«Не ищи утешения у созданий божьих, говорил мой наставник, когда я стал монахом. Подойди к алтарю. Поговори с Богом». Отчасти его слова были верны, поэтому я решил доверить свое существование Богу. Присутствие Бога несомненно давало утешение, о котором он говорил. Но все же
Были такие ночи. Ночи, когда хотелось опереться на человека. Ночи, когда хотелось открыть и показать свою душу другому божьему созданию тому, кто может неправильно меня понять, посмеяться надо мной, осудить или использовать, тем самым расстроив меня и причинив боль. Были ночи, когда я тихо рассказывал своему Богу, что существуют души, которые может спасти только разговор с другим человеком.
Мы допиваем остатки чая и берем сумки. Мы больше не говорим ни об искуплении и наказании, ни о рае и аде, ни тем более о любви. Мы открываем дверь и выходим на улицу. Каждый достает свой зонт, мы прощаемся и расходимся в разные стороны. Каждый в свою.
По мановению рук
Хеин столкнулась с Чонхи после шестого митинга, когда было особенно холодно.
Ее взгляд привлек англиканский собор по дороге на станцию «Сичхон». Он мягко подсвечивался сиянием вечерних фонарей, и Хеин остановилась полюбоваться этой картиной.
Она стояла там, пока не заметила в возвращавшейся с митинга толпе женщину в тонком пальто, которая внимательно на нее смотрела. Хеин надела очки и растерялась, не зная, какое выражение лица подобрать.
Женщина выглядела радостной, но приближаться не спешила. Хеин приветственно кивнула. Лишь после этого женщина подошла и позвала ее по имени. Хеин не стала жать ее протянутую руку в варежке. Женщина спрятала руку обратно в карман.
Сколько мы не виделись?
Точно не знаю. Хеин перевела взгляд на тротуар.
Не думала, что встречу тебя вот так
У вас все хорошо?
У меня?.. Холодно, может, зайдем куда-нибудь, чай попьем?
Хеин помотала головой.
Нет, мне нужно домой.
Да, слишком внезапно все это
Мне пора, до свидания!
Отойдя подальше, Хеин обернулась. Чонхи стояла на прежнем месте и все так же не сводила с нее глаз. Они смотрели друг на друга с расстояния, с которого нельзя было разглядеть даже лиц.
Какова вероятность снова встретиться с ней? Вот так, случайно, на улице, в самом центре Сеула? Такой шанс близок к нулю. Какова вероятность пожалеть о том, что они больше не увидятся? Хеин не смогла дать себе ответ. Она передумала и вернулась обратно. Протянув Чонхи визитку, Хеин снова пошла в сторону метро.
«Так холодно, ты нормально добралась? Я думала, что больше никогда тебя не увижу, и очень рада, что мы случайно встретились. Спокойной ночи».
Хеин не ответила на сообщение. Она сохранила номер, зашла в KakaoTalk и открыла фотографию профиля рядом с именем Ким Чонхи. Перелистнув первое фото, на котором Чонхи в джинсах и белой рубашке играла на гитаре, она стала смотреть остальные: пять женщин с гитарами на сцене, фотография за рулем, фотография на вершине горы, фотография на параплане.
История довольно простая: Чонхи была тетей-свойственницей Хеин. Она и дядя заменили Хеин родителей на четыре года с шести до десяти лет. А когда Хеин было семнадцать, дядя умер, и Чонхи исчезла, даже не попрощавшись.
«Я всегда буду с тобой. Даже если все в этом мире тебя покинут, я буду рядом».
Долгое время Хеин прокручивала в голове эти слова. «Зачем ты давала обещания, если не собиралась их сдерживать? Как ты могла так поступить? Неужели было сложно сказать, что мы больше не увидимся? Ведь ты прекрасно знала, какую роль сыграла в моей жизни».
Но ушли даже те времена, когда Хеин ее ненавидела. Чонхи больше не была для Хеин ни той, кто одаривал ее огромной любовью, ни той, кто безжалостно и трусливо ее бросил. Если подумать, то Хеин толком и не знала, какой она была. Не родственница, не подруга, но и не чужая ее нельзя было назвать ни исключительно хорошей, ни заслуживающей одной только ненависти. В сердце Хеин она давно стала человеком, который мог полностью умереть внутри нее, а потом в один миг воскреснуть.
Хеин знала, что до пяти лет ее воспитывали мама с бабушкой, а с пяти до шести родная тетя. Странно, но в воспоминаниях о жизни до переезда к Чонхи был один большой пробел. Самое раннее, что помнит Хеин как она ела шоколад под каким-то большим деревом, но уже тогда Чонхи была рядом.
Мама жаловалась, что не понимает, почему отец инженер, выпускник профильного технического лицея, вдруг решил стать изобретателем. Его ненасытная мечта жадно поглотила все: стабильную работу, накопления, залог на дом, мечты жены, детство ребенка. Он променял все это на опубликованную в утренней газете заметку размером с две игральные карты с сухим описанием идеи нового продукта в этом была вся его жизнь.
И все это, пока жена работала за двоих и, слушая упреки свекрови, пыталась расплатиться с долгами, пока его ребенок кочевал из дома в дом, пока Хеин воспитывала девушка двадцати с небольшим лет.
Став старше, Хеин поняла, насколько обременительным было ее существование для Чонхи. Когда Хеин начала жить с ней, Чонхи едва исполнился двадцать один год. Маленькая Хеин смотрела на нее как на взрослую, но теперь она понимала, что тогда Чонхи была еще совсем юной. Хеин краснела при мысли о том, что это семья мужа вынудила Чонхи принять ее. Хеин заговорила об этом с мамой, когда заканчивала университет. Она спросила, как им пришло в голову заставить пару молодоженов воспитывать их племянницу. Спросила, выделяли ли им денег на ее содержание.
Мама помедлила, прежде чем говорить, но рассказала: они с отцом хотели, чтобы о Хеин и дальше заботилась родная тетя, и ни о чем Чонхи не просили она настояла сама. Отец ее на дух не переносил и сильно возражал, но Хеин захотела пойти с ней. Хеин не знала, ни почему сама решила жить с Чонхи, ни почему Чонхи вызвалась взять ее к себе.
Если вспомнить, то Чонхи любила развлекаться, как и вся молодежь в этом возрасте. Она курила, любила встречаться с друзьями и танцевать, искренне смеялась и искренне плакала. Собираясь к друзьям, она лишь укладывала муссом свою короткую стрижку и совсем не красила лицо, кроме губ на них она наносила яркую красную помаду.
Ты что, опять мышь загрызла? бранили ее соседи.
С чего бы? Я же не сова и не кошка! с улыбкой отшучивалась она.
Когда они с Хеин играли, казалось, что Чонхи не просто развлекает ее, но и сама веселится вместе с ней.
Она жила на верхнем этаже пятиэтажки. Требовалось лишь несколько шагов вверх по лестнице, чтобы оказаться на крыше, откуда открывался вид на весь жилой комплекс и на дорогу в школу. Чонхи брала с собой пепельницу и курила, облокотившись о перила. Хеин тем временем носилась туда-обратно по крыше. Она добегала до дальнего края, задевала балку, бежала обратно и снова хлопала по перегородке перил, как будто с кем-то соревновалась. Запыхавшись после нескольких кругов, Хеин вытягивала руки перед собой и дышала с высунутым языком, как собака. Ей нравилось, что Чонхи смотрела на нее и смеялась. Хеин до сих пор детально помнит ее веселый взгляд и улыбку, помнит весь ее облик на крыше: взъерошенные волосы, тонкую футболку, на которой можно было рассмотреть прожоги от сигарет, ноги в сланцах.
Они любили кататься на автобусах на тех, которые переезжали через Ханган. Стоило открыть окно, как волосы разлетались от ветра, а внутрь залетала сажа, но через запахи, через эти ощущения можно было прочувствовать время года. Каждый раз Здание «63» казалось все выше, а река в глазах Хеин выглядела такой широкой и огромной, что назови ее кто-нибудь морем, она бы поверила. Хеин мяла пальцами торчавший из-под обивки желтый поролон и смотрела в окно.
Иногда Чонхи брала ее с собой к друзьям. На выпускные, на помолвки и свадьбы, на посиделки с бывшими коллегами и на новоселья Хеин ходила вместе с ней.
Кто это? обязательно спрашивал кто-нибудь.
Моя племянница, всегда отвечала она.
А своих детей когда заведете? тут же следовал другой вопрос.
Когда придет время, тогда и заведем.
Хеин помнит, как Чонхи с друзьями поставили кассету с песнями «Со Тхэчжи и компании» и танцевали в зале у кого-то дома. Они заказали китайской еды, выпили кофе, а потом все вместе поднялись и стали танцевать. Чонхи держала Хеин за руки и смеялась. Она кружила Хеин под своей рукой и кружилась сама. Если плюхнуться на пол после такого танца, можно было увидеть, как вертелись вокруг стены комнаты. «Сейчас стошнит!» кричала Хеин и хохотала до колик в животе. Она нечасто так безудержно смеялась и веселилась настолько, что лицо начинало гореть. Рядом с Чонхи она смеялась и громко болтала, но в других местах не могла вести себя так.
Хеин робела и в школе, и перед остальными взрослыми. Она всегда беспокоилась и чего-то боялась, поэтому, когда учителя задавали ей вопросы, в ответ она только невнятно бормотала. Ей постоянно казалось, что ее могут отругать или наказать, даже если она ничего не делала.
Хеин была зажатой даже при встречах с мамой. Чонхи уговаривала ее: «Мама ведь так по тебе соскучилась! Будь к ней внимательнее!» Но неловкость Хеин вовсе не значила, что маму она не любила. Наоборот, Хеин очень любила ее и скучала. Она скучала по маме, даже глядя на ее улыбку прямо перед собой. Хеин точно не помнит, что чувствовала, когда после проведенного с мамой дня приходило время расставаться, и она, изо всех сил сдерживая слезы, бросала на маму последний взгляд. Хеин не забыла, что хотела показать себя только с лучшей стороны и старалась вести себя как большая.
В то время мама всегда выглядела виноватой перед Хеин, а Хеин не знала, что сказать, когда видела ее такой. Ведь до определенного возраста дети все прощают своим родителям просто так, даже не задумываясь о том, что нужно простить. В отличие от черствых сердец взрослых, сердца детей любят безусловно, безо всякой причины. «Дети не судят родителей и не критикуют», думала Хеин.
Был и такой день.
Был и такой день.
Дул настолько холодный ветер, что кожу жгло, если не прятать руки в карманах. Хеин вернулась из школы и жала на звонок, но дверь никто не открывал. «Тетя сейчас вернется», решила Хеин и села на корточки на лестничной площадке. Шло время, а Чонхи все не возвращалась. «Может, она спит?» подумала Хеин и снова позвонила в дверь, но по-прежнему безрезультатно. Пока ждала, Хеин несколько раз спустилась и поднялась с пятого этажа на первый. Время шло, она сдалась и снова села перед дверью. Чонхи велела ей всегда носить с собой ключ от квартиры, и теперь Хеин корила себя за то, что ее не слушала. Когда руки и ноги совсем заледенели и стало казаться, что кожа вот-вот растрескается от холода, появилась Чонхи.