Энгельс в «Диалектике природы» отверг второе начало термодинамики, он верил в возможность вечного двигателя второго рода. Это было его ошибкой. Но это была ошибка, допущенная во второй половине XIX века. А вот в 1971 г. в Берлине выходит 20-й том собрания сочинений Маркса и Энгельса, и в предисловии сказано: «Энгельс подверг детальной критике гипотезу Рудольфа Клаузиуса, Вильяма Томсона и Йозефа Лошмидта о так называемой тепловой смерти Вселенной. Энгельс показал, что эта модная гипотеза противоречит правильно понятому закону сохранения и преобразования энергии. Фундаментальные принципы Энгельса, утверждающие неразрушимость движения не только в количественном, но и в качественном смысле, а также невозможность тепловой смерти Вселенной, предопределили путь, по которому должны были впоследствии идти исследования прогрессивных ученых в естественных науках».
В 1971 г. отрицать второе начало термодинамики! Обязаны мы вникнуть в истоки такого упорства. Подобные примеры были и в советской литературе. Мы должны признать и осмыслить важный факт: официальный истмат активно защищал механистический материализм, воспринятый из ньютоновской картины мироздания, и выводимую из него фундаментальную модель политэкономии. Это повредило советскому строю в его главной сущности, т. к. механицизм истмата уже был очевидно ошибочным. Напротив, неолиберализм с его возвратом к политэкономии, основанной на механистической догме рынка как равновесной машины, является для этого истмата вполне правильным. Вера в истмат ослабила советских людей.
Можно сказать, что агрессивное невежество создает острые конфликты, но они относительно быстро ликвидируются в ходе изучения разных позиций, или оппоненты расходятся на разные платформы с эзотерическими структурами, соглашаясь в рациональном плане. В 1975 году психологи стали интенсивно исследовать ошибки решений людей, и один аспект получил название «гипотезы пресмыкающегося детерминизма». Такие гипотезы ведут к погружению в невежество, и это может продлиться сотни лет. Что значит «в течение трех веков образованная публика вводилась в заблуждение апологией детерминизма»? Каким образом Ньютон мог очаровать всю Европу, хотя в конце XIX в. уже работали новые дисциплины и парадигмы?
М. Фуко объясняет, что политэкономия особое знание, в которое неразрывно вплетена идеология. В то же время это знание не экспериментальное, оно основывается на постулатах и моделях. Поскольку политэкономия связана с идеологией, неизбежно сокрытие части исходных постулатов и моделей, а ядро в них картина мира капитализма. И сегодня для того, чтобы как-то соотнести экономические модели с ценностями, идеалами, видением мира и человека, приходится произвести целое историческое исследование по реконструкции исходных постулатов и моделей (Фуко называет этот поиск «Археология знания»). Действительно, забывание тех изначальных постулатов, на которых базируются основные экономические модели, произошло очень быстро.
Каркасом главной модели в политэкономии была ньютоновская модель мироздания, Адам Смит просто представил ее как производственную и распределительную машину. Для этого был полезен материальный детерминизм. Из науки в политэкономию были перенесены модели, идеология и антропология (методологический индивидуализм).
Адам Смит вслед за Ньютоном должен был ввести в модель потустороннюю силу, которая бы приводила ее в равновесие. Это «невидимая рука рынка», аналог Бога-часовщика. На деле эта политэкономия тщательно обходит источники неравновесности и механизмы гашения флуктуаций, возвращения системы в состояние равновесия. Гомеостаз, равновесие поддерживается только в ядре системы, способном вобрать лишь небольшую часть человечества (в чем, собственно, и заключается нынешний кризис индустриализма). Иллюзия, будто все в мире предопределено, как в часах, что мир детерминирован, до сих пор лежит в основании механистического мироощущения Запада.
Над всем этим висит покров невежества.
Так, институты «рыночного» хозяйства (МВФ и Всемирный банк) продолжали и продолжают распространять экологически разрушительные модели под прикрытием «зеленой маскировки». За «зеленой» ширмой продолжалась та же экономическая политика. Вот казус просочившийся в печать конфиденциальный меморандум главного экономиста Всемирного банка Лоуренса Саммерса, который он разослал своим ближайшим сотрудникам 12 декабря 1992 г.: «Строго между нами. Как ты считаешь, не следует ли Всемирному банку усилить поощрение вывоза грязных производств в наиболее бедные страны? Я считаю, что экономическая логика, побуждающая выбрасывать токсичный мусор в страны с низкими доходами, безупречна, так что мы должны ей следовать» [18].
Помимо размещения грязных производств начался «экологический демпинг» в огромных масштабах. В Амазонии с участием Всемирного банка масштабы вырубки леса таковы, что только в ходе одного из проектов (Grande Carajas) будет очищена территория, равная Франции и Германии вместе взятым. Таков постулат политэкономии капитализма от Адама Смита до Маркса и далее до неолиберализма. Но оболочку этого постулата многие считают невежеством.
В книге Ф. Коттрелла «Энергия и общество» (1955) был приведен подсчет: при механизированном выращивании риса в Арканзасе фермер экономит по сравнению с японским крестьянином, работающим мотыгой, 88 человеко-дней на 50 бушелей риса. Но при этом он вкладывает только в покупку трактора, горючего, электричества и удобрений сумму, которая эквивалентна покупке энергии 800 человеко-дней (не считая затрат энергии на производство этих технических средств) [19, с. 58]. Экономическая эффективность очевидно вела к колоссальной энергетической неэффективности, которая рано или поздно должна была достичь критического значения.
В предисловии к книге «Конец техноутопии» об этом сказано так: «После Второй мировой войны мы, американцы, до такой степени стали верить в научно-технические чудеса, что для нас перестали существовать физические ограничения Следующее после войны поколение, несмотря на все большую зависимость от импортируемой нефти, продолжало цепляться за миф о технологическом разрешении любых проблем. Этот миф назывался Проект Независимость. Напомню: наши ученые, которым мы, безусловно, доверяли, должны были разработать способы, позволяющие Америке стать самодостаточной в обеспечении себя энергией» [19, с. 810].
Несколько современных сюжетов Запада и других культур
Нам полезно рассмотреть несколько структур невежества у Запада и у других культур. Скажем о важном процессе невежества взаимодействии (и часто столкновениях) разных культур: от племени и до цивилизаций. Во время становления системы колоний и империализма у Запада были интенсивные контакты с аборигенами колониальная администрация, ученые, миссионеры и пр. Взаимные объяснения систем своей деятельности были трудны с обеих сторон. Европейцы считали, что население не знает хорошие методы ведения хозяйства, и хотели заменить им архаические способы современными. Но аборигены эти предположения отвергали, а европейцы удивлялись какое упорство невежества!
Начнем рассматривать конкретные сюжеты. Добавим только несколько аспектов для структуры предмета.
Надо предупредить, что представления и образы явлений часто изменяются, и даже большие ученые, бывает, отстают от новых парадигм. Особенно когда происходит научная революции в большой области. К старым понятиям и образам привыкают образованные люди и даже ученые.
Но надо учитывать, что процесс формирования невежества на Западе сильно отличается от того, что мы видим у себя, разные культуры, социальные и экономические системы, направления сдвигов и тип потрясений. Но для нас полезно изучать опыт этого явления в культурах и Запада, и Востока.
Методолог науки П. Фейерабенд в своем труде «Диалог о методе» писал: «Вообразите ученых в любой области исследований. Эти ученые исходят из фундаментальных предположений, которые вряд ли когда-нибудь ставятся под вопрос. Имеются методы изучения реальности, которые считаются единственными естественными процедурами, и исследование заключается в том, чтобы применять эти методы и эти фундаментальные предположения, а не в том, чтобы их проверять. Вероятно, что предположения были введены в свое время, чтобы разрешить конкретные проблемы или устранить конкретные трудности, и что в тот момент не забывали об их характере. Но это время давно прошло. Сейчас и не вспоминают о предположениях, в терминах которых определяется исследование, и исследование, которое ведется иным образом, рассматривается как что-то неуместное, ненаучное и абсурдное» [49].
Действительно, часто действуют несколько альтернативных систем, и у каждой из них имеются полезные идеи. Поэтому диалоги и даже конфликты не доходят до вражды, а находят разные ветви проблемы. Но часто и продолжаются споры в состоянии смешения разных парадигм, или великая теория, хотя бы и недоработанная, не смогла из-за чрезвычайных условий соединить все нужные элементы во многом из-за наступления невежества.
В 19701980-е гг. на Западе внимательно разбирали взаимодействия альтернативных парадигм и воздействия на них ошибки и невежества. Это мы видели в СССР во второй части XX века. Тогда и у нас тоже были начаты такие работы, но они были прерваны перестройкой. Но теперь требуется разобраться в тех процессах, которые создавали потрясения систем нашего мышления в представлениях об обществе и государстве. Понятно, что при таком разборе мы исследуем не мотивы и ценности авторов текстов и утверждений, а их структуры и логику на них отпечатываются сгустки невежества.
Вебер пишет: «Повсюду, где современный капитализм пытался повысить производительность труда путем увеличения его интенсивности, он наталкивался на этот лейтмотив докапиталистического отношения к труду, за которым скрывалось необычайно упорное сопротивление. На это сопротивление капитализм продолжает наталкиваться и по сей день, и тем сильнее, чем более отсталыми (с капиталистической точки зрения) являются рабочие, с которыми ему приходится иметь дело» [2, c. 8081].
Антропологи поняли проблему консерватизма, который подавляет способность местных общностей использовать инструменты и методы от внешних лиц. Чаще всего вызовом становится нечто, исходящее от иной этнической общности (племени, народа, нации). Вторжение может происходить в самой разной форме в виде групп иммигрантов (или колонизаторов), чужих вещей и товаров, идей и художественных стилей.