Вот им сейчас раздолье! думаю я. Но портить себе настроение в кои-то веки совершенно не хочется. Очень уж хорошо сидим. Поэтому я поспешно, чтобы отвлечься от неприятной темы, говорю:
Ещё я тогда придумал страшных чудовищ, которые иногда по ночам вылезают из-под земли и бродят по городу в темноте. Все, кто их видит, пугаются до полусмерти, думают, пришёл конец. Но чудовища безобидные. К людям они приходят за сыром. Очень уж любят сыр, везде его ищут, если найдут, забирают, оставив в обмен золотые монеты, и уходят страшно довольные. Правда, монеты исчезают, когда на них падает солнечный свет, но чудища не виноваты. Их этой практической метафизике в школе никто не учил
Погоди, перебивает меня Тони. Они же реально есть.
Кто?
Твои подземные чудища. Иногда приходят ко мне за сыром. Очень любят сыр. И оставляют деньги, которые исчезают при дневном свете, всё как ты говоришь. Но кстати, я научился обменивать эти монеты на нормальные деньги по очень хорошему курсу в таком специальном сне для обмена валюты; вернее, Стефан меня научил Погоди, ты их что, никогда не видел?
Мы с Нёхиси вопросительно переглядываемся.
Не припомню таких. Наверное, мы с ними ни разу здесь не совпали. А ты?
Нёхиси отрицательно мотает оранжевой головой и спрашивает:
Они из дальнего окна вылезают?
Тони хмурится, вспоминая.
Когда как, неуверенно говорит он. Вроде, пару раз в дверь стучали. Но кстати, уходят всегда только в это окно!
А, ну ясно тогда, кивает Нёхиси. И продолжает чесать чемодан.
Что тебе ясно?! дуэтом спрашиваем мы с Тони.
Что Нёхиси совершенно точно умеет, так это посылать всех подальше с вопросами, на которые ему неохота, или просто лень отвечать. Эта его способность от частичной утраты всемогущества не пострадала, к моему величайшему сожалению. Лучше бы как раз пострадала только она.
Но сегодня нам повезло. Нёхиси почти по-настоящему пьян, и язык у него развязался. Поэтому он говорит:
Слушайте, ну сложите вы уже два и два. Сколько можно тупить. Однако оглядев наши лица, на которых сейчас не то что просветления, а даже работы мысли не наблюдается, Нёхиси вздыхает и спрашивает: Кто когда-то пиццерию в наваждение высочайшего уровня блаженной достоверности превратил, не только не понимая, что делает, но даже не ведая, что творит?
«Не ведая, что творит» моё второе имя, невольно улыбаюсь я.
Вот именно, серьёзно соглашается Нёхиси. Логично было бы предположить, что прилагающаяся к наваждению неизвестность тоже твоя!
Да откуда у нас логика? удивляется Тони. Ты что, забыл, с кем связался? Мы вдохновенные мистики, эй!
Ну, тоже правда! смеётся Нёхиси. Чего я, действительно, с логикой к вам пристал.
Они ржут, даже Стефанов чемодан поскрипывает, хихикая, а я сижу, как пристукнутый пыльным мешком. Потому что в голове не укладывается а что, собственно, в ней должно уложиться? Не понимаю я совсем ничего.
Наконец спрашиваю:
Хочешь сказать, за этим окном находится всё, что я в детстве выдумал?
Не хочу. Но уже сказал, разводит руками Нёхиси и на лету подхватывает чуть было не рухнувший на пол с его колен чемодан. Но кстати, не только в детстве. Вообще за всю жизнь. И не только выдумки, но и мечты. И просто желания. И представления о том, как чего должно быть.
Выдумки, мечты и желания? И представления? За всю мою жизнь?! Всё вместе? Вперемешку? Боже, какой же там ужас творится. Теперь понятно, почему Стефан туда не решался залезть.
Да не ужас, а хаос, пожимает плечами Нёхиси. Просто сырой материал, из которого при обработке может получиться реальность. Прекрасный хаос, высокого качества, потому что его создал не кто-то, а именно ты. А ты отличный, лучше всех в мире! оптимистически заключает он. Будь иначе, я бы с тобой не дружил.
Значит, хаос, повторяю я, просто чтобы не молчать. Значит, сырой материал. Из которого, значит, может получиться реальность. Балет «Сотворение мира», и я выхожу весь такой на пуантах. А это ничего, что я совсем чокнусь сейчас?
Не советую, серьёзно говорит Нёхиси. Совсем чокнутым я тебя уже видел, по-моему, перебор. Главное, тебе самому никакого удовольствия. Лучше оставайся, как есть, слегка долбанутым. Самое продуктивное твоё состояние. Держи баланс!
Тони ставит передо мной стакан, наполненный чем-то ярко-зелёным.
Хотел бы соврать, что это настойка на свете нашего Маяка, но её я пока не сделал, потому что луч в бутылку не ловится; ничего, придумаю что-нибудь. А это просто водка с тархуном. Коктейль «Зелёные доски», я его даже не сам изобрёл, а кто-то из гостей научил; то ли Эдо Ланг, то ли Кара, не помню, хоть застрели. Но вкусно убиться. И с ног не валит, только слегка изменяет отношение к жизни; как правило, на чуть более легкомысленное. Выпей, короче, хуже не будет, точно тебе говорю.
Мне тоже давай, оживляется Нёхиси. Самое время добавить в себя зелёного цвета! Не всё же один оранжевый пить.
Тут, по рецепту, нужны ещё три соломинки, говорит Тони, протягивая ему стакан. Но я, вот честно, понятия не имею, куда я их задевал.
Мне тоже давай, оживляется Нёхиси. Самое время добавить в себя зелёного цвета! Не всё же один оранжевый пить.
Тут, по рецепту, нужны ещё три соломинки, говорит Тони, протягивая ему стакан. Но я, вот честно, понятия не имею, куда я их задевал.
От коктейля в голове становится звонко и, я бы сказал, насмешливо, причём в основном над собой. Отличное настроение, пусть будет, беру.
И что теперь с этим хаосом делать? спрашиваю я Нёхиси.
Пока ничего с ним не делай, серьёзно говорит он. Пусть просто будет, твой хаос никому не мешает, и ему самому с собой хорошо. Когда-нибудь слепишь себе из него реальность, какую захочешь. Но сейчас не суйся туда, пожалуйста, очень тебя прошу. Будет довольно обидно, если ты и дело не сделаешь, и себя угробишь. Лично я тогда вообще понимать перестану, что я тут делаю, в чём смысл моей нынешней жизни, и зачем было это всё затевать.
Ладно, говорю я, не буду. Ещё чего не хватало до экзистенциального кризиса тебя доводить! Тем более, я не умею создавать реальность из хаоса. Это же, наверное, сперва потренироваться надо? На каком-нибудь чужом хаосе? Которого не жалко. На какой-нибудь ерунде.
Так ты уже тренировался! смеётся Нёхиси. Например, когда превратил пиццерию в это кафе.
А. То есть, это оно и было? радуюсь я. Слушай, а хорошо получилось! По-моему, я талант.
Да не то слово, хором говорят Тони и Нёхиси.
От полноты чувств я ложусь прямо на пол, в смысле, на маргаритки, которые сейчас у нас всюду растут. Удивительно всё-таки вроде бы, закрытое помещение, а под ногами цветущий луг. И под потолком явно просто для моего удовольствия кружатся облака. Но барная стойка никуда не делась. И стулья. И холодильник на месте. И буфет, и плита. Вот и отлично. Пусть будут. Очень этим всем дорожу. Всё-таки Тонино кафе лучшее место в мире. Да во всех мирах сразу; я пока мало что видел, но заранее совершенно уверен, на деньги спорить могу. Как сказал Нёхиси наваждение какой достоверности? А, ну точно, блаженной; какой ещё, в самом деле. Короче, пусть оно будет вечно, заверните, беру.
Круто, конечно, было бы забабахать целую реальность, как это кафе, наконец говорю я. С таким, как здесь настроением заходишь, и сразу по умолчанию счастлив и во всё, что на глаза попадётся, влюблён. Чтобы одним она снилась, другим, как изнанка, в открытых Проходах мерещилась, а третьи живьём приходили у кого как получится, годится любой вариант. Только если уж пришли целиком, пусть живут там нормально, а не тают, как на нашей изнанке. Потому что это нечестно таять насмерть в волшебном мире, куда каким-то чудом попал.
Цвета
Дел было много: по выходным концерты, почти каждый день репетиции, ещё и роман закрутился с отличным мальчишкой, студентом, обескураживающе молодым; познакомились по вине Эдо Ланга, который назначил обоим встречу в одной и той же кофейне, а сам прийти на неё забыл. В феврале начала записывать новый диск, его одного с лихвой хватило бы, чтобы поглотить всё внимание целиком. Но как бы ни была занята, как бы с ног ни валилась, какими восхитительными соблазнами ни дразнила бы жизнь, а раз в неделю Цвета ходила на Другую Сторону. Не избавляться от страха, она уже давно ни черта не боялась, много раз там бывала и неизменно легко возвращалась на свет Маяка. Но и не развлечения ради. Ходила по делу. Не было для неё сейчас дела важнее, чем по ночам играть на Другой Стороне. Не в ансамбле Симона, как когда-то мечтала, не соло в каком-нибудь клубе, а просто ночью на набережной. Под мостом.
В самом начале весны решила попробовать, просто из любопытства как теперь получится играть на Другой Стороне? Лучше, чем было с Симоном, или опять ерунда? Место и время выбрала исключительно потому, что ночью по этой набережной никто никогда не гуляет. Тем более, под мостом. И вдруг какая-то тётка буквально свалилась на голову, неизвестно откуда взялась. Сперва призналась, что разревелась от музыки, а потом обняла и оказалась чем-то невероятным ветром? Не ветром? Вечностью? Космосом? Чем? Факт, что тётка исчезла, как не бывало, а на набережной сразу поднялся ветер тёплый, дразнящий, нездешний. Нет таких ветров ни дома, ни на Другой Стороне. Цвета потом ещё долго сидела под мостом, пытаясь собраться не с мыслями, а с тем потаённым, что глубже и гораздо важнее их. Ничего, конечно, не поняла, но точно знала, что стала свидетелем и даже отчасти причиной чуда; какого бог весть. И за это ей теперь полагается награда, она же долг играть по ночам на Другой Стороне и знать, что пока ты играешь, на город ложится тень того непонятного, тайного чуда. Чудо не повторяется, но всё равно каким-то образом возвращается на краткий и вечный миг.
За этим она туда и ходила, как на работу, по расписанию за чудом, за ветром нездешним, за смутной тенью неизвестно чего, важнее которого ничего не может быть в жизни. А может, и после неё.
Это было похоже на контракт в элливальском клубе для мертвецов, которого нет на бумаге, стороны просто договариваются на словах, но потом весь год, или на сколько договорились, ты просто не можешь уехать, или пропустить выступление, хотя за руку никто не держит и за ухо не тащит, наоборот, готовы идти навстречу твоим капризам и в любой момент отпустить так тебе все говорят. Но на деле это так не работает, всё равно никуда не денешься, придёшь и сыграешь, когда положено, само получится, неизбежно сложатся обстоятельства: заболела поправишься, напилась протрезвеешь, собрала чемоданы перенесёшь отъезд.