Достала телефон, сказала:
Нормально работает, ловит сеть. Значит этот вопрос снимается: мы точно на Другой Стороне. Сейчас ещё гляну на карту. Ох ты ж ё!
Достала телефон, сказала:
Нормально работает, ловит сеть. Значит этот вопрос снимается: мы точно на Другой Стороне. Сейчас ещё гляну на карту. Ох ты ж ё!
Что там такое? обрадовался Зоран.
Он сиял, как ребёнок в начале новой игры пофиг, какие правила, разберёмся по ходу, главное, интересно же! Не играл в неё до сих пор.
На первый взгляд, ничего, вздохнула Люси. Мы сидим на улице Тилто, костёл Святого Георгия, как положено рядом. Но совершенно непонятно, почему мы отсюда видим Миссионерский костёл. И с какого перепугу гугл-карты стали писать название улиц сразу двумя алфавитами, латиницей и кириллицей? Смотри: «Tiлto», «Šв. Юrgio», «Sirвидo»[20]. Выглядит зашибись Ладно, Вильнюс есть Вильнюс. У этого города ещё и не такие закидоны бывают. Чему я вообще удивляюсь? Вот что значит с весны всего пару раз тут была. Смешной парадокс: пожила в волшебной реальности и отвыкла от настоящих чудес!
А тут правда всё стало иначе, вдруг сказал Зоран. Только я не про где что находится, и откуда что видно, этого я не знаю, или не помню, тебе точно видней. Я про иное движение воздуха? Оттенок и преломление света? Близко, а всё равно не то. Не знаю, как об этом сказать словами, но очень красивые изменения. Попробую дома нарисовать.
Кому что, а голому баня! рассмеялась Люси. Тебе только повод дай.
Не обязательно. Я могу и без повода. То есть, я сам и есть повод, чтобы начать рисовать. Но иногда от рисунков бывает дополнительная польза. Я бы сказал, житейская. Например, можно показать, что именно стало не так. Даже если никто не поймёт, всё равно все увидят. А видеть важнее, чем понимать.
Это точно, кивнула Люси и огляделась по сторонам. Слушай, а куда вход в кафе подевался? Я тоже хочу грог, как у тебя.
Вход в кафе? неуверенно переспросил Зоран. Обернулся, долго смотрел на грязно-белую стену, возле которой стояла их лавка. А был вообще вход?
Ну грог тебе откуда-то принесли. И мой кофе. Мальчишка в чёрном переднике. Вроде он с неба не падал и не вылезал из-под земли А, так они во дворе, наверное! Сейчас посмотрю.
Я с тобой, сказал Зоран, выбираясь из-под подушек. А то ещё потеряемся.
Потеряемся? В центре Вильнюса? Мы?!
Сама говорила, Миссионерский костёл отсюда не может быть видно, а он почему-то есть. И улицы двумя алфавитами сразу написаны. И воздух трепещет, и свет иначе мерцает. Странное место здесь.
Действительно странное место, вздохнула Люси после того, как они обошли весь двор и не нашли там ничего похожего на вход в кафе. Тони что ли открыл филиалы своего наваждения? По всему городу, целую сеть? Судя по твоему грогу, вполне может быть. Правда кофе у меня не шедевр, но Иоганнов-Георгов на все филиалы не напасёшься, а кофейный аппарат он и в наваждении аппарат.
Вернулись, снова сели на лавку. Переглянулись.
А подушки-то унесли, пока мы ходили, сказал Зоран. Или украли?
Или исчезли, подхватила Люси. И кстати, Миссионерский костёл отсюда больше не видно. Жизнь налаживается. Или наоборот разлаживается? Хорошо, короче, что мы вместе во двор пошли.
И вот это неведомо что, которое я обязательно попробую нарисовать, закончилось, заметил Зоран. Офигеть приключение! Хотя если словами рассказывать, считай, и не было ничего.
Сайрус
Сайрус заходит в «Позапрошлый июнь», небрежно облокачивается на барную стойку, ещё более небрежно достаёт из кармана сигару и раскуривает её с такой неподражаемой небрежностью, что выноси дрова.
На этом месте всем присутствующим полагается сделать большие глаза, даже если уже сто раз видели, как Сайрус самостоятельно курит. Сайрусу это приятно, как фокуснику, который рад аплодисментам восторженной публики на каждом своём представлении, а не только на первом; к тому же, многократно повторённое чудо быть чудом от этого не перестаёт.
Ну, правда, с восторженной публикой в «Позапрошлом июне» дела обстоят так себе. Сейчас ещё нет полудня, и в самом популярном мертвецком баре на побережье пусто, публика здесь обычно собирается по вечерам. Только бармен живой и как все работники заведений для мёртвых приверженец культа Порога наводит порядок за стойкой, и двое тоже живых студентов играют в шашки в дальнем углу. В барах для мёртвых всегда ошивается молодёжь, чтобы быть под рукой, на подхвате, если вдруг понадобится помочь покурить, или сбегать по делу, или написать письмо под диктовку, потому что карандаши и бумагу для мёртвых давным-давно благополучно изобрели, но им обычно лень возиться с письменными приборами, если письмо не секретное, его гораздо проще надиктовать чем писать.
В общем, школьники и студенты вечно крутятся среди мертвецов в расчёте не столько на редкие чаевые, сколько на близость к их тайнам; сам бы здесь тоже крутился, думает Сайрус, если бы родился в нынешние времена в Элливале и был молодым дураком.
Сайрус раскуривает сигару, и бармен с профессиональной искренностью говорит:
Сколько раз видел, как ты сам куришь, а всё равно поверить своим глазам не могу.
Я поначалу тоже не мог, кивает Сайрус. Но примерно на сотой сигаре привык.
Один из мальчишек-студентов вежливо открывает рот как бы от изумления; он почти каждый день имеет счастье созерцать курящего Сайруса, но старается сделать ему приятное, молодец. Зато второй удивляется по-настоящему, даже машинально поднимает к лицу правую руку с растопыренными пальцами старинное сельское суеверие, защитный жест.
Я его знаю, думает Сайрус. Даже имя помню: Макари. Тощий, рыжий, лопоухий, глазастый, поди такого забудь. С самой зимы его тут не видел. То ли устроился на другую работу, то ли из города уезжал.
Я тебя помню, говорит Сайрус мальчишке. Ты раньше здесь для меня часто курил, а потом куда-то пропал. Так что мне пришлось самому научиться. Ты во всём виноват! Где тебя девы морские носили? И почему назад принесли?
Я два семестра в Нинне по обмену учился, еле слышно бормочет мальчишка Макари, покраснев не до ушей, как говорят в таких случаях, а вместе с ушами. Собственно, начал как раз с ушей.
Ничего себе, куда тебя занесло! удивляется Сайрус. Везучий. Понравилось там?
Ещё бы! В Нинне вообще всё другое архитектура, порядки, обычаи, даже внешний облик у большинства людей непривычный, какой-то иной. Они там, представляешь, не завтракают, выпьют воды или чаю и сразу бегут по делам, зато обедают долго и обстоятельно, а ужинают обязательно дважды: в нормальное время вечером, и после полуночи ещё раз. И кофе там почти негде выпить, лично я за всё время всего три кофейни нашёл. Местные не понимают его и не любят, зато чая в любой студенческой забегаловке будет пару десятков сортов, и это считается очень мало, буквально не из чего выбирать. А вечеринки там называются «утренниками», потому что веселиться начинают обычно заполночь и обязательно до утра. В общем, что ни возьми, на Элливаль совсем не похоже. Иногда начинает казаться, будто в хаосе заблудился и забрёл в какой-то волшебный, сказочный мир.
Ну так мир и есть волшебный и сказочный, невольно улыбается Сайрус. И наш, и любой другой. Просто когда попадаешь в незнакомое место, это проще заметить и осознать. На первом этапе познания мира помощь неоценимая. Затем, любовь моей жизни, путешествия и нужны.
Говорит, и сам над собой смеётся: всё-таки преподаватель это диагноз. За четыре тысячи лет не избавился от привычки при всяком удобном случае поучать молодёжь. Да и не надо от неё избавляться. Отличный, полезный порок. Потому что когда живые, пластичные, страстные, очень юные люди внимательно тебя слушают всем своим существом и в процессе прямо у тебя на глазах необратимо меняются, встраивая новое знание в свой фундамент, это примерно как в море курить сигару. Неописуемый кайф.
Надо нам обняться на радостях, объявляет Сайрус. А ну-ка иди сюда и попробуй меня обнять.
Мальчишка Макари поспешно вскакивает с места, опрокинув стул. Но по мере приближения к Сайрусу, замедляет шаг. Ну, понятно, робеет. Во-первых, Сайрус есть Сайрус. А во-вторых, все знают, что без специального обучения невозможно обнять мертвеца.
Поэтому Сайрус сам делает шаг навстречу мальчишке и заключает его в объятия. Спрашивает:
Чувствуешь что-нибудь?
Немножко щекотно! восторженно отвечает мальчишка. Как будто по телу бежит вода. Тёплая, но не мокрая Ой, я даже чувствую, в каком месте твоя ладонь прикоснулась к плечу! Это что, у меня внезапно открылось призвание? Я теперь умею обнимать мёртвых? И даже специальным приёмам учиться не надо? Ну и дела!
Это всё-таки вряд ли, любовь моей жизни, смеётся Сайрус и отпускает мальчишку. Извини, если разочаровал. Это не у тебя, а у меня внезапно открылось призвание. Это я умею живых обнимать.
Ханна-Лора
Ханна-Лора появляется на улице Аукштайчю и удивлённо оглядывается по сторонам. На её памяти здесь было несколько старых хибар и заброшенная промзона, а теперь всюду аккуратные новенькие дома, кафе, магазины, фонтаны, клумбы, яркие фонари. Давно же я здесь, получается, не была! удивлённо думает Ханна-Лора. Или просто город изменяется гораздо быстрее, чем положено человеческим городам? Он может, конечно. Этот город всё может, ему только волю дай.
Это всё-таки вряд ли, любовь моей жизни, смеётся Сайрус и отпускает мальчишку. Извини, если разочаровал. Это не у тебя, а у меня внезапно открылось призвание. Это я умею живых обнимать.
Ханна-Лора
Ханна-Лора появляется на улице Аукштайчю и удивлённо оглядывается по сторонам. На её памяти здесь было несколько старых хибар и заброшенная промзона, а теперь всюду аккуратные новенькие дома, кафе, магазины, фонтаны, клумбы, яркие фонари. Давно же я здесь, получается, не была! удивлённо думает Ханна-Лора. Или просто город изменяется гораздо быстрее, чем положено человеческим городам? Он может, конечно. Этот город всё может, ему только волю дай.
Ханна-Лора сворачивает в проход между домами и выходит к реке. Пешеходный мост тоже новый, нарядный. В старом полуразрушенном, вспоминает она, была особая магия, не слишком ярко проявленная, но очевидная и интуитивно понятная мне. А в этом, похоже, нет или есть? сомневается Ханна-Лора, прислушиваясь к ощущениям. Да есть, конечно же. Ещё как есть! Просто иная, мне пока не знакомая. Неуловимая, зыбкая, как река.