В те времена было очевидно: и меньшевики-марксисты, и легальные марксисты, и кадеты, и эсеры, и западные социал-демократы мыслили и проектировали кардинально иначе, чем Ленин и его соратники. Это выразил Антонио Грамши в статье 5 января 1918 г. под названием «Революция против Капитала»: «Это революция против Капитала Карла Маркса. Капитал Маркса был в России книгой скорее для буржуазии, чем для пролетариата Большевики отвергли Маркса. Они доказали делом, своими завоеваниями, что каноны исторического материализма не такие железные, как могло казаться и казалось» [29].
Брошюра народника П. Ткачева «Открытое письмо г-ну Фр. Энгельсу», в котором он объясняет, почему в России назревает революция и почему она будет антикапиталистической, была издана в 1875 г. Маркс и Энгельс отвечали на суждения Бакунина и Ткачева в типе агрессивного невежества.
Многие деятели оппозиции России в эмиграции познакомились с Марксом и Энгельсом, другие вели переписку с ними, некоторые стали друзьями и помощниками, переводили на русский язык важнейшие их труды. Вокруг них складывались группы и будущие партии. Так была основана первая российская социально-демократическая организация «Группа освобождения труда». Её участники принимали участие в деятельности II Интернационала. Из них вышли лидеры партии первые меньшевики, эсеры и либералы мировоззренчески выросли в этой атмосфере, где выросла политэкономия А. Смита и Маркса, а также исторический материализм с марксистской теорией революции и формационным подходом. Эта когорта была ядром Февральской революции, а вокруг него общались ведущие ученые-обществоведы.
Следующее поколение российских марксистов («10 знаменитых большевиков») было примерно на 30 лет моложе первой группы. Как раз в науке происходили сдвиги, сменялись парадигмы. Большевики видели мир по-иному, многое в политэкономии Маркса устарело.
Все партии, готовившие Февральскую революцию, имели свое кредо, в разной степени разработанное. Меньшевики штудировали «Капитал», кадетов убедила диалектическая логика: «Чем сильнее капитал, тем ближе, следовательно, конец господства капиталистов»! Кадеты-интеллектуалы были носителями идеалов западной демократии и буржуазного строя. Эсеры придерживались такого прогноза: цели революции достижение политической свободы, которая позволит произвести социально-экономический переворот, «закладку кирпичей в фундамент будущего здания социализированного труда и собственности».
Вместе с ними были и более молодые и прогрессивные правые. Лидер октябристов Гучков так изложил свои убеждения: «Я думал, что и мы пойдем обычным путем экономического, политического и социального развития, как это делается в других странах». Лидером «молодых» московских капиталистов был П. П. Рябушинский: «Нам, очевидно, не миновать того пути, каким шел Запад, может быть, с небольшими уклонениями. Несомненно одно, что в недалеком будущем выступит и возьмет в руки руководство государственной жизнью состоятельно-деятельный класс населения».
Макс Вебер, изучая и сравнивая процессы развития в обществах модерна и в традиционных обществах, определил изменения форм и структур (инновации) как зародыши появления новых общественных институтов. Он ввел в социологию важное понятие: общество в состоянии становления. Это аналогия понятия натурфилософии, обозначающего состояния вещества в момент его рождения in statu nascendi. В начале XX в., во время кризиса классической физики и изменения научной картины мира, возникла новая парадигма, «постклассическая». В науке стали различать два взгляда на природу: науку бытия видение мира как совокупности стабильных процессов и науку становления, когда преобладают нестабильность, переходы порядок хаос, перестройка систем, кризис старого и зарождение нового. Парадигму науки становления часто называют нелинейной.
Вебер указал особенность российского общества и государства, важную и для либералов, и для буржуазии: «Власть делала все возможное, в течение столетий и в последнее время, чтобы еще больше укрепить коммунистические настроения. Представление, что земельная собственность подлежит суверенному распоряжению государственной власти (искоренявшей, кстати, частное право на всякое другое нажитое добро), было глубоко укоренено исторически еще в Московском государстве, так же как и община».
Кустарев (Донде) поясняет: «Если это так, то негативное отношение власти и ее подданных к частной собственности не было привнесено в русское общество большевиками, на чем так упорно настаивали и сами большевики, и антикоммунистическое обыденное сознание, имеющее очень хорошо оформленную академическую ипостась. Можно думать, что эта особенность есть типологический определитель русской системы, а не свидетельство ее формационной или цивилизационной отсталости».
Кадеты, буржуазия и меньшевики следовали канонам классической парадигмы либерализма и марксизма. Коалиция революционеров Февраля использовала институты, философию, язык и логику буржуазно-демократических революций структуры, которые в основном уже завершили процесс становления капитализма. Это им пытался объяснить Вебер, однако у них пересилил соблазн использовать надежную и эффективную классическую парадигму и не рисковать. П. Бурдье писал: «политический бунт предполагает бунт когнитивный, переворот в видении мира». Когнитивный бунт это перестройка мышления, языка, «повестки дня» и логики объяснения социальной действительности.
Без «когнитивного бунта» (изменения картины мира и «обозначения» структуры в состоянии становления) здравый смысл и чувства крестьян и рабочих остались бы в форме мечты или утопии. Ленин не только определил потенциал Советов как стержня новой государственности, но и сразу показал необходимые функции и действия Советов, которые еще были только ростками их структур.
Русский коммунизм был объявлен выражением зависти и жажды нивелирования и якобы отрицанием мира культуры и цивилизации, возвращением нас к неестественной простоте бедного, грубого человека, который не дорос еще до частной собственности. Этот постулат был принят либералами, меньшевиками и (временно) даже эсерами. Развивая свою теорию пролетарской революции, Маркс много раз подчеркивал постулат глобализации капитализма, согласно которому капитализм должен реализовать свой потенциал во всемирном масштабе так, чтобы весь мир стал бы подобием одной нации. Но Ленин изучал историю и актуальную реальность, а из них вытекали другие выводы. И еще в августе 1915 г. высказал вывод: «Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой капиталистической стране».
В Февральской революции вожди исходили не только из устаревшей доктрины XIX века, но еще и из мешка ошибок хиндсайта: надо, мол, подтолкнуть «дикую стихийную анархию», чтобы она свергла царя. Как говорил А. И. Гучков, деятели Февраля считали, что «после того, как дикая анархия, улица, падет, после этого люди государственного опыта, государственного разума, вроде нас, будут призваны к власти. Очевидно, в воспоминание того, что был 1848 г.: рабочие свалили, а потом какие-то разумные люди устроили власть».
Такова была Февральская революция 1917 г. в России: ее харизматические вожди либералы, цвет русской интеллигенции. Более того, либералов поддержали марксисты-социалисты (меньшевики и эсеры), философы и ученые, иерархи церкви и верхушка Запада (Антанты). Их с 1905 года консультировал лично М. Вебер бесполезно! Погрязли в невежестве в устаревшей парадигме. Они мыслили в рамках модерна XIX века, в теории науки бытия.
После провала попытки установления диктатуры Корниловым политическая карта России резко изменилась. К руководству Советами пришли большевики, Советы имели надежную поддержку армии и флота, вооруженную и организованную Красную гвардию, и к 25 октября готовился II Всероссийский съезд Советов. Массовое сознание резко сдвинулось влево под лозунгом «Вся власть Советам!». В коалиции Февральской революции собрались выдающиеся интеллектуалы, но они мыслили в системе Просвещения XIX века, а крестьяне и рабочие мыслили в иной системе. Большевики «доработали» эту систему посредством синтеза с новой, «постклассической» наукой.
Власть Временного правительства была парализована, военный министр Верховский доказывал во всех инстанциях необходимость срочных решений об армии и мирных переговорах, но правительство уже отключилось от реальности. Керенский заявил английскому послу: «Я желаю того, чтобы они [большевики] вышли на улицу, и тогда я их раздавлю». 24 октября он дал команду пресечь попытку большевиков «поднять чернь против существующего порядка». Это и продемонстрировало погружение в невежество коалиции Февраля.
Октябрьская революция союза рабочих и крестьян была направлена на то, чтобы избежать капитализма. В конкретных исторических условиях России на пути либерально-буржуазной государственности грозила верная катастрофа. Представления о будущем типе народного хозяйства, которые излагал Ленин в предреволюционный период, шли по иной траектории, чем политэкономия А. Смита и Маркса.
Ортодоксальные марксисты выступили против Октябрьской революции потому, что она прерывала «правильный» процесс смены экономических формаций и угрожала не дать капитализму в России развиться вплоть до исчерпания его возможностей в развитии производительных сил.
Когда читаешь документы тех лет, странно видеть, что с особой страстью отвергли Октябрьскую революцию именно левые, марксистские партии (меньшевики и Бунд). Дело в том, что это для них была не социальная угроза, а ересь, нарушение их религиозных догм. При этом М. Либер (лидер Бунда) возмущался: «Ложь, что массы идут за большевиками. Наоборот, большевики идут за массами. У них нет никакой программы, они принимают все, что массы выдвигают».
Все это привело к открытому конфликту в 1917 г., а в 1918 г. уже и к Гражданской войне. В начале июня 1918 г. эсеры (ПСР) объявили войну советской власти. В ходе Октябрьской революции и Гражданской войны эсеры потерпели поражение в борьбе с большевиками и поняли свои ошибки, поняли, что стратегия завела их в невежество. Уже в январе 1919 г. делегация эсеров вела переговоры с большевиками, а в июне 1919 г. в Москве Совет партии эсеров принял постановление о прекращении вооруженной борьбы против советской власти и замене ее политической борьбой. К началу 1921 г. ЦК ПСР прекратил свою деятельность. ЦК меньшевиков уже в октябре 1918 г. признал «Октябрьский переворот» исторически необходимым, т. к. он выражал стремление трудящихся к развитию страны всецело в их интересах. Многие видные меньшевики уже летом работали в ВСНХ и ряде наркоматов, а некоторые вступили в РКП(б).