Выражение «новый Израиль» неоднократно употребляется в Степенной книге царского родословия, созданной в 15601563 гг. по поручению митрополита Макария монахом Чудова монастыря Афанасием[507]. При написании Степенной книги был использован Патриарший список Никоновской летописи, прославлявший род московских великих князей, ведущих свое происхождение от императора Августа[508]. Автор Степенной книги использует это выражение в описании самых разных событий русской истории, но всякий раз оно связано с темой Исхода.
Так, дважды оно встречается в рассказах о взятии Корсуни Владимиром и о крещении Руси: «Яко же древле Моисеи изведе Израиля от работы из Египта, взят с собою и кости Иосифа Пре-краснаго, тако и Владимир, идый ис Хирсоня, хотя извести новаго Израиля (курсив мой. А.К.), державу царствиа своего, от работы кумиробесиа, тако же взят с собою и многочудесныя мощы святаго Климента, папы Римскаго»[509]. «И тако вси изыдоша от воды просвещени душею и телом, радующеся и славяще и хваляще Христа Бога, яко спасе их, яко же древле Израиля от работы рукою Моисеовою, тако и ныне новаго Израиля (курсив мой. А.К.), русьскиа люди, рукою Владимировою равноапостольнаго самодержца»[510].
Афанасий использует выражение «новый Израиль» и в описании чудесного избавления Руси от нашествия Тимура («Паки сугубляет (Темир Аксак. А. К) безбожьное свое воиньство, паки огорчевается на крестияньский род, на новаго Израиля ко своей ему погибели, яко же древний фараон»[511]) и в рассказе о взятии Казани («Милосердый же Бог Израиля же немокрено сквозе море проведе, тако и зде Той же Бог подвиже благочестиваго царя Ивана, его же рукою хотя свободити новаго Израиля, христоименитыя люди, от пленения Татарска»[512]).
Желая подчеркнуть участие Бога в судьбе русского воинства, штурмовавшего Казань, Афанасий проводит сопоставление между Иваном IV и пророком Моисеем: «Подобно Моисею, иже во время брани со Амаликом руце простер на высоту и не преста от молитвы тако и сей новый Моисей (курсив мой. А.К) во время брани на поганых татар никако уже не уклонися от церквы, ни от слезныя молитвы преста, доньдеже совершися божественная литургия»[513].
Как в библейской истории Бог внял Моисею, который в течение всей битвы с Амаликом, стоя с распростертыми руками, молил Бога о помощи своему народу, так и во время битвы русских войск с татарами пастырь нового избранного народа, «новый Моисей», Иван IV непрестанно возносил молитвы Богу за свой народ[514].
Еще в одном значении определение «новый Израиль» предстает в текстах Степенной книги, в которых восхваляется род великого князя Владимира Святославича: «Яко же семя Авраамле и Исаково и Израилево никто же не может исчести, тако и семя блаженнаго Владимира, новаго Израиля (курсив мой. А. К). По божественому Давиду зело бо утвердишяся владычествиа их, и паче песка умножатся»»[515]; «И яко же древле возлюби Бог и благослови и умножи семя праведнаго Авраама, тако и зде, в новой благодати в Русьстей земли, возлюби Бог и благослови и умножи новаго Израиля (курсив мой. А.К), семя, праведнаго Василиа иже и доныне вси тщахуся угодная Богу сотворити»[516]. Здесь ясно видно, что название «новый Израиль» соотносится Афанасием с собственным именем патриарха Иакова, вследствие чего новым Израилем у него становится как сам князь Владимир, благочестивый прародитель русских князей, так и все его «праведное» семя великие русские князья вплоть до Ивана IV[517]. Именно подвиги потомков Владимира, среди которых, по словам Афанасия, были и мудрые правители, и славные военачальники, и мученики, а также те, чьи добрые дела еще «не явлены», и воспеваются на страницах Степенной книги.
Таким образом, в Степенной книге царского родословия термин «новый Израиль» употребляется во всех своих основных значениях. Он используется в качестве собственного имени князя Владимира, названия его рода, для обозначения Русского государства, а также всего русского народа.
К образу Израиля обращаются в своих посланиях, адресованных друг другу, Андрей Курбский и Иван Грозный[518]. Хотя оба автора не используют выражение «новый Израиль», а обходятся более простой формой «Израиль», они хорошо понимают, что речь идет именно о Московском царстве. «Почто, царю, сильных во Израили побил еси и воевод, от бога данных ти на враги твоя, различными смертьми расторгл еси?» спрашивает Грозного Курбский[519]. «А сильных есми во Израили не побили, и не вем, кто есть сильнейший во Израили, понеже бо Руская земля правится божиим милосердием, и пречистые богородицы милостию, и всех святых молитвами», отвечает в своем послании царь[520]. А дальше Иван Грозный пишет: «А всего тебя есми не лишивали и от божия земли не отогнали, но сам еси себя от своих лишил не божия земля тебя от себе отогна, но ты себе от божия земли отверг и на ей пагубу возстал еси» (курсив мой. АК.)[521]. Очевидно, что под Израилем понимается Русское государство, а русская земля называется «божией землей».
Заслуживает внимания обращение Ивана IV к образу пророка Моисея. Б первом послании Курбскому Грозный, опровергая доводы опального князя о необходимости царю опираться на мудрых советчиков (в число которых в свое время входил и поп Сильвестр), приводит в качестве примера пророка Моисея, наделенного Богом всей полнотой власти над своим народом: «Вспомяни же, егда бог извождаше Израиля из работы, егда убо священника постави владети людьми, или многих рядников? Но единого Моисеа, яко царя, постави владателя над ними»[522]. Таким образом, у Ивана IV Моисей становится образцом жесткого единовластного правителя, который в своих поступках отчитывается исключительно перед Богом. Очевидно, что таким же правителем видел себя и сам Иван, воспринимавшийся современниками как новый Моисей.
Выражение «новый Израиль» часто употребляется в сочинениях, описывающих события Смутного времени. Б своем «Временнике», в названии первой же его главы, дьяк Иван Тимофеев прямо называет Россию Новым Израилем, который населяет «божий народ»: «Самодержавная вправду царствия благочестивых иже царствоваша по благодати новому Израилю, велицей Росии (курсив мой. А.К.), при нашем роде, преимея во всех»[523]. Иван Андреевич Хворостинин называет израильтянами русский народ, который, приняв крещение, узрел истинного Бога, стал просвещенным, каким прежде был народ еврейский: «Мы убо воистини нарицаемся израильтяне новопросвещенныя Израиль бо сказуется ум зря Бога; тако и мы верою чистою зрим Бога в Троицы единоначалии и живот и живущее царство бесконечное»[524].
В изобразительном искусстве и архитектуре наиболее ранними памятниками, в которых нашла свое отражение идея богоизбранности русского народа и государства, являются иконы второй половины XVI в. «Страшный суд» из Национального музея Швеции (Стокгольм)[525] и Воскресенского собора в Тутаеве[526], «Благословенно воинство небесного царя» (ГТГ)[527] и «Церковь воинствующая» (Музеи Кремля), росписи «Золотой палаты» (15471553)[528] и Архангельского собора (15641565)[529] Московского Кремля, храм Покрова на Рву (15541560)[530], барельефы Царского места из Успенского собора Московского Кремля (1551)[531], а также миниатюры Лицевого летописного свода[532]. Б число этих памятников следует также включить проект грандиозного Храма Святая Святых, представлявшего собой точную копию Храма Воскресения в Иерусалиме, который в царствование Федора Ивановича при активном участии Бориса Годунова планировалось возвести в Московском Кремле.
В иконах «Страшный суд» из Стокгольма и Тутаева, «Благословенно воинство небесного царя» и «Церковь воинствующая» воплотилось представление об особом статусе русского народа как избранника Божьего. В составе композиции «Страшный суд» на «стокгольмской» и тутаевской иконах присутствует изображение Исхода евреев из египетского рабства. Подобно авторам рассмотренных выше литературных произведений, иконописцы переосмыслили образ Исхода, наполнив его новым содержанием, вмещающим в себя идею о новом народе Божьем, который у мастера иконы из Стокгольма прямо именуется «богоизбранным новым Израилем». На иконе «Страшный суд» из стокгольмского музея, написанной, предположительно, между 1564 и 1572 гг., новый богоизбранный народ (новый Израиль), ведомый пророком Моисеем в небесный град, состоит прежде всего из тех, кто готов отдать свою жизнь за православную веру и стать воинами-мучениками[533]. Включенный в композицию и размещенный в ее верхнем регистре (над изображением ангелов) этот переработанный образ Исхода приобрел новое, онтологическое значение, став вневременным священным действом, своего рода «Великим Исходом» избранного народа, который будет спасен Богом и сможет, минуя Его суд, унаследовать уготованное ему Небесное царство.
Интересно отметить на «стокгольмской» иконе изображение Моисея, где он показан вооруженным воином, скачущим перед своим войском на белом коне. Изображение Моисея в боевом облачении ясно указывает на желание иконописца показать его в первую очередь как воина-победителя и избавителя от рабства вверенного ему Богом народа. Возможно, что в образе Моисея автор «стокгольмской» иконы также хотел представить Ивана IV пастыря и избавителя нового богоизбранного русского народа.
Интересно отметить на «стокгольмской» иконе изображение Моисея, где он показан вооруженным воином, скачущим перед своим войском на белом коне. Изображение Моисея в боевом облачении ясно указывает на желание иконописца показать его в первую очередь как воина-победителя и избавителя от рабства вверенного ему Богом народа. Возможно, что в образе Моисея автор «стокгольмской» иконы также хотел представить Ивана IV пастыря и избавителя нового богоизбранного русского народа.
В наиболее завершенной форме заложенные в иконах «Страшный суд» из Стокгольма и Тутаева идеи воплотились в грандиозной иконе «Благословенно воинство небесного царя», происходящей из Успенского собора Московского Кремля. По мнению В.В. Морозова, эта икона «представляет апогей теории богоизбранности российского самодержавия во всех ее проявлениях» теории, положенной в основу и Степенной книги[534]. Создатели этого уникального памятника стремились показать, что путь нового богохранимого народа в уготованное ему Царство Божие (небесный Иерусалим), как и древнееврейского народа в землю обетованную, лежит через подвиг самопожертвования в борьбе с его врагами. Повышенное внимание к тематике мученичества во второй половине XVI в. было вызвано военными действиями, которые непрерывно вело Русское государство. Это борьба с Казанью, Астраханью, крымским ханом, а затем затяжная Ливонская война и, наконец, война внутри страны с «изменниками» и «отступниками» в период опричнины. Все эти войны рассматривались как религиозные войны за веру. Б таких условиях самопожертвование на поле брани в борьбе с неверными (а в их число входили и мусульмане-татары, и вероотступники литовцы и поляки, а также царские изменники, которые в глазах Ивана IV представлялись отступниками от православной веры) становилось деянием, равным подвигу мученика, за которое должно последовать и соответствующее воздаяние.