Ваш случай, дорогой Петя, совсем иной. Наш посланец явился в вашем настоящем, а не в прошлом. Вам же предстоит оказаться именно в уже случившемся прошлом. Нашем прошлом. Ваши действия породят вторую версию реальности. Находясь внутри неё, вы ничего не сможете заметить, для вас это будет неотличимо от от того, что увидели бы мы. Но
Нет, не понимаю, огорчённо заметила Ирина Ивановна. Представьте, мы мы кого-то убили в вашем прошлом, убили, защищаясь. То есть в одном потоке он жив, в другом мёртв. Как это может «наложиться»?!
Для этого мне пришлось бы прочитать вам целую лекцию о квантовой физике и принципе неопределённости вкупе с котом Шрёдингера, вздохнул Николай Михайлович. Поэтому просто примите как данность, что в слившемся обратно потоке реализуется одно из двух состояний вашего гипотетического покойника он будет либо жив, либо мёртв. Если он будет жив, то ничего не изменится. А если будет мёртв, то начнут меняться и события, с ним связанные. Но это возможно, только если в нашем временном потоке возьмётся дополнительная энергия ваша.
Энергия?
Душа, Константин Сергеевич. Душа, которой распоряжением Всевышнего должно было пребывать в ином континууме, в ином временном потоке. Есть теория, что все изменения такого рода должны сгладиться и наша версия реальности всё равно сделается такой же, как она и есть но наши вычисления говорят, что это может быть не так.
Энергия?
Душа, Константин Сергеевич. Душа, которой распоряжением Всевышнего должно было пребывать в ином континууме, в ином временном потоке. Есть теория, что все изменения такого рода должны сгладиться и наша версия реальности всё равно сделается такой же, как она и есть но наши вычисления говорят, что это может быть не так.
Вы вы доказали это? вздрогнула Ирина Ивановна, и Феде тоже сделалось не по себе. Вы математически доказали существование бытия Божьего?
Нет, конечно. Николай Михайлович с силой потёр глаза. Бытие Божие недоказуемо. Я лишь констатирую, что только «душой» можно назвать то, что позволяло уравновесить наши вычисления. Но речь не об этом! А о том
А вы, профессор, уже и не сомневаетесь, что нас можно использовать словно неких кондотьеров, так? тяжело проговорил Две Мишени, глядя в глаза хозяину. Вы с удовольствием рассуждаете, как мы изменим вашу историю отнюдь не о том, сумеете ли вы вернуть нас обратно, как обещали!
Хозяева переглянулись, как показалось Феде с растерянностью.
Постойте, погодите
Нет, профессор, это вы погодите. Мы оказались тут, у вас, совершенно случайно; мы не разбираемся в вашем мире и, хотя нам всё очень интересно, особенно ваши технические новинки, задерживаться здесь мы не можем. Время ведь идёт в обоих потоках, верно?
Верно. Но здесь, где мы сейчас, оно идёт несколько быстрее. Я уже говорил об этом со времён спасения Пушкина у вас прошло как раз семьдесят лет, а у нас только двадцать. Вообще соотношение объективного времени потоков это очень сложная проблема, там, похоже, встречаются периоды взаимного схождения и расхождения
То есть там прошло уже дня три, если не четыре, заволновалась Ирина Ивановна. И вы не знаете, что там происходит?
Нет. Машина с нашей стороны не запускалась в силу экстраординарных обстоятельств
Так запустите! Госпожа Шульц грозно сдвинула брови, словно на уроке, когда кто-то из кадет начинал слишком уж баловаться. У нас там революция!.. Мы должны знать!.. А вы собираетесь загнать нас куда-то еще!..
Но для вашей же пользы! заспорил Николай Михайлович. Дело в том, что, согласно моим расчётам, из нашего прошлого вам будет куда легче оказаться в своём собственном настоящем.
Но там же нет вашей машины!
Вам она и не потребуется. Прошлое само отторгнет вас, отправив по принципу соответствия в тот поток, к которому вы принадлежите, в его настоящее.
Как вы можете знать?! Ирина Ивановна вскочила, сжав кулачки. Как вы можете утверждать такое наверняка?! Мы же первые! Первые, кто у вас оказался! А вы, вы готовы нас забросить куда-то зачем-то Она кипела от возмущения.
Профессор смущённо забарабанил пальцами по скатерти.
Ирина Ивановна, дорогая, поверьте, никто не хочет причинить вам никакого вреда, но
Но ваши дела они важнее?!
Наступила тишина, звонкая, режущая. И даже Мария Владимировна молчала, прижимая руки к груди.
Наши дела в какой-то мере да, криво усмехнулся профессор. Если вы слышали рассказ моего внука про войну и блокаду
Слышали, жёстко сказал Две Мишени. Невероятный, непредставимый ужас. Но
Но мы хотим его предотвратить. Но не только его. Вы не представляете, дорогие гости, через что прошла Россия в двадцатом веке. Когда отрёкся государь, когда к власти пришли эсдеки, «большевики», когда начался их «военный коммунизм», Гражданская война, страшный голод, чудовищные людские потери, эмиграция, взаимное озверение, террор Знаете такого поэта Александра Блока?
Ещё бы не знала! возмутилась Ирина Ивановна. «Прекрасная Дама», «Снежная маска», «Девушка пела в церковном хоре» ещё бы не знала!
Он умрёт от голода в Петербурге. Август тысяча девятьсот двадцать первого. Он примет новую власть, станет сотрудничать с ней из лучших, из самых благородных побуждений, но получит только место на кладбище. Голос Николая Михайловича сделался совершенно жестяным. А Николая Гумилёва? Не слыхали?
Слыхал, вступил Константин Сергеевич. Не все его одобряют, но поэт, бесспорно, очень сильный.
Он напишет несколько гениальных стихотворений, сухо проговорила Мария Владимировна. Я слушала его, совсем молодой
Гумилёв будет расстрелян самой справедливой и гуманной народной властью, опустил голову профессор. Расстрелян по обвинению в контрреволюционном заговоре. Это просто два примера; оппоненты, коих я слушал в молодости, твердили, что всё это было необходимо, что всё это требовалось для всеобщего блага. И да, верно страна сейчас живёт, не зная голодовок. Нет, как уже говорилось, ни бедных, ни богатых. В Европе, в Америке да, там получше, побогаче. Бывал, приходилось, в командировках. Но куда лучше, чем в африках-азиях, если не считать Японию
Вы же сами против революции, вступила Мария Владимировна. Как и мы были, когда в Гражданскую воевали с большевиками. Нам потом повезло оказались ценными техническими специалистами, проскочили сквозь сита.
Какие сита?
Долго рассказывать, Ирина Ивановна, дорогая. На всю ночь затянется. Но было время, в тридцатые годы когда победители нас, «бывших», выкорчёвывали. Своих тоже немало, кстати.
Выкорчёвывали?
Расстреливали, Константин Сергеевич. По приговорам и без оных. Потом это время «культом личности» назовут.
Какой «личности»?
Был у нас такой семинарист недоучившийся
Не о том речь ведешь, Николай Михайлович, золотой ты мой, вздохнула хозяйка. Понимаете, друзья мои, вы у нас первые из гостей. Теоретически мы вас ожидали, Игорёк вот особенно, а практически она махнула рукой, практически не верили. А оно вон как обернулось понимаете, дорогие, вы наш последний шанс. До следующих гостей из вашего потока мы с супругом моим, скорее всего, не доживём. Знаете, сколько времени ушло, чтобы машину на вашей стороне наладить? Годы, дорогие мои, годы. Мы не можем ждать. Мы ещё помним, как было тогда и что последовало после. Невозможно описать две голодовки, да какие!..
То есть мы, чтобы вернуться, должны вам послужить. И никто не знает, поскольку мы первые, сумеем ли мы вернуться. Так? Ирина Ивановна не отступала.
Всё так. Хозяйка не отвела взгляда. Эх, дорогая вы моя девочка!.. У вас самих революция, которая, если не подавить
А мне у вас нравится, дерзко вмешался в разговор взрослых Нифонтов. Хорошая же у вас жизнь!..
Сейчас, спустя пятьдесят лет и три войны, если с Гражданской считать, да, хорошая. Только к ней совсем по-иному идти надо было. Во Вторую мировую Великую Отечественную двадцать миллионов погибло. Если не больше.
Революцию надо предотвратить, решительно сказал профессор. И нашу, и вашу. Вашу попроще, нашу куда труднее.
А я бы блокаду, сказал Федя. И вообще эту, Вторую мировую.
Золотой ребёнок, кивнула Мария Владимировна. Эх, если б и впрямь можно было этакий «патруль времени» отправить всюду, где ужас, кровь, боль и смерть. Р-раз! и всё. Ничего не случилось. Ни революции, ни Ледового похода нашего, ни красных, ни белых, ни колхозов, ни расстрелов, ни войны, ни блокады
Так не получится, подхватил Николай Михайлович. А получится только так, как я говорю. В ваше настоящее через наше прошлое. И если вы справитесь, то и впрямь не случится ни войны, ни блокады. Не вымрет половина города.
А почему войны не случится? удивился подполковник. Что мы успели узнать это германцы на нас напали!..
Ты, любезный друг мой, напустилась на супруга Мария Владимировна, говори, да не заговаривайся!
Тихо, Мурочка, тихо. Видите ли, Константин Сергеевич, я даже приблизительно не возьмусь сказать, как можно предотвратить только Вторую мировую войну и нападение Германии на нас.
А я тебе, деда, всегда говорил Гитлера убить, и всё! подал голос Игорёк.
Тут у нас начинается долгая дискуссия о роли личности в истории, извиняющимся тоном отозвался означенный дед. Внук мой с юношеским задором считает, что всё упирается в одного-единственного негодяя, я же пытаюсь ему втолковать, что дело совсем не в нём одном. И в Германии, и в России. Почему нам и требовался в идеальном случае весь ваш корпус, уважаемый Константин Сергеевич.
Бросить наших мальчишек единолично предотвратить вашу революцию?! У подполковника аж побелели губы.
Любезный Константин Сергеевич, если я вам расскажу, из кого состояли наши полки, полки Вооружённых сил Юга России, вы разрыдаетесь, сухо заметила хозяйка. Мальчишки-юнкера неделю удерживали московский Кремль. Из Ростова зимой нашего восемнадцатого года уходило множество гимназистов, старших кадет, юнкеров, в то время как в самом городе оставались многие тысячи боевых офицеров, прошедших германский фронт, они решили, что их это не касается, все эти революции и перевороты. Вот и вы сейчас
Простите, мадам, но у нас сейчас своя собственная революция и, уверяю вас, меня она очень даже касается, холодно отрезал Аристов. В любом случае впятером мы едва ли что-то сможем изменить в вашей истории. Но, я надеюсь, сможем изменить в нашей. Вообще, как вы себе это представляете, профессор? Мы очутились в мире, очень похожем на тот, что покинули, и?.. Что мы делаем? Ведь вы сами говорили об огромной инерции, да и мы видим всё почти такое же, несмотря на, простите, совсем иной ход истории! Совсем иного государя на престоле!