Последний дом на Никчемной улице - Катриона Уорд 46 стр.


Можно было бы сказать ему, что все плохо. Мы умираем, наша плоть остывает и превращается в тлен. И каждый из нас чувствует, как это происходит. Кровь выходит из нас медленными толчками, выплескивая на лесную почву наши краски и мысли; каждый вдох медленнее предыдущего и дается все тяжелее, с каждым из них из нас уходит частичка тепла. Уверенный ритм сердца ломается, и теперь его биение больше напоминает игру маленького котенка или же треснувший барабан: все тише, все сбивчивее.

Времени на прощания нет, осталась лишь холодная неподвижность, которая вползает в наши пальцы и руки, в ноги и лодыжки, а потом, дюйм за дюймом, взбирается все выше вверх по ногам. В своем бездонном провале плачут малыши. Они никогда ничего никому не делали. Им всегда не везло. Яркий, сверкающий мир проваливается во мрак.

На окровавленную лесную подстилку длинными полосами ложится солнце. Где-то рядом далеко-далеко воет собака.

А потом ничего.

Оливия

Я опять дома. Как здесь оказалась, не знаю, но это и не важно. Испытывать облегчение от того, что у меня опять появились элегантные ушки и хвостик, сейчас не время. В доме не безопасно.

Стены рушатся, как агонизирующие легкие. С потолка кусками обваливается штукатурка. Окна взрываются, их осколки влетают внутрь и лупят по комнатам градом. Я бегу спрятаться под диван, но его уже нет вместо него зияет пасть со сломанными зубами. В дырочки для подглядывания врываются ослепительные молнии. С потолка вверх тянутся черные руки. Веревочка туго обмоталась вокруг моей шейки. Теперь она стала прозрачной окрасилась в цвет смерти. И при этом потеряла всякий запах, благодаря чему я и понимаю, что вскоре умру.

Думаю о рыбе, о том, что мне ее уже не попробовать, а также о кошечке, которую больше никогда не увижу. Затем вспоминаю Теда, то, как я с ним поступила, и начинаю плакать. Знаю, что других уже нет,  точно так же, как знаю свой собственный хвост. Впервые за все время я осталась совершенно одна. А скоро не станет и меня.

Теперь я ощущаю все свое тело. Сердце, кости, хрупкие галактики нервных окончаний, ногти на пальцах рук. Как же они все-таки подвижны, эти ногти. Я понимаю, что форма тела не играет никакой роли и от наличия шубки или хвоста ровным счетом ничего не меняется. Оно в любом случае принадлежит нам.

«Хватит тебе уже быть котенком,  говорю я себе,  вперед, кошка».

Если помочь телу, то, может, вернутся остальные?

Но, подняв глаза, там, где должна быть входная дверь, я вижу бурлящую массу сверкающих клинков, со свистом разрезающих воздух. Выхода больше нет.

Тогда я поднимаюсь на второй этаж и на вершине лестницы вижу, что ни площадки, ни спальни, ни крыши больше нет. Дом совершенно открыт и не защищен от ярящегося неба, от бури, неистово свирепствующей над головой. Она вся сотворена из черного дегтя и молний. В облаках кувыркается и носится огромная морда с отвисшими щеками, оглашая весь мир своим зычным лаем. У меня встает дыбом шерстка. Каждая клеточка моего существа желает только одного: убежать, спрятаться в тихом месте и спокойно дождаться смерти. Но если я так поступлю, тогда всему конец.

«Да будь ты смелее, кошка». Я ставлю лапки сначала на первую ступеньку, потом на вторую. Может, все еще будет хорошо!

Лестница подо мной обрушивается с оглушительным грохотом. Со всех сторон сыплются осколки каменной кладки, взметается столбом удушливая пыль, ко мне тянет свои липкие щупальца черная смола, обжигая и ослепляя. Когда пыль рассеивается, я вижу один только строительный мусор и битые кирпичи. Повалившиеся стены погребли под собой лестницу. Вокруг царит тишина. Вокруг меня сомкнулась ловушка.

«Нет!  шепчу я, молотя хвостом.  Нет, нет и нет!»

Но выхода отсюда нет, и разрушенный дом стал моей могилой. Мне конец как и всем остальным.

Я взываю к Господу, но он не отвечает.

Где-то вдали чувствуется движение, я вздрагиваю, мой хвост выстреливает вверх. В самом темном углу гостиной стонет Мрак. Вот он поднимает голову, у него рваные уши, а по бокам тянутся длинные порезы, словно нанесенные ножом. Тоже умирает, но еще жив. Пока.

Я из последних сил напрягаю мозг. Ни вверх, ни вниз мне нельзя, но, может, куда-то все же можно?

 Больно,  утробно рычит он.

 Знаю,  отвечаю я,  прости, но мне нужна твоя помощь. Нужна нам всем. Ты не можешь забрать меня к себе вниз?

Он шипит, и в этом звуке угадывается глубина гейзера. Винить его я не могу. Он ведь предупреждал меня насчет Лорен.

 Ну пожалуйста,  говорю я,  сейчас, больше чем когда-либо, пришло твое время.

Мрак выходит вперед, но уже не грациозно, а хромая и мучительно медленно. Потом нависает надо мной, и я слышу его дыхание, с визгом пилы разрезающее воздух. После чего размыкает челюсти, и мне в голову приходит мысль: «Вот оно! Он меня сейчас прикончит». Где-то я даже этому рада. Однако Мрак лишь хватает меня за загривок и поднимает нежно, как кошка-мама.

«Пришло мое время»,  говорит он, и дом тотчас исчезает. Мы стрелой летим сквозь морок куда-то вниз. Я чувствую жуткий удар, и мы оказываемся в каком-то совсем другом месте.

Обитель Мрака хуже, чем я себе представляла. Здесь нет ничего, кроме древней, заскорузлой темноты, великих равнин, необъятных просторов и каньонов черной пустоты. До меня доходит, что такого понятия, как «расстояние», здесь попросту не существует ничему нет ни конца, ни края. Мир здесь никакой не круглый, к себе в нем вернуться нельзя.

 Пришли,  говорит он, опуская меня вниз.

Я не могу сделать вдох, легкие будто раздавлены одиночеством. А может, это из нас просто вытекают последние капли жизни.

 Нет,  отвечаю я,  нам надо еще ниже.

Он ничего не говорит, но мне передается его страх. Некоторые глубины недосягаемы даже для Мрака.

 Давай,  говорю я.

Он рычит и кусает меня, вонзая глубоко в горло зубы. Хлещет кровь и тут же застывает каменным облаком мелких брызг в ледяном, мертвом воздухе. Здесь, внизу, тела функционируют совсем иначе.

Я в ответ тоже рычу и кусаю его, мои маленькие зубки оставляют на его щеке пунктирный след. Он удивленно вздрагивает и говорит:

 Мы погибнем, если пойдем вниз.

 Нам надо туда,  отвечаю я,  в противном случае мы точно умрем.

Он качает головой, хватает меня за загривок, и мы спускаемся в черную утробу земли.

Это примерно то же, что проваливаться на самое дно самой бездонной океанской пучины. Нас плющит невыносимое давление. Мрак тащит нас все глубже в зловещую землю, скрежеща зубами от боли рядом со мной. Мы с такой силой прижимаемся друг к дружке, что у нас трещат кости и вылезают из орбит глаза. Кровь замерзает, превращаясь в вязкий ил, и рвется наружу из вен. Нас ломает злая сила, калеча тела о зазубренные концы костей. Снаружи всем своим весом наваливается вселенная, растирая наши тела в порошок. Его и меня перемалывает до тех пор, пока от нас не остаются лишь мелкие частички, одна только пыль. Ни Оливии, ни Мрака больше нет. «Пожалуйста,  думаю я,  пусть это уже будет конец». Такая агония больше не может продолжаться. Мы, должно быть, уже мертвы. Я больше его не чувствую. Но сама, каким-то непонятным образом, все еще здесь, все еще живу.

Наверху, первой вечерней звездой, мерцает свет. Мы рвемся к нему, рыдая и пытаясь сделать хоть глоток воздуха. Где-то рядом Мрак поднимает голову и ревет. К моему изумлению, я чувствую, что он урчит у меня в груди.

Меня переполняет энергия, шелковистая шерстка пышет здоровьем, величественно вздымаются бока.

 Где ты?  звучит мой вопрос.  И где я?

 Нигде,  отвечает он,  и одновременно здесь.

 Ты все еще Мрак?

 Нет.

 А я больше наверняка не Оливия.

Я реву и рвусь к яркому сиянию. Раздираю мрак своими великолепными лапами, цепляюсь когтями за кончик света и полосую его до тех пор, пока он не рвется и не раздается вширь. Сражаюсь изо всех сил и наконец вываливаюсь из черноты на солнце, лежащее на земле длинными полосами. Не в состоянии двинуться с места, лежу пленницей холода и окровавленного тела на лесной подстилке, а к моей ране с силой прижимает руку рыжеволосый человек. Кровь почти больше не течет.

Я делаю глубокий вдох и распространяюсь по всему телу, по каждой косточке, каждому сосуду, по каждому кусочку плоти. Вернись. Приди в себя.

В груди слабо дергается наше сердце.

Первый его удар звучит громом, эхом разносясь по всему безмолвному организму.

Потом другой, за ним еще и еще, и вот кровь уже с ревом несется по всем артериям. Мы жадно хватаем ртом воздух, вбирая его в себя напряженным, глубоким вдохом. Тело, клеточка за клеточкой, воскресает и приходит в себя. И начинает петь оттого, что в нем не угасла жизнь.

Ди

Ди бежит навстречу утренней заре. Укус на ее руке представляет собой рваную рану с коричневыми от грязи краями. Она знает, ей нужно в больницу. Яд отсасыватель, похоже, выкачал, но укус мог воспалиться. Об этом лучше не думать. Сейчас важно только одно найти Лулу. Она, спотыкаясь, бредет через лес, в пятнах света и тени ей видятся лица. Ди постоянно зовет сестру, когда громко, а когда безжизненным шепотом. Впереди слышится негромкий шум. Может, черный дрозд, может, детский плач. Ди идет быстрее. Лулу, должно быть, напугана.

Убийца. Это слово набатом звенит в ее голове. Неужели она погубила человека? Ди знает, что на Никчемную улицу ей дороги больше нет. По всему лесу, в том числе у его тела, остались ее кровавые следы. И если обнаружится один, за ним потянутся и остальные. С тайнами всегда так, они тоже сбиваются в стаи, будто птицы.

Она бежит через лес. Тропинка впереди просматривается с трудом; ее со всех сторон окружает прошлое, накладываясь на нынешний, залитый светом утренней зари день. Появляются образы и голоса. Она видит мелькающий между стволами двух деревьев «конский хвост» и слышит перепуганный голос, шепчущий ее имя. Перед глазами проплывает лицо замотанного детектива, каким она его запомнила, когда они в последний раз виделись.

 Далила, ты уверена, что рассказала мне о том дне все? Понимаешь, ты ведь тогда была еще ребенком. Люди бы поняли.

У Кэрен были добрые глаза. И Ди прямо на месте чуть было все ей не выложила. В самом деле. И ни до этого, ни после не была к этому так близка.

Подозрения у Кэрен, вполне естественно, вызвал белый шлепанец Лулу. Та женщина из уборной была уверена, что не поднимала его и не клала по ошибке в сумку. И ничуть не сомневалась, что его засунул туда кто-то другой. Ди злилась за это на себя дальше некуда. Но кто же мог подумать, что эта дама окажется такой проницательной?

 Вы ничего не сможете доказать,  шипела Ди.

Кэрен окидывала ее взглядом своих измученных заботами глаз, и в углах ее рта глубже залегали складки, будто потоки вулканической лавы.

Назад Дальше