На самом деле я драммер. Ну, барабанщик. Нашу группу я назвал «Музыка случая», в честь книги одного типа из Нью-Йорка{100}. Мы, если так можно выразиться, «беспорядочное музыкальное товарищество». В общей сложности нас человек десять, и в зависимости от того, кто собирается на сцене, те и выступают. Это уж как повезет. У большинства весьма беспорядочный стиль жизни. Играем в основном свои вещи, хотя, если с наличными туго, исполняем все, что пожелают слушатели в зале. Нам уже предлагал контракт один лейбл, крупнейший в южной Бельгии, но мы решили дождаться кого-нибудь посерьезней EMI, к примеру, или там Геффена{101}. «Музыка случая» очень популярна в Словакии, кстати. Прошлым летом мы отыграли там несколько концертов, нас здорово принимали.
Вообще-то, я и писатель тоже. Точнее, литературный негр или литературный призрак, как вам больше нравится. Моим первым опубликованным проектом стала автобиография некоего Денниса Макесона, пейс-боулера, который в середине восьмидесятых играл в сборной Англии по крикету. Дождливое было время{102}. «Твистлетуэйтский торнадо» заслужил высокую оценку «Йоркшир пост»: «Кто бы мог подумать, что перо Макесона так же виртуозно, как и его крученые подачи! Как так?!{103}» Окрыленный успехом, я взялся за историю жизни одного престарелого типа, Альфреда, который живет рядом с Хэмпстед-Хит вместе со своим бойфрендом Роем, тот помоложе, правда ненамного. Я прихожу к ним раз в неделю, Альфред вспоминает молодость, я записываю его рассказы на магнитофон, кое-что конспектирую, а потом за неделю превращаю все это в связное повествование. Рой, сын какого-то канадского сталелитейного магната, расплачивается со мной еженедельно. Эти деньги я трачу на оплату своего жилья и походы по винным барам.
В лабиринте улиц северо-восточного Лондона немудрено заблудиться. Похоже, я сбился с пути. Улочки вьются и петляют среди скверов, тупиков, проездов и аллей. Пару месяцев назад мы с чемпионкой Уэльса по кикбоксингу резвились до утра в каком-то автодоме, где-то за Хаммерсмитом. Она сказала, что Лондон напоминает ей гигантский лабиринт с крысами. Я с ней согласился, но с оговоркой здешние крысы любят свой лабиринт.
Все трещины на тротуаре присыпаны листьями. В детстве я часами пинал палую листву, стараясь не наступать на трещины{104} и собачьи какашки. Раньше я был суеверным, теперь и это прошло. Раньше я верил в бога, теперь и это прошло. Потом я был марксистом. Мы с лидером нашей партийной ячейки стояли у станции метро «Квинсуэй» и приставали к прохожим что они думают о боснийском вопросе. Естественно, большинство пожимали плечами и отворачивались. «Значит, сэр, у вас нет своего мнения на этот счет?» Брр, вспомнить стыдно.
Кто я теперь? Да вроде как никто, только постарше. Ну, может быть, немножко буддист.
Не пора ли поволноваться о месячных Поппи? Презерватив подложил нам подляну. Когда он там порвался? Десять дней назад. По идее, месячные у нее должны начаться в конце следующей недели. Если опоздают на неделю куда ни шло, это можно объяснить нервотрепкой, связанной с ожиданием. Значит, еще две недели можно не беспокоиться, а на третьей посмотрим. Ну как-то так. Индия была бы счастлива, родись у нее братик, товарищ для игр. А когда, лет через двадцать, какой-нибудь профессор философии задаст ему вопрос, в чем первопричина его бытия, он ответит, теребя сережку в ухе или в носу: «Бешеная страсть и гнилая резина». Случай. Купи я другую пачку презервативов, его бы не было на свете, а может, и не будет. Учти сослагательное наклонение и расслабься.
А может, я бесплоден. Это было бы крайне досадно. Столько денег потрачено на презервативы и выходит, что зря. Хотя не совсем зря а СПИД и другие напасти, о них забывать нельзя. Парк Хайбери-Филдс. Ну я вроде почти выбрался. Мне нравится викторианский пейзаж, нравятся стаи голубей в туннелях аллей. Подростки с сигаретами на качелях. Последний раз я был тут в Ночь костров{105}, вместе с Поппи и Индией. Индия тогда впервые увидела фейерверк. Она взирала на все невозмутимо, с королевским достоинством. А потом несколько дней только об этом и говорила. Классная она девчонка, вся в мать.
Скоро снова Ночь костров. Изо рта вырывается парок. Мальчишкой я в такую погоду воображал себя паровозом. Ну как все дети. Старики степенно выгуливают лабрадоров по слякотным лужайкам. На дорожках молодые папаши учат сыновей кататься на двухколесных велосипедах. Некоторые папаши моложе меня. И наверняка приехали на «БМВ» вон, машины стоят неподалеку. Я же всегда передвигаюсь на своих двоих. А вот прежний дом Тони Блэра. Почтальон вынимает письма из почтового ящика. По кварталам ленточной застройки идешь, как вдоль книжной полки. Студенческая берлога, студия графического дизайна, семейный очаг: кухня в ярких тонах, дверца холодильника вся в детских рисунках, прилепленных магнитиками. Кабинет антиквара. Комната в цокольном этаже, полная игрушек, вертолет кружит и кружит. Гостиная, увешанная охотничьими трофеями и оружием, картинами и люстрами, так и склоняет к грабежу любого, кто идет на стадион «Арсенал» или плетется на биржу труда в Финсбери-Парк. Офисы никому не известных групп психологической поддержки, службы гражданского надзора, отделения бесполезных профсоюзов. Мимо шагают трое в черных костюмах, сворачивают на Калабрия-роуд. Один разговаривает по мобильнику, другой несет черный чемоданчик. Что они делают тут в субботу? Должно быть, риелторы. Почему им выпала такая жизнь, а мне совсем не такая? Если б я захотел, то мог бы стать адвокатом, бухгалтером или еще кем-то из тех, кто в состоянии позволить себе особняк рядом с парком Хайбери-Филдс. Мои приемные родители из среднего класса, живут в графстве Суррей. Я учился в хорошей школе. Получил работу в приличной компании, в лондонском Сити. И в двадцать два года жрал на завтрак прозак. У меня был личный психоаналитик. Страшно подумать, сколько денег я потратил на то, чтобы он объяснил, что со мной происходит. Когда я сказал, что меня усыновили, у него глаза аж загорелись! Психология приемных детей была темой его докторской диссертации. Но в конце концов я сам разобрался, в чем проблема. Все дело было в том, что я перестал предпринимать решительные шаги. Нет, не рискованные затеи, а именно решительные шаги, когда срываешься с насиженного места, все бросаешь и начинаешь заниматься чем-то новым, с нуля.
Вот так теперь я и живу, безуспешно борясь со всевозможными сроками и дедлайнами прежде всего, конечно, финансовыми, зато я выбираю их сам, всякий раз, как начинаю заниматься чем-то новым. Иногда приходится нелегко. В этой трехногой эстафете независимость и незащищенность ковыляют рука об руку. Джим, мой приемный отец, говорит, что раз я сам сделал выбор, то нечего ждать сочувствия от окружающих. Он прав. Но почему я сделал именно такой выбор? Вот что хотелось бы знать. Ответ один: потому что я это я. На самом деле за этим ответом кроется только новый вопрос: а почему я это я?
Вот так теперь я и живу, безуспешно борясь со всевозможными сроками и дедлайнами прежде всего, конечно, финансовыми, зато я выбираю их сам, всякий раз, как начинаю заниматься чем-то новым. Иногда приходится нелегко. В этой трехногой эстафете независимость и незащищенность ковыляют рука об руку. Джим, мой приемный отец, говорит, что раз я сам сделал выбор, то нечего ждать сочувствия от окружающих. Он прав. Но почему я сделал именно такой выбор? Вот что хотелось бы знать. Ответ один: потому что я это я. На самом деле за этим ответом кроется только новый вопрос: а почему я это я?
Всему виной Случай, вот и весь ответ. Потому что слепой бармен по имени Случай наугад смешал коктейль из генов и обстоятельств.
Вот бездомный предлагает прохожим купить журнал «Биг иссью». Почему он стоит у входа в магазин, где за антикварную кровать с медными шариками отдают 250 фунтов и радуются выгодной покупке? Почему вон тот парень водитель автобуса, а эта женщина измотанная официантка из «Пицца-хат»? Случай. Люди утверждают, что делают выбор, но в действительности дело в другом: они выбирают то, что выбирают, исключительно по воле случая. Почему вон тот сизый лоснящийся голубь лишился лапы, а пестрый нет? Случай. Почему вот эта манекенщица с пышными формами рекламирует именно эти джинсы? Случай. Разве это не очевидно? Невысокая тетка в оранжевом анораке переходит дорогу прямо под носом у таксиста, который засмотрелся на длинноногую даму с болонкой и мысленно раздевает ее. Почему вот-вот под такси попадет эта коротышка, а не я?
Твою мать!
Вот уже второй раз за сегодняшнее утро я открыл глаза, лежа рядом с незнакомой женщиной. Но на этот раз дискомфорт был куда больше. В левой ноге пульсировала боль. Перед этим взвизгнули тормоза и с треском оторвался рукав. Что-то пролетело по воздуху наверное, я. Круглый, как у Нодди{106}, глаз такси. Тетка рядом со мной была шокирована куда больше Кати Форбс. К теткиной щеке прилипли сухой лист и палочка от леденца.
Зашиби ворон! выдохнула тетка.
Ирландка. В возрасте. Палочка отвалилась от щеки.
Над нами склонился таксист, толстяк-кокни. С виду Санта-Клаус, только без его бороды и доброты. Двигатель он не выключил. Он еще не решил, как себя вести орать на нас или жалеть.
Слепая курица! Не видела, что ль, куда прешь?
Тетка захлопала глазами, как кукла:
Я я Не видела.
Ничего себе не сломали?
Вопрос был обращен к нам обоим. Нога запротестовала, но я все-таки поднялся и выяснил, что могу стоять и даже шевелить пальцами. Женщина тоже встала.
Я все видела! с аристократическим прононсом воскликнула длинноногая хозяйка болонки. Он таким регбийным захватом буквально вышиб ее из-под колес. А потом оба так и покатились кувырком, кувырком. Он ей жизнь спас, знаете ли, пояснила она неизвестно кому, потому что других свидетелей происшествия не было, если не считать таксиста, который ее не слушал.
Большое спасибо, отряхиваясь, сказала тетка в анораке, будто я предложил ей чаю. Глаз у нее начал заплывать.
Да не за что, тем же тоном ответил я. У вас под глазом будет фингал.
Ну это не самое страшное Вы свободны? спросила она таксиста.
А с тобой-то все в порядке? Голову не расшибла?
Нет-нет, все хорошо. Подвезете меня?
Я подвожу любого, кто платит. Но послушай-ка
Видок у меня, наверное Да и у вас бы на моем месте Впрочем, не важно. Я совершенно здорова и платежеспособна. Пожалуйста, отвезите меня в аэропорт.
Таксист с подозрением посмотрел на нее, но она не собиралась отступать.
Ладно Ну оно и к лучшему. Если будешь сидеть в такси, под колеса снова не угодишь. Куда везти? В Хитроу, в Гатвик или в Лондон-Сити?
В Гатвик, пожалуйста.
Таксист перевел взгляд на меня:
А ты как, сынок?
Я огляделся в поисках того, кто подсказал бы мне ответ, но за неимением такого кивнул:
Да вроде ничего.
Таксист повернулся к тетке:
Ну, садись.
Такси отъехало.
Подумать только! сказала длинноногая дама. Просто фантастика!
Я собрался с силами и пошел прочь от места происшествия, где уже начинали собираться прохожие. Случай. Если бы кресло не доставили сегодня утром, Кати Форбс не взбыркнула и не попросила меня убраться восвояси, меня бы не оказалось в этом месте в это время и тетка попала бы под машину. Я впервые в жизни кого-то спас. Все оказалось так обыденно, словно забираешь проявленные снимки в фотоателье при аптеке «Бутс». Поначалу вроде бы волнуешься, а потом выходит пшик. Я заметил телефонную будку, хотел позвонить Поппи, рассказать, что произошло, но потом передумал. Решит еще, что хвастаюсь. Впрочем, я уже думал о другом. Я прошел по пешеходному переходу на кольце к станции метро «Хайбери и Ислингтон», порылся в карманах куртки, пытаясь отыскать пятерку, припасенную про черный день, как вдруг трое в черных костюмах те самые, которых я видел чуть раньше, оттеснили меня от кассы и зажали в угол за газетным киоском. Я еще не оклемался от своего регбийного маневра, поэтому не сразу сообразил, что происходит. Все вокруг усиленно делали вид, что ничего не замечают. Чертов Ислингтон!