Привлеченная преимуществами редкоземов, обработанных по низкой стоимости, французская химическая фирма «Рон-Пуленк» (Rône-Poulenc) перенесла часть своих активов по очистке в Китай. Для этого, начиная с 1990 годов, она стала открывать совместные предприятия с китайскими партнерами. Это вызвало большое смятение в горнодобывающих синдикатах: надо было показать себя, драться всеми силами за поддержку занятости во Франции Но у «Рон-Пуленк» были другие планы: его фармацевтическая ветвь приготовилась к приватизации, чтобы стать будущей группой Aventis. В результате «стратегический и геополитический аспект этой небольшой [химической] деятельности полностью ускользает от него[258]», вспоминает их бывший сотрудник.
В то же время Жан-Поль Тоне из «Рон-Пуленк», который несколько раз посещал Китай в конце 1970-х годов в поисках будущих партнеров, понял, что происходит: «Наши партнеры хотели западной технической помощи с единственной целью, в духе: «Вы нам отдаете все!» Они считали нормальным, чтобы мы им помогали но без взаимности[259]». Он утверждает, что «Рон-Пуленк» не передал им никаких секретов. Но западные компании в первую очередь французы, уступив сегмент переработки китайцам и затем став их самыми верными клиентами, преподнесли им рынок на серебряном подносе.
Начиная с 1990-х годов, как грибы после дождя, начали возникать многочисленные предприятия по низкотехнологичной очистке сначала в регионе Баоту, в потом на всей территории Китая. «Редкоземы стали курицей, несущей золотые яйца во всем Китае. Деньги текли потоком, и хозяева очистных предприятий стали ездить на Линкольнах!» рассказал Жан-Поль Тоне[260]. Другими словами, мы предоставили нашим соперникам экосистему, которая позволила им воспроизводить западные ноу-хау, зарабатывать много денег, инвестировать в собственные исследования и разработки и, наконец, быстро прогрессировать по всей цепочке производства. Жан-Ив Дюмуссо, бывший французский химик, эмигрировавший в Китай, прямо сказал: «Рон-Пуленк поставил ногу в стремя китайцев»[261]
Какая разница! Но в «Рон-Пуленк» вообразили, что у них всегда впереди двадцать лет. Группа собиралась компенсировать свой отказ от простой переработки за счет последующего создания более совершенных промежуточных продуктов (в частности, люминофоров). Но в 1987 году французский инженер-химик констатировал впечатляющий прогресс, достигнутый китайскими специалистами по очистке, и, не стесняясь, сказал: «У нас есть от силы два или три года опережения». Это был скандал![262]. Он ошибся только в дате. «В 2001 году все китайские предприятия по очистке достигли того же технологического уровня развития, что и мы»[263], рассказывает Жан-Ив Дюмуссо: «Мы, может быть, и недооценили этот долговременный конкурентный риск, скромно говорит сегодня Жан-Поль Тоне. Китайцы хотели развиваться дальше, и мы не смогли бы помешать им в этом! Что же касается нас, мы хотели воспользоваться очень низкими производственными затратами, чему способствовали наши клиенты, которые давили на нас. И, конечно же, это продолжается еще и сегодня[264]».
Какая разница! Но в «Рон-Пуленк» вообразили, что у них всегда впереди двадцать лет. Группа собиралась компенсировать свой отказ от простой переработки за счет последующего создания более совершенных промежуточных продуктов (в частности, люминофоров). Но в 1987 году французский инженер-химик констатировал впечатляющий прогресс, достигнутый китайскими специалистами по очистке, и, не стесняясь, сказал: «У нас есть от силы два или три года опережения». Это был скандал![262]. Он ошибся только в дате. «В 2001 году все китайские предприятия по очистке достигли того же технологического уровня развития, что и мы»[263], рассказывает Жан-Ив Дюмуссо: «Мы, может быть, и недооценили этот долговременный конкурентный риск, скромно говорит сегодня Жан-Поль Тоне. Китайцы хотели развиваться дальше, и мы не смогли бы помешать им в этом! Что же касается нас, мы хотели воспользоваться очень низкими производственными затратами, чему способствовали наши клиенты, которые давили на нас. И, конечно же, это продолжается еще и сегодня[264]».
В 2017 году только несколько редкоземов перерабатывались в Ла-Рошели. Там закрыты цеха по разделению, активность почти прекратилась. Торговый оборот группы снизился, а из 630 занятых в 1985 году работников осталась только половина[265]. Мог ли «Рон-Пуленк» (сегодня Solvay) похвастаться хотя бы новыми перспективами, которые обеспечили бы постоянную занятость французам? «Такая же деятельность была перенесена на наше предприятие в Китай Главное вопрос цены!» комментирует Жан-Поль Тоне. Можно утешиться, сказав, что Rhodia сохраняет доли в совместных предприятиях, которые связывают ее с ее китайскими партнерами Может быть, но, как лукаво говорит Тоне, «Solvay сегодня также считает себя китайской фирмой![266]»
Пробуждение Китая вызвало экономические потрясения, которых было невозможно избежать. Но все это играло на руку Пекину Неудачная оценка возможностей наших конкурентов и поиск рентабельности, конечно, ускорили перенос рабочей силы, производственного комплекса и особенно технологий.
Хроника объявленной деиндустриализации
В основе нашей слепоты лежат несколько проявлений определенного «магического мышления». Так, на Западе долго царила иллюзия вечного научного прогресса. Такая философия существовала во многих секторах экономики с 1980-х годов: отказавшись от нашей тяжелой промышленности, мы могли бы сосредоточиться на производственных секторах с высокой добавленной стоимостью и сохранить высокую рентабельность. Некоторые поверили, что развивающиеся страны остаются всемирной фабрикой, на которой изготовляются джинсы и игрушки, в то время как мы будем безраздельно властвовать в самых хорошо оплачиваемых прибыльных отраслях. «Я думаю, что большинство людей по-прежнему считало, что потрясения [вызванные китайской конкуренцией] будут ограничиваться низкоквалифицированными работами, говорит профсоюзный деятель американской металлургической промышленности. Мы не осознавали, что не просто потеряем производство кофейных чашек, но окажемся в гораздо более серьезном экономически невыгодном положении на самых ответственных должностях»[267].
К этому добавляются и рассуждения о том, что промышленные отрасли отстают от экономики, в которой преобладают услуги. Акцент следует делать на знаниях, которые создают большую добавленную стоимость. Эта докса, которая перекликается с упомянутой выше утопией дематериализации, получила широкое признание в деловых кругах на рубеже 2000-х годов. К примеру, босс Alcatel Lucent Серж Чурук и другие многочисленные американские и европейские промышленники уступили «сиренам» «предприятий без заводов». Поскольку «серое вещество» мозга ценится больше, чем средства производства, надо было поддержать первое в ущерб второму. Такая логика влечет за собой явление дезинтеграции: промышленники отделяются от своих предприятий, чтобы прибегнуть к субподрядам. Стоит добавить, что такая тенденция, как неприязнь граждан к своей промышленности, широко распространена во Франции. «В начале моей карьеры, рассказывает Режи Пуассон, бывший инженер «Рон-Пуленк», рабочий на заводе мог прославиться, если что-то спроектировал. А затем был отказ предпринимателя, плохой имидж предприятия. Сегодня простые рабочие больше не любят свои предприятия, так как завод является синонимом увольнения[268]».
Таким образом, Запад и Китай шли рука об руку. Но, начиная с 2000 годов, китайцы стали использовать методы, выходящие за пределы договора: знаменитые квоты на редкие металлы быстро дестабилизировали положение производителей магнитов, сделавших выбор не переводить в Китай свои предприятия (и не передавать промышленные секреты). Эти предприниматели стали испытывать нехватку редкоземельных металлов и вынуждены были выбирать между вариантами один болезненней другого: поддержать промышленную деятельность дома, рискуя необходимыми поставками сырья, или перенести предприятие в Китай для того, чтобы получить беспрепятственный доступ к необходимым материалам[269]. Для японцев этой дилеммы долгое время не существовало, утверждает лондонский аналитик: «Испытывая голод от недостатка сырья, многие уехали в Китай со своими технологиями»[270]. А тем, кто упорно сопротивляется, Пекин приготовил жесткий вариант: разницу цен на руду, из-за которой они стали возмущаться. В 2011 году сенатор из Огайо Шеррод Браун (Sherrod Brown) сказал в своей зажигательной речи: «Китай искусственно организовал дефицит и установил квоты на экспорт, что увеличивает цены на международных рынках, в то же время удерживая низкие цены у себя! Как же мы можем быть конкурентоспособными, когда они так бесстыдно жульничают?[271]» Это несправедливо, ведь большинство изготовителей магнитов находятся не в Китае. В то время как в конце 1990-х годов Япония, США и Европа занимали 90 % рынка магнитов, в наши дни Китай контролирует три четверти всего их мирового производства! Короче говоря, благодаря монополии на разработки руд, он шантажирует всех методом «технологии против ресурсов» и быстро развивается. Китай захватил не один, а два этапа промышленной цепочки. Это как раз то, о чем говорит китаянка Вивиан Ву: «Я даже думаю, что в ближайшем будущем Китай будет иметь полностью интегрированную отрасль производства редкоземов от одного конца производственно-сбытовой цепочки до другого».
На самом деле это предсказание частично уже реализовано. А его основа заложена в городе Баоту, во Внутренней Монголии.
Путешествие в «Кремниевую долину редкоземов»
В Баоту, мировой столице редкоземов, мы уже описывали озера токсичных отходов и деревни больных раком, жители которых постепенно умирают. Пришло время открыть, что находится за сияющими витринами самого города.
Мы приехали в субботу. Днем элегантные башни из стекла ярко выделялись в рудной пустыне. А затем, когда темная ночь опустилась на равнину, «маленький Дубай степей» украсился световыми мультфильмами, скрывая холодный мрак окружающего ландшафта. Главная улица Жианше Роуд (Jianshe Road) постепенно заполнялась гуляющими, пришедшими полюбоваться витринами и пройтись среди запахов забегаловок по пешеходным улочкам. Повсюду царил аромат триумфа и победы. Мы понимали это по удовлетворенным улыбкам прохожих или видам зданий, еще обернутых пластиковым брезентом символам победоносного города, убежденного в своей сказочной судьбе.