В субботу по магазинам, под ручку. А там по списку. Масло столько-то, кура, картошка. Яблоки чтоб желудок работал. Полезно. Сироп из шиповника утром ложка, на ночь медок. Для спокойного сна. И еще была у нее одна страсть. Одно, так сказать, хобби. Раиса вязала. Но не из ниток, нет. Из чулок. Из старых чулок вязала мочалки. Длинные косы. А потом всем дарила. А однажды он углядел, что эту мочалку она вынимает из своей башни той, что крутила на голове. Вынула ее, эту чулочную косу, и в комод положила. Он комод приоткрыл, и его чуть не вырвало.
И такая тоска Глаза на Раису не смотрят. А она про супружеский долг. Два раза в неделю по расписанию. Среда и суббота. Тут он взорвался:
Какое там, Рая, расписание? А если устал, допустим, вот в среду? Или хочу в понедельник? Желание вдруг появилось?
Возражал. Спорил. Сопротивлялся. Снова стал зависать у дружков. Жаловаться. Не складывается, мол. Никак не идет. Такие дела. Опять спешил на «козла» во дворе и в преферанс.
А она, благоверная, губки подожмет и говорит ему со вздохом:
Зеленый ты помидор, Любочкин! Упал с ветки и в траву закатился. Вечнозеленый. И никогда уже не созреешь. Потому что нету в тебе сознательности. И благодарности нету. Я тебе и то, и се. Другой бы молился! Что женщину порядочную на жизненном кривоватом пути своем встретил. А ты все туда же. Пивко, картишки, дружки. Грустно мне на тебя смотреть, Коля. Грустно и больно. Обидно даже!
А вы не грустите и не обижайтесь, отвечал Любочкин, переходя с ней почему-то на «вы».
Тогда она садилась у окна и принималась плакать. А плакала она странно как курица клехтала. Кудахтала так. И булькала еще. Смешно, хоть удавись
Не было жизни, опять не было А однажды она заявила:
Давай, Коля, заведем ребенка. Ну, для сплочения, так сказать, семейной жизни.
Заводят котят, огрызнулся Любочкин.
И как представил Мама дорогая! Совсем помешается пеленки в ведре кипятить, проглаживать, какашки детские нюхать. Вопли опять, скандалы Не, не пойдет. Сваливать надо!
Курил на балконе и думал: «Вот жизнь! Хорошая вроде женщина. Порядочная. Положительная, можно сказать, во всех смыслах. Хозяйственная, чистоплотная. Готовит вкусно. Не скандальная, вроде Светки, спокойная. С жилплощадью опять же. А жизни-то нет! Нет жизни вот хоть убейся. И любви тоже нет. Может быть, все дело в этом?»
Может, бог его наказал, что по расчету? Так ведь не по расчету по трезвой, как говорится, голове. С умом ведь женился. А толку? Подошел к кровати спит. Спокойно, руки сложила на пышной груди, косица лежит на плече. Лоб и нос от крема блестят. Ночнушка вся в кружеве. И дышит спокойно и ровно. Совесть у человека чистая. Не то что у него, у Любочкина. Не совесть, а рана глубокая.
«Сваливать надо, с тоской подумал он, а куда? К Светке и Дашке? Не пустят. Да и самому туда уж лучше в могилу».
Лег с краю, и вдруг затошнило. От всего. И от жизни этой Семейной. В первую очередь.
«Сваливать надо, с тоской подумал он, а куда? К Светке и Дашке? Не пустят. Да и самому туда уж лучше в могилу».
Лег с краю, и вдруг затошнило. От всего. И от жизни этой Семейной. В первую очередь.
Ушел он от Раи. Ушел. Кантовался у Васьки Краснова тот свою благоверную в ЛТП пристроил на месяц. Совсем, говорит, допилась. У баб это быстро. А Васька в загуле: шляется с молодыми совсем сикухи, по семнадцать лет. Веселые, шустрые, языкатые. В парк Горького ездят качели, карусели, мороженое, шашлычок под пивко.
Давай с нами! предложил Васька. Хоть оторвешься от своей зануды, расслабишься!
А поехали! Что уж терять! Поехали. Качели-карусели Эх, жизнь!
У парка стайка девчонок три штуки, и все Васькины. В смысле подружки. Одна зазноба. Красивая. Женей зовут. Идет прямо, смотрит перед собой. А Васька кругами, кругами. Еще бы такая краля! А две другие тоже ничего себе. Симпатичные. Поля и Оля. В училище на портних учатся.
Любочкин грустить перестал и на Олю заглядывается всегда ему нравились беленькие. Поля заметила и Оле в ухо дует. Что говорит, не слышно. Может, отговаривает?
После каруселей и американских горок пошли в шашлычную. Себе пивка, девчонкам белого винца. Ну и шашлычка, разумеется. С томатным соусом. Девчонки выпили, порозовели. Даже строгая Женя вроде как подобрела. Руку свою из красновской не вынимает и тоже хихикает. Потом взяли лодки и стали кататься. Поля сидит хмурая ясно, в пролете. А Оля веселая Любочкин анекдотами сыпет, а она ухохатывается.
Васька шепнул:
Иди погуляй. Я с Женькой домой. Быстро управлюсь у нее родители строгие, к одиннадцати надо быть дома.
Пришлось провожать Олю-Полю. Сначала Полю, потом Олю. Долго стояли у подъезда и про жизнь разговаривали. Оля жила с бабулей родители зарабатывали на БАМе. Про свои женитьбы и дочку Любочкин не сказал испугался. Потому что влюбился. Это он понял тогда же, у подъезда. Сразу причем понял. Четко и сразу. Потому что так у него еще не было. До такой вот степени!
Потом эту Олю он называл по фамилии не в лицо, конечно. От злости Мелентьева. Сколько горя она ему принесла, сколько страданий! Вспоминать страшно. Вертела им, крутила. Короче измывалась. То приблизит к себе, то оттолкнет. И при этом еще и унизит. А он был готов Да на все! Скажи ему прыгнуть с двенадцатого этажа не задумается. Дурак. Все понимал, а поделать с собой ничего не мог. И разве это любовь?
Васька однажды сказал:
Ты это на Мелентьеву эту Не очень.
В смысле? не понял Любочкин.
Да хахаль у нее есть, с неохотой промолвил Краснов. Женька сказала. Она, твоя Ольга, так и сказала: «Я от него прям сознание теряю». В смысле от хахаля. Это как, Коль? Что это значит?
И Васька в упор уставился на него.
Любочкин пожал плечами.
Здоровьем, наверное, слабая, неуверенно сказал он, вот и теряет.
Но Краснов вдруг засомневался.
Или сильная. Ты вот как думаешь?
Еще проболталась Женька, что хахаль мелентьевский жениться на ней не думает, хоть и «ходят» они уже года три. Какой-то спортсмен, что ли. Хоккеист, то ли футболист. И еще бабник отпетый. А эта дура Даже вены себе пыталась резать такая любовь. Короче, валить от нее надо, и побыстрее!
И Любочкин решил: пошлет ее куда подальше!
Только собрался, а она к нему ластится:
Коля-Николай, Колокольчик, Колюнчик.
Кто ж это выдержит? Опять закрутило. А спустя месяц:
Пошел ты, Коля, к черту! Видеть твою унылую морду противно.
Видно, опять хоккеист прорезался. Гад. А через месяц опять:
Колокольчик! Куда ты пропал?
Блин. Собрался он с силами и говорит:
Знаешь, Ольга, хватит! Нет моих сил это терпеть. Выбирай: или он, или я. Хочешь в загс, хочешь ребеночка родим!
Как он хотел от Мелентьевой ребенка! Маленького, беленького как сама Мелентьева.
А она ему в лицо:
От тебя, Любочкин? Да ты что, издеваешься? Ни кола ни двора. Нищета и плебей! Ребеночка захотел! А что ты собой представляешь, чтоб от тебя ребеночка рожать? И кто от тебя получится? Такой же лох педальный, как ты сам?
Опять унижала Стерва. А личико ангельское! Носик курносый, ямочки на щеках, глазки голубые, наивные А как рот откроет почище бывшей супруги Светланы. Как мегера становится, как овчарка цепная.
И опять его мурыжит: то приходи, Колясик, то пошел вон, идиот!
И опять его мурыжит: то приходи, Колясик, то пошел вон, идиот!
Он уходил и давал себе слово никогда! Никогда больше не купится он на эти ямочки и на эти глазки. Все, хорош. К телефону не подходил, когда она звонила. Один день. А на второй трубку схватил, точно пожарный шланг при пожаре.
Краснов сделал вывод приворожила! Посидели, подумали, пивка попили и решили: точно. Приворожила. А как по-другому? Если все про женщину понимаешь, а отлепиться никак не можешь? Нет никаких сил от нее отлепиться!
Стали искать знахарку. Васька сказал, что такая бабка была, и жила она в соседнем селе, откуда сам Васька родом. Поехали.
Ехали в поезде, и Любочкин смотрел в окно. Перелески, поселки, шлагбаумы. Редкие машины и переезды, мужики на телегах. Бабы в ватниках ковыряются в огородах. Пацаны на великах. В окошках свет зажигается, дым из труб валит. Короче, жизнь. А у него, у Николая Любочкина, одна лишь душевная мука.
Бабка-знахарка оказалась жива обрадовались. Столетняя, в валенках по избе ковыляет и мутным глазом посматривает.
Достала грязную банку, булькнула туда из бутылки водой и зашептала, чего не поймешь. Они с Васькой сидят и не дышат. Страшно. Чистая ведьма косматая. Дула, дула, а потом прошамкала:
Пришкварило тебя к поганой бабе. И ржет, зубом кривым хвалится.
А то он и сам не знает! Спрашивает:
А делать-то что?
За советом приехали, а не на «красоту» ее любоваться!
Воду, говорит, тебе дам. Заговоренную. И еще «почитаю».
Ладно, поверим. Вышли на улицу, закурили. Молчали болтать неохота. А через час бабка выходит и бутылку воды выносит.
Пей, говорит, по глоточку три раза в день.
Любочкин кивнул, а Васька полюбопытствовал:
Ну, что? «Почитала»?
Бабка прищурилась и кивнула а как же!
Поможет? засомневался Краснов.
Ведьма ему не ответила, глянула на Любочкина и сказала:
Десятка с тебя.
С тем и ушли. А вода в бутылке мутная, грязная. Да и бутылка сама Как из хлева. Противно.
Открыли, понюхали вроде не пахнет. Вода и вода.
Пей! серьезно сказал Краснов. Она, эта ведьма, человек в округе известный.
Авторитетная ведьма, засмеялся Любочкин.
А на душе все равно погано. Тошно на душе, муторно. И опять такая тоска По этой Оле Мелентьевой, чтоб ее
Воду он пил и все к себе прислушивался тянет его к Мелентьевой или не тянет.
Вроде полегче стало. Да и она не звонит. Думал, уже отпустило, как встретил ее у метро. Идет бледная, синяки под глазами.
Остановились.
Болеешь? спросил.
Она только хмыкнула.
А тебе что за дело? Ну, болею. И что? Ты у нас кто, доктор? Вылечишь, может? Ты у нас слесарь, Коля. Водопроводчик. Сантехник вот ты у нас кто. И лечи ты свои унитазы!
Сказала как плюнула. Стерва! Развернулась и пошла.
А ты-то у нас кто? крикнул он вслед. Может, актриса? Или балерина, может? Ты у нас портниха, вот кто! Недалеко ушла! И он плюнул себе под ноги.
Опять унизила. Вот ведь язык! Так разозлился, что показалось тогда: все. Разлюбил. А спустя месяц Васька сказал, что Мелентьева ходит беременная.
Ох, и опять его закрутило! Может, ребеночек от него? А не от футболиста этого? И где футболист? Почему не женится? Спать по ночам перестал так волновался. Подкараулил ее у подъезда и прямо в лоб так, мол, и так, говори, как на исповеди: чье дитя? Если мое идем в загс.
А если не твое? сощурила глаза Мелентьева. Тогда куда?