Кассиопея знала о Чааке, носившем каменный топор, которым он бил по облакам, чтобы пролился дождь. А еще был ацтекский Тлалок с головным убором из перьев цапли, но никаких мамлабов она вспомнить не могла.
А у этого бога есть имя?
Мама зовут Хуан, лаконично ответил Хун-Каме, попивая кофе.
Хуан? Что это за имя для бога! разочарованно воскликнула девушка.
Иногда он Хуан, а иногда Властелин Грома. У тебя ведь тоже несколько имен: Кассиопея, Леди Тун, Каменная Дева Разве в твоем сердце нет тайного имени, которое ты держишь под замком?
Отец Кассиопеи звал ее кукай, светлячок, потому что маленькие светлячки похожи на звездочек, а она была его маленькой звездой.
Может быть, согласилась она.
Конечно. У всех оно есть.
А у тебя есть тайное имя? спросила девушка.
Рука бога замерла, подняв стакан в воздух. Так и не отглотнув, он осторожно вернул стакан на стол.
Не задавай глупых вопросов.
Тогда задам умный, ответила Кассиопея, раздраженная его менторским тоном. Как мы найдем твоего кузена? Город огромен.
Мы сами позволим ему найти нас. Как я говорил, он обожает красивых юных девушек. Ты подойдешь для наживки.
Хун-Каме посмотрел на нее с уверенностью, однако девушка запротестовала.
Хун-Каме посмотрел на нее с уверенностью, однако девушка запротестовала.
Должно быть, ты шутишь!
Нет.
А вот и да. Я совсем не красивая ну, не настолько, чтобы понравиться твоему кузену.
Полагаю, ты никогда не смотрела на свое отражение в зеркале, как бы между прочим заметил бог. Чернейшие волосы и глаза черные, как птица шкау, и ты такая же шумная.
Кассиопея поняла, что он вовсе не пытался сделать ей комплимент он просто описал ее внешность, как описывают цветок. К тому же и оскорбил ее заодно.
Тем не менее щеки ее вспыхнули.
Даже если он посмотрит на меня
Хун-Каме прижал ладонь к столешнице.
Некоторая часть меня находится в твоем теле. Получается необычная нота, ну как парфюм, и это точно привлечет его.
Кассиопее показалось странным представить этот аромат. В конце концов, он бог смерти и должен пахнуть разложением. Но поскольку ничем таким она не пахла, то эту мысль вытеснила другая.
Я не хочу, чтобы меня соблазнял твой кузен, запротестовала она. За кого ты меня принимаешь за женщину легкого поведения?
С тобой ничего такого не произойдет. Ты заманишь его, свяжешь, а там я уж сам разберусь с ним, ответил Хун-Каме.
Свяжу? Ты сошел с ума. Как? Он разве не поймет
Отвлечешь его поцелуем, если придется, бог стал терять терпение.
Ага! Буду я целоваться с мужчинами просто так! Сам целуйся с ним.
Кассиопея вскочила, чуть не перевернув стол. Хун-Каме, также вскочив, быстро поймал ее за руку.
Я Великий Повелитель Шибальбы, Ткач теней. Что ты сделаешь? Уйдешь от меня? Ты не подумала о моих возможностях? Это было бы глупо. Даже если у тебя получится сбежать, осколок кости убьет тебя, а вытащить его могу только я, прошипел он.
Возможно, мне стоит отрубить руку, прошипела она в ответ.
Ей не стоило этого говорить, не стоило показывать, что знает об этом варианте, но, раздраженная его высокомерием, все-таки сказала. Ей хотелось немного опустить его на землю, хотя пристыдить бога невозможно.
Да Но это не лучшее решение, после паузы отреагировал он. Взгляд его был как кремень, готовый высечь искру, и Кассиопее пришлось опустить глаза.
Это также было бы трусостью, учитывая, что ты дала мне слово и поклялась служить, продолжил Хун-Каме. Хотя твой дед был предателем, человеком, лишенным чести.
Кассиопея сжала кулаки. У нее нет ничего общего с Сирило Лейвой, это Мартин унаследовал все его пороки. Кассиопее больше нравилось думать, что она копия своего отца и что-то взяла от матери, хотя сомневалась, что обладает ее добротой. А на самом деле, как и многие молодые люди, она видела себя другой, независимой, ни на кого не похожей.
Я не трус, запротестовала она. И в чем это я тебе клялась?
Когда мы покидали твой город, ты сказала «хорошо». Разве это не обещание?
Ну но я собиралась
Отрезать руку при первой возможности? спросил бог, подступая ближе к ней.
Нет! Но я и не дура чтобы слепо подчиняться тебе.
Я не считаю тебя дурой, хотя твой голос пронзительнее криков разъяренного попугая, сказал Хун-Каме. Послушай, возможно, я нагрубил тебе. Но я не хочу, чтобы у тебя осталось плохое впечатление. И в то же время я должен напомнить, что мы объединены не самым приятным обстоятельством и должны действовать быстро. Будь у меня выбор, я бы не доставил тебе столько неудобств. Но твоя помощь мне необходима, Кассиопея Тун.
За столом по соседству старики перемешали морщинистыми руками костяшки домино. Белые точки на черном фоне Кассиопея взглянула на бога.
Я помогу тебе, сказала она. Но сделаю это не потому, что ты Великий Повелитель чего-то там, а по той причине, что мне тебя жаль.
Жаль? удивленно переспросил Хун-Каме. С чего бы это?
Потому что ты один в этом мире.
Его лицо теперь было подобно базальту, холодное, как зима на Юкатане. Если он и переживал какие-то эмоции, то они прятались глубоко внутри.
Мы все одни в мире, сказал он беспристрастно.
Но Кассиопея была слишком юна, чтобы принять его слова. Она пожала плечами и снова уселась за стол. Хун-Каме тоже сел. Девушка допила свой кофе. Стук домино о дерево и бряцание ложек о стекло эти звуки были подобны музыке.
Ты говорил, что надо связать его. Как? спросила Кассиопея.
Куском обычной веревки.
Куском обычной веревки повторила девушка. Это сработает с богом?
Конечно. Я произнесу заклинание, и она станет крепче крепкого. Хуан будет обездвижен, а с остальным я разберусь. Не бойся.
Тебе легко говорить. Бьюсь об заклад, боги мало чего боятся, в то время как у обычных людей страхов большой выбор, ответила Кассиопея.
Ты не обычный человек, сейчас нет.
«Надолго ли?» подумала девушка. Пришлось признаться себе, что с ним она осталась и по той причине, что ей хотелось перемен. Быть не обычной девушкой, крахмалящей рубашки и полирующей ботинки, а особенной, способной полностью изменить свою жизнь.
Не бойся, говорю, повторил Хун-Каме и взял ее левую руку в свою.
Это жест ничего не значил, ведь в нем не было ни капли эмпатии, но все равно пульс ускорился, поскольку трудно быть одновременно мудрой и юной.
Ты чувствуешь? Моя магия в твоих венах, сказал он.
И правда. Когда он коснулся ее, раздалась какая-то нота, словно искусные пальцы пробежались по арфе. Магическая ли? В любом случае да. Что еще должна была почувствовать девушка, когда ее руку сжимает красивый мужчина?
Кассиопея высвободила ладонь и нахмурилась.
Если твой кузен испугает меня, я сбегу, мне все равно, сказала она. Разъяренные попугаи кусаются, ты знаешь об этом?
Что же, придется рискнуть.
Кассиопея постучала ложкой о стакан, призывая официантку, которая долила им кофе.
Тебе нравится? Этот напиток? спросил он, когда девушка добавила в кофе молоко.
Да. А тебе нет?
Слишком густой. И молоко нарушает горечь кофе.
А, ну да, чистоту кофейного зерна нарушать не следует, усмехнулась Кассиопея.
Именно.
Она засмеялась, но он, конечно же, не нашел в этом ничего смешного.
Так они и сидели в кафе: темный серьезный бог и девушка, губы которой все время разъезжались в улыбке. Тем временем на город опустилась ночь, и на улицах зажглись фонари.
Глава 9
Какие короткие у них волосы! Кассиопея наблюдала за женщинами с волосами, как у американских флэпперов[18]; эти красотки были в свите Королевы Карнавала. В Уукумиле никто бы не посмел так выглядеть. А пудры на них сколько, а румян! Увидела бы ее мать, она бы сказала, что такое бесстыдство нужно встречать презрением. Но глядя, как девушки смеются, Кассиопея сама улыбалась им в ответ, невольно задаваясь вопросом, не ошибалась ли ее мама.
После коронации Королева махала толпе и так начинались официальные маскарады. Кто побогаче, сидел в казино «Веракрусано», но в основном народ веселился на улицах и в парках. Пели и танцевали, иногда проказничали. Скоро наступит Великий пост время попрощаться с радостями плоти. А сейчас нужно забыть о сдержанности и целую неделю веселиться. Первую ночь Карнавала никто не будет спать, а на следующее утро можно будет найти множество лекарств, которые помогут справиться с похмельем. Одни спасаются моллюсками на завтрак, другие обходятся аспирином.
Здания по улице Синко де Майо были украшены вымпелами и флагами, а машины на улицах пестрели баннерами. Празднующие запускали фейерверки и делились алкоголем. В ресторанах и отелях раздувались юбки танцовщиц, а музыканты играли дансон, кубинский танец, невероятно чувственный и невероятно популярный.
Тут чувствовалось африканское наследие. Когда-то в порту сгружали рабов и заставляли трудиться на сахарных плантациях. Потомки рабов поселились в Мандинге, но повлияли на весь регион. Музыка, кухня все это было африканское. Во время Карнавала все перемешалось. Темнокожие мужчины оделись как скелеты, индейские женщины щеголяли в вышитых блузках, светлокожие брюнетки предстали русалками, белые мужчины расхаживали в римских одеяниях. Как только Карнавал закончится, белые будут смотреть с презрением на индейцев и черных, но в эту ночь между ними не было различия.
Кассиопея наблюдала за толпой со смесью удивления и страха. Этим утром Хун-Каме взял напрокат два костюма по невероятно высокой цене. Он нарядился в черный костюм чарро: вышитая серебряная короткая куртка и облегающие штаны с множеством пуговиц по бокам. На голове у него красовалась широкополая шляпа. Казалось, он сейчас запрыгнет на жеребца и начнет гарцевать. А то и заарканит кого-нибудь, учитывая, что лассо было при нем. Кассиопея была его отражением такой же костюм, но только не брюки, а юбка, и комплект был не черным, а белым. И шляпы у нее не было.
Еще днем, в гостинице, она прижала куртку к груди и с любопытством встала перед зеркалом. «Полагаю, ты никогда не смотрела на свое отражение» сказал бог. Смотреть-то смотрела, но мельком. Тщеславие, как предупреждал ее святой отец в Уукумиле, было грехом. А теперь, разглядев свои черные глаза и полные губы, она подумала, что, возможно, Хун-Каме прав: может, и не красавица, но симпатичная, а падре все равно слишком далеко, чтобы надоедать ей нравоучениями. Улыбнувшись отражению, девушка расчесалась и аккуратную заколола волосы шпильками.
Еще днем, в гостинице, она прижала куртку к груди и с любопытством встала перед зеркалом. «Полагаю, ты никогда не смотрела на свое отражение» сказал бог. Смотреть-то смотрела, но мельком. Тщеславие, как предупреждал ее святой отец в Уукумиле, было грехом. А теперь, разглядев свои черные глаза и полные губы, она подумала, что, возможно, Хун-Каме прав: может, и не красавица, но симпатичная, а падре все равно слишком далеко, чтобы надоедать ей нравоучениями. Улыбнувшись отражению, девушка расчесалась и аккуратную заколола волосы шпильками.