Под моими пальцами холодил ладонь камень никогда не топившейся печи, а я другое вспоминала холод камня в цитадели, разъярённого Ингеборга, что меня тоже не тронул женщина же, но Тиромир «Как посмел?! Что удумал? Я за тебя слово королю дал! Я королю слово дал!». И с каждой фразой удар, удар, удар Я выла, зажимая рот ладонью, а с губ Тиромира капала уже не кровь сгустки крови. Он падал, он супротив Ингеборда не противник и тогда был, да и сейчас не стал, но всё равно поднимался. Каждый раз поднимался, потому что за его спиной была я. И это Ингеборг слова «любовь» не ведал, а Тиромир любил меня больше жизни любил Да разлюбил.
Но то Ингеборгу было на руку теперь то можно было сочетать сына браком с семьей королевской, однако некстати Чаща моя вмешалась, сделав Тиромира временно небрачноспособным. Таким вот образом, между троном и ним опять я встала. Ненавидел меня Ингеборг. Страшной, лютой ненавистью ненавидел.
Чай пейте, хороший чай, правильный, сказала мужчинам. И спасибо тебе, аспидушка, выручил.
Весенька, на что пойдёт этот ирод, чтобы тебя уничтожить? спросил Водя.
На всё, шепотом ответила я. Он пойдет на всё.
И ведьмака я тоже вспомнила у Ингеборга было два шанса к власти подобраться, первый сына на принцессе женить, второй Анариона на трон усадить. А я, стало быть, обоих неправящеспособными сделала
А почему же так? спросил аспид.
Я вернулась за стол, чашку взяла свою, посмотрела на гада страшного да чешуйчатого, и ответствовала:
Потому как, аспидушка, больше женщин и жизни, маги любят власть. А я Ингеборгу трижды дорогу к трону перешла. Когда Горичи прокляла, а он снять проклятие не сумел, и в немилость впал королевскую. Когда брак сына с принцессой старшей устроил, а Тиромир уже мне предложение сделал. Когда держал на коротком поводке принца-бастарда, да через него собирался страной править, а тут я со своим проклятием, да Чаща моя та ещё затейница
Знала бы остановила. Как есть остановила бы!
Но сделанного не воротишь.
Чай пили молча.
И я, и задумчивый водяной, и аспид, по лицу которого эмоции не прочтёшь никак, никоим образом. Но едва поднялся водяной, последовал примеру его и аспид, обронив уходя:
Поспала бы ты, хозяйка лесная.
Сон это хорошо, это правильно.
Весь, водяной на пороге обернулся. Там русалки платье твое свадебное отстирали, кикиморы зашили. Во дворе повесил, сохнет.
Спасибо тебе сердечное, поблагодарила с улыбкою.
Сон бы ко мне не пришёл, да у лесной ведуньи иные сновидения и я погрузилась в жизнь леса.
Дел много было. Ярину проверила, на Лесю мрачно повзирала, предупредила обеих по поводу Ингеборга, опосля последила за тем, как аспид гонял лешего, который умаялся настолько, что клюку мою взял.
Устает мой Лешинька быстро, слишком быстро, и раньше не смотрела на то, а сейчас прав Агнехран-маг, леший мой слабее иных будет. И коли встанет на пути его иной, чем всё закончится? А потом вот о чём подумала: я тоже любой ведунье и в подметки не гожусь, да и ведьмы посильнее будут, но вот она я, а где они? Справимся. Мы с лешим и не с таким справлялись, так что справимся, сумеем.
Заглянула к избушке Саврана. Ульяна жена его с детьми бродила вокруг избушки. Малыш сопел и причмокивал, молоко из подаренной архимагом бутылочки посасывая, а Луняша всё тарабарила не умолкая, что вот бы к бабушке сейчас, там земляника поспеть должна, и малина уже налилась на кустах Споткнулась Ульяна на ровном месте, ничего дочери не ответила, а сын знал. На маму глянул, Луняшу за руку ухватил и повёл вперёд, рассказывая, что вот батька вернётся с ярмарки и привезёт ей земляники, обязательно привезёт.
Шагнула я тенью призрачной, да и взрастила полянку земляники. Махонькую, всего шага в три шириной, но удержала соки земные, и расцвела земляника, ягоды выпустила, разнесся запах по лесу.
Мамка, земляника! Луняшка первая ощутила.
А я отступила молча. Приятно было на душе, что ребёнка порадовала, а вот надолго ли? Рано или поздно узнает девочка, что нет у неё больше ни бабушки, ни дедушки разве может со стороны Ульяны родственники остались. Хорошо бы, а то в одиночестве тяжело семье расти.
И тут ощутила, как по щеке провёл кто-то ласково. Глаза открыла, да и улыбнулась у постели моей, водяной сидел. Да не просто сидел, он с собой запах реки принёс, тишину водной глади, спокойствие умиротворенное.
От важных дел не отвлёк? спросил он, едва на постели села.
Не отвлёк, поправила волосы растрёпанные. Чай, волнуешься?
Водя не сразу ответил. Пальцы его коснулись руки моей, что на покрывале лежала, погладили, успокаивающе, а после, водяной сказал:
Гиблый яр я могу затопить. Весь. За один день. Да не простой водой ключевой, от серебряных рудников бьющей.
Только и выдохнула испуганно. Воденька мог, это я знала. Он простым водяным не был. Да только
Водь, родной, только ведь я его не погубить, а спасти хочу, понимаешь? прошептала, в голубые глаза заглядывая.
Голубые
У водяного они как, по большей части зелёные, а как в море смотается да обратно так вот такие, голубые становятся, как вода морская.
Весь, он пальцы мои сжал. А помнишь, я тебе о чародейке рассказывал?
Ну, рассказывал, я руку отняла, обняла колени, угрюмо на водяного глядя.
Об том, что дорога она мне была, рассказывал?
Ну так, намекал, мне этот разговор всё меньше нравился.
Водя кивнул, затем ко мне подался, близехонько, как в те прежние времена, когда приставал каждый раз, как шла в заводь мыться, да и сказал тихо очень:
Она мне дорога была, Веся, а тебя я люблю.
И показалось мне, что вся избушка моя пошатнулась. И я пошатнулась. И земля под ногами. Всё пошатнулось, только Водя незыблемый был, сидел на краю постели моей, да смотрел прямо, так что и не отвертишься. А и надо ли?
Она мне дорога была, Веся, а тебя я люблю.
И показалось мне, что вся избушка моя пошатнулась. И я пошатнулась. И земля под ногами. Всё пошатнулось, только Водя незыблемый был, сидел на краю постели моей, да смотрел прямо, так что и не отвертишься. А и надо ли?
Я взгляд отвела, сидела молча, на ладони свои побледневшие глядя.
Я тебе душу открыл, Веся, отчего молчанием отвечаешь?
Что сказать ему?
Водя, а ты ведь воду чувствуешь? спросила, глаз не поднимая.
Чувствую, знаешь ведь, Веся.
Кивнула я, с постели встала, и так как была, в сорочке ночной, лишь иллюзию на себя набросив, взяла Водю за руку и повела за собой.
На дворе вечерело, Савран с мужиками телегу разгружал, вскинулся было мне что-то сказать, но я головой отрицательно качнула и промолчал купец. А Водя за мной шёл, шёл как привязанный, словно в поводу вела.
Я и привела.
К могилке привела. Над могилкой креста не было Кевин не хотел, только цветы цвели весенние, пусть и среди сосен тяжело цвести им, но цвели. Всегда цвели.
Остановилась я, при виде могилы саморучно выкопанной, сердце сжалось, и не отпуская руку водяного, я сказала:
Вот коли воду чувствуешь, то и увидеть сможешь, сколько я здесь слёз пролила.
Мою ладонь Водя сжал, да с пониманием он чувствовал.
А я прошептала едва слышно:
Один раз в год сады цветут. Один раз в жизни цветет весна в сердце ведьмы. Моя уже отцвела
И отпустив руку его, молча к избушке пошла. Каждый шаг тяжёлый такой, будто по колено в воде бреду, да ещё и против течения. Потом остановилась, привалилась плечом к березе, да и осталась стоять.
Водя тихо сзади подошёл.
Постоял, меня пальцем не касаясь, и спросил:
Ты так любила?
Больше жизни, прошептала в ответ.
Но отболело то давно, даже слёз в глазах не осталось. Ничего не осталось, и говорить бы не о чем, да только:
То, что я сбежать смогла, то, что жива осталась, это не по желанию моему произошло, Водя, это протест был. Мой протест. Второй раз в жизни против всего пошла, и не из страха смерти, врать не буду из-за гордости. Во мне оказалось слишком много гордости, чтобы позволить Славастене сделать из меня ступеньку, что подстелет под ноги Тиромиру. Да только я не подстилка!
Помолчал водяной, да и молвил:
Неужто лишь раз в жизни любить может?
Я кивнула.
А после? вопросил Водя.
Ульгерду видел? просто спросила я.
Видел, сокрушённым эхом отозвался водяной.
Да тут же уточнил:
А остальные ведьмы что? Славастена?
Весна, тяжело говорить было.
Тяжело оглядываться на тех, кто старше, намного старше, но молод, душой, телом, сердцем.
И долго та весна длится? не унимался водяной.
А покудова живет любимый, я усмехнулась горько.
Так жив Тиромир, водяной старательно пытался разобраться в ситуации.
Жив, согласилась почти беззвучно. Да для меня умер!
Вдохнула грудью полной, да и выдохнула:
Но, я не ему весну отдала, я хотела спасти не важно.
Остановилась, постояла, успокоилась.
Развернувшись, посмотрела на Водю, улыбнулась грустно и попросила:
Не надо меня любить, я ответить не смогу Мне любить нечем, Воденька, моё сердце на осколки разбили, и те осколки в грязь втоптали.
Он промолчал, с болью на меня взираючи, а я что тут ещё сказать:
Ведьмы любят один раз, Водя, всего один раз. Тогда только в сердце цветет весна, тогда и дети зачинаются да родятся. А после всё. Мы от рождения себе не принадлежим, и у нас есть лишь одна весна, чтобы пожить по-человечески, и всё на этом. Вот так и со мной, Водя, всё уже кончено.
Посмотрел на меня водяной и тихо сказал:
Вот от чего ты от Силы Лесной свою суть скрывала.
Я много чего скрывала, и всё так же скрываю. Долго ли, коротко ли, но пока могу, молчать буду.
Ничего не кончено, Веся, серьёзно произнёс водяной. Когда в лесу появилась, думал не справишься. Дурачился, вёл себя как деревенский увалень, изводил шутками глупыми, всё пытался улыбку твою увидеть. И я надежду утратил почти, но наступил день, и ты улыбнулась. Пусть и сквозь слёзы, но улыбнулась. А когда смех твой услышал жизнь началась заново. Я не знаю, сколько раз в сердце ведьмы весна цветет, но время всё лечит. Время как вода, Веся, тихо течёт, да ничего опосля себя прежним не оставляет.
Я плечами пожала, может и прав он, да только:
Я плечами пожала, может и прав он, да только:
Не хочу я, чтобы ты любил, а я себя виноватой чувствовала.
А ты за мои чувства не в ответе, Веся, строго сказал водяной. Вздохнул и добавил: Я признался не для того, чтобы ты вину ощущала, я хотел, чтобы знала ты как бы ни случилось, победишь, али проиграешь, Лесная Сила разума последнего лишится, али враг злобный удар нанесёт я всегда рядом буду, а река моя тебе дом родной. Не рискуй, Веся, собой не рискуй, ты нужна мне. Любая нужна. Любой рад буду.