Тем, кто «залезал в личность», уголовный народец как раз доверял. А вот тех, кто не бил, давя исключительно на словесные подвохи и психологию (как Порфирий Прокопьевич у Достоевского), наоборот, боялись как огня, ожидая от таких либо какого-то особенного коварства, либо незатейливых тогдашних пыток (либо кормили селедками, а потом не давали пить, либо сажали в кишевшую клопами одиночку). Попав к небившему, всякий мазурик старался любыми силами от этакого следователя отделаться и попасть к «правильному» такой хоть и даст по зубам пару раз, но поговорит «по-человечески», без психологических подвохов. Способ «выломиться» от «неправильного» следака был давно отработан: вор-мазурик требовал позвать «добросовестного» и нахально заявлял, что совершил преступление по «подговору» самого следователя либо при его купленном за деньги попустительстве. Вообще, с его ведома. «Добросовестный», несмотря на всю абсурдность этих обвинений, обязан был их тщательно протоколировать. Следователь, естественно, был рад-радешенек отделаться от столь вредного «клиента».
Я сильно подозреваю, что при этакой практике даже те следователи, что рукоприкладством брезговали, в конце концов начинали бить по зубам ну, или в крайнем случае, если душа очень уж не лежала, звали городовых, которые всегда под рукой
И еще один интересный факт из уголовного быта того времени. Были воры, сделавшие своей специализацией охоту на воров. Такой охотничек имел нескольких «подопечных», за которыми тщательно наблюдал, хорошо знал, когда тот или иной «пойдет на дело», и, дождавшись где-нибудь за углом его возвращения, ласковым словом и демонстрацией торчавшего из рукава кистенька уговаривал поделиться половиной добычи. Разумеется, для промышлявшего такой «охотой» необходимы были недюжинная физическая сила, ловкость и проворство: как-никак имел дело не с мелкой шпаной, а с людьми серьезными и тоже кистеньки имевшими Так что кончалось по-разному
Еще о неписаных традициях. В те времена выслеженные сыщиками преступники, за редчайшими исключениями, сопротивления при аресте не оказывали и бежать не пытались. Еще одно неписаное правило игры. Современник вспоминает характерную сцену, ставшую известной «всей Москве». В трактире сидел и преспокойно пил чай Александр Щелканов, разбойник и крупный вор, один из тогдашних «авторитетов». В трактир вошел даже не квартальный, а обычный полицейский унтер, подошел к столику и вежливо сообщил Щелканову:
Александр Константинович, тебя ведь взять велено
Ну и возьми, так же вежливо ответил Щелканов.
Унтер (отнюдь не Шварценеггер) стал упрашивать:
Нет, уж ты лучше сам поди
Ладно, чаю напьюсь и пойду, сказал Щелканов.
Неторопливо допил чай, встал и ушел с унтером. Хотя мог его двумя пальцами зашибить.
В общем, уголовная жизнь кипела. Мелкота вульгарно крала носовые платки или совсем по-швейковски промышляла кражей собак (читая потом объявления о пропажах и представая в роли «случайно нашедших вашего любимого пуделька, за которого вы аж пять рублей даете»). Люди посерьезнее и работали серьезнее однажды в Петербурге, и не где-нибудь, на Невском проспекте (ну, ночью, правда), скромно оставшиеся неизвестными питерцы проломили каменную стену крупного часового магазина и в хорошем темпе сгребли в мешки несколько сотен золотых и серебряных карманных часов с цепочками и связками брелоков. Не мелочились ребята.
Одним словом, жизнь била ключом как и по ту сторону океана, где по вольным американским просторам носились лихие ребята вроде Билли Кида, лихо грабившие дилижансы и банки, подрывавшие динамитом банковские сейфы.
И никто из них ни американские удальцы, ни питерцы с мешками часов, ни очаровательная аферистка Оленька, ни даже проныра Шпейер и ведать не ведали, что все они, вместе взятые и по отдельности, не более чем щенки мокроносые. Плотва преступного мира. Настоящие акулы еще только, медленно шевеля плавниками, поднимались из темных глубин, но вскоре должны были оказаться на поверхности, под ярким солнечным светом. Опять-таки по обе стороны океана
Назывались эти акулы железнодорожное строительство и банковское дело. Именно в этих двух областях во второй половине XIX века крутились такие махинации, происходили такие злоупотребления и уплывали в частный карман такие доходы, какие, пожалуй, и не снились даже сиятельным казнокрадам прошлого столетия
Экономика России отчаянно нуждалась в развитой сети железных дорог, что верно, то верно. На самом высоком уровне было принято решение о создании в 1857 году Главного общества российских железных дорог. Предприятие вроде бы благое, но вокруг него очень быстро развелось столько грязи
Своих специалистов путей сообщения в стране было очень мало. Финансы тоже требовались большие. Пришлось допустить и самым широким образом к этому прибыльному предприятию иностранцев. Из «своих» отыскались лишь петербургский банкирский дом «Штиглиц и Ко» и варшавский банкир Френкель. В Россию, как зерно из распоротого мешка, потоком хлынули зарубежные дельцы: лондонский банк «Братья Беринг и Ко», амстердамский «Гоппе и Ко», парижский «Готингер и Ко», Перейр, директора «Компании железной дороги Париж Лион» и «Компании Западных железных дорог Франции», парижские банкиры Фульд и Оппенгей, братья Миллет, берлинский банкирский дом «Мендельсон» и многие другие. К 1859 году в Главном обществе из 826 ключевых серьезных должностей 453 были заняты этими иностранцами.
Уточняю: Главное общество было не государственной, а сугубо частной конторой. Когда оно создавалось, вновь возник старый вопрос: за государственный счет строить стальные магистрали или за частный? Вновь вспоминали о Николаевской железной дороге Москва Петербург, где трудами Клейнмихеля было схомячено втрое больше денег, чем требовала реальная стройка. Аргумент, что ни говори, выглядел довольно убедительно. А потому вновь зазвучали (в тогдашних терминах) старые песни о «невидимой руке рынка» и «эффективном частном собственнике», который не потратит ни одной лишней копеечки
Кстати, штаб-квартира «эффективных собственников», то есть Главное общество РМД, помещалась не в России, а в Париже (где контролировать его, понятно, было гораздо труднее), хотя там заседали и русские высшие сановники.
Планы были объявлены наполеоновские: за короткие сроки без всякой помощи государства, исключительно своими средствами покрыть Россию сетью железных дорог. Для начала планировалось достроить Варшавскую дорогу, линию «Динабург Рига», «Москва Нижний Новгород» и «Москва Севастополь». При этом дело было обставлено особыми условиями: договорились, что все построенные дороги царское правительство передаст в собственность Главному обществу на 99 лет, а если захочет выкупить в казну обратно, то не раньше, чем через 20 лет. Вульгарно выражаясь, полное впечатление, что Россию держали за Африку
Кстати, штаб-квартира «эффективных собственников», то есть Главное общество РМД, помещалась не в России, а в Париже (где контролировать его, понятно, было гораздо труднее), хотя там заседали и русские высшие сановники.
Планы были объявлены наполеоновские: за короткие сроки без всякой помощи государства, исключительно своими средствами покрыть Россию сетью железных дорог. Для начала планировалось достроить Варшавскую дорогу, линию «Динабург Рига», «Москва Нижний Новгород» и «Москва Севастополь». При этом дело было обставлено особыми условиями: договорились, что все построенные дороги царское правительство передаст в собственность Главному обществу на 99 лет, а если захочет выкупить в казну обратно, то не раньше, чем через 20 лет. Вульгарно выражаясь, полное впечатление, что Россию держали за Африку
И буквально сразу же начались махинации. Никаких обещанных иностранных капиталов в Россию не поступило: Главное общество, чтобы получить деньги на строительство дорог, стало выпускать акции, продавая их в том числе и в России. Приток капитала и выпуск акций это две большие разницы
Варшавскую дорогу и линию на Нижний Новгород, что правда, то правда, завершили. Правда, Рижскую недостроили, а к дороге на Севастополь не приступали вообще. Мало того, оказалось, что, по отчетам, себестоимость прокладки одной версты обошлась примерно в 100 тысяч рублей, что, безусловно, побивало рекорд Клейнмихеля, завысившего в свое время стоимость версты всего в три раза. Как только заработала Варшавская дорога, она оказалась убыточной. Главное общество, вопреки провозглашенной когда-то программе, стало просить ссуды у правительства на «затыкание дыр». К 1863 году долг Главного общества перед казной составил 92 миллиона рублей и еще более 40 миллионов долгов частным лицам.
Вообще-то еще в 1863 году, когда уже стало ясно, что получается что-то не то, правительство перезаключило договор с Главным обществом, заставило его перевести штаб-квартиру из Парижа в Петербург и ввести в правление четырех представителей государства. Но многомиллионные ссуды продолжало по каким-то своим причинам выдавать. И регулярно выдавало концессии «хорошим людям» на строительство новых дорог а всякая подобная концессия заранее означала, что удастся легко «отбить» потраченные на нее деньги и получить нешуточную прибыль. Схемы были не столь уж сложные: в насыпи закладывали мерзлую землю (и насыпь с наступлением теплых дней оседала), клали маломерные, нестандартные шпалы (экономия на дереве по бумагам ведь шпалы были полноразмерными). Именно так резвился Самуил Поляков, построивший вдобавок две дороги якобы для развития всей угольной промышленности юга России, но долго возил по ним уголь исключительно с принадлежащих ему заводов: хозяин барин, дороги частные
Левенсон и Варшавский, хозяева Оренбургской железной дороги, применили другой «творческий метод». Детали поставляли со складов, принадлежавших тому же Левенсону, безбожно задирая цены: подшипник, стоивший 15 руб., шел по 41 руб. 40-рублевый поршень по 138 руб., шкворень (примитивный железный стержень для сцепления паровоза с тендером), которому красная цены была три с половиной рубля, обходился в 41 руб. 102-рублевый инжектор для паровозного котла в 502 руб.
На фоне этого прямо-таки детской игрой выглядит то обстоятельство, что практически вся прислуга членов правления дороги числилась в мастерских дороги и жалованье получала там. А жалованье на железных дорогах было высокое простой машинист, например, получал четыреста рублей в год
Справедливости ради нужно упомянуть, что против всех этих безобразий протестовали министры путей сообщения: сначала Мельников предлагал строить дороги только казенным способом, под строгим контролем, исключающим воровство. К нему не прислушались. Сменивший его позже граф Бобринский, когда узнал, что концессию на Ростовско-Владикавказскую дорогу хотят передать очень уж мутному субъекту, добился, чтобы ее отдали другому кандидату, у самого царя. Между нами говоря, кандидат Бобринского тоже чуточку хапнул, но именно что чуточку по сравнению с другими А вот Бобринский вскоре вылетел в отставку.