.
Жанна. Нет. Потому что он глупый. Потому что ничего не может себе заранее представить».
Варвик признает чудо Жанны: «Сэр Джон Талбот был далеко не дурак, он свое ремесло знал, что неоднократно доказывал и до и после этой злополучной истории. Теоретически его линия укреплений была неуязвима» и все-таки он проиграл. «Нет, сыграли тут роль, признаемся же, как порядочные люди, нематериальные факторы, или, если вам угодно, ваше святейшество, Бог, чего, впрочем, генеральные штабы, вообще-то, не склонны предусматривать Над головами французских пехотинцев запел в небе Франции жаворонок Лично я, монсеньор, обожаю Францию. И поэтому буду безутешен, ежели мы ее потеряем. Эти две чистые нотки, эта веселая ерундовская песенка маленького жаворонка, неподвижно висящего в солнечных лучах в то время, как в него целится стрелок, в этом вся Франция! Словом, лучшее, что в ней есть Ибо есть в ней также изрядная доза глупцов, бездарностей и мерзавцев, но время от времени в небо взлетает жаворонок, а их словно и не было. Обожаю Францию».
Я думаю, что и Ануй в глубине души обожал Францию такой, какая она есть. С ее «Потасовкой»[294], где все борются со всеми, с ее неверностью, которая позволяла ей бурно приветствовать и Наполеона, и Людовика XVIII, с ее «чистками» и объединением, едва уляжется страх, а тем более с ее отпущением грехов. «Ваш проскрипционный список мне не нужен, говорит Людовик Фуше. Генрих IV, войдя в Париж, расцеловал членов Лиги[295], хотя на его теле еще не зарубцевались следы их кинжалов. Не от величия души, душа здесь ни при чем он ведь был беарнец, но потому, что мыслил здраво и был хитер». Король и император приходят к мысли (столь часто высказываемой в театре Ануя), что жизнь штука простая и не нужно воспринимать ее как театр. «Те, кто скажет вам, что юность нуждается в идеалах, дураки. Пустое, у нее один идеал она сама и волшебное разнообразие жизни. Личной жизни, единственно подлинной. Только старость нуждается в том, чтобы щекотать свое самолюбие. Уж поверьте: все зло от стариков, это они питаются мыслями, а молодые люди из-за этого умирают».
Это мудрость человека разочарованного, но все же мудрость. Действительно, поколение людей старше сорока своими неосторожными речами чересчур уж часто гонит на войну поколение двадцатилетних, способных стать пушечным мясом. Вовенарг сказал о том же иначе: «Порок подстрекает, и добродетель идет в бой».
В начале очерка мы процитировали фразу Ануя: «Честный драматург обязан быть поставщиком пьес». Честь его безупречна он поставлял отлично сработанные пьесы. В них есть все, чего требует сцена: действие развивается непрерывно и стремительно, захватывая зрителя. Блестящие финальные реплики «под занавес» не только в конце пьесы, но и в каждом акте; стиль, диалоги все это достойно того пьяного от творческого восторга юноши, который, посмотрев когда-то «Зигфрида», «кубарем летел с галерки Театра Комедии на Елисейских Полях».