Лес. Как устроена лесная экосистема - Адриане Лохнер 7 стр.

«В конце концов провальный проект Лес и дерево в арийско-германской интеллектуальной и культурной истории стал частью истории науки Третьего рейха, которая неизбежно вызывает некоторый сарказм. История эта совсем невеселая»,  пишет историк из Дюссельдорфа Бернд-А. Ризинек в книге «Лес немецкий миф?» (Der Wald Ein deutscher Mythos?), опубликованной в Институте фольклора Гамбургского университета.

Другой проект из той же серии картотека ведьм Гиммлера. Исследуя средневековые процессы над ведьмами, ученые СС должны были восстановить знания о дохристианских религиях поклонения природе. Этот проект тоже провалился из-за нехватки информации. Дело в том, что подсудимые в таких процессах главным образом сознавались в том, что им указывали на допросе.

«В конце концов провальный проект Лес и дерево в арийско-германской интеллектуальной и культурной истории стал частью истории науки Третьего рейха, которая неизбежно вызывает некоторый сарказм. История эта совсем невеселая»,  пишет историк из Дюссельдорфа Бернд-А. Ризинек в книге «Лес немецкий миф?» (Der Wald Ein deutscher Mythos?), опубликованной в Институте фольклора Гамбургского университета.

Другой проект из той же серии картотека ведьм Гиммлера. Исследуя средневековые процессы над ведьмами, ученые СС должны были восстановить знания о дохристианских религиях поклонения природе. Этот проект тоже провалился из-за нехватки информации. Дело в том, что подсудимые в таких процессах главным образом сознавались в том, что им указывали на допросе.

Итак, видно, что данные о германских истоках «немецкого» отношения к лесу найти трудно. Свидетельств из первых рук о соответствующих обычаях почти нет. Римский историк Тацит сам в Германии никогда не был. Его сообщения основаны на устных рассказах и литературных источниках, доступных на тот момент. Среди них знаменитое сочинение Цезаря, известное изучающим латынь под названием De bello Gallico («Записки о Галльской войне»). Римский полководец описал свои походы в Галлию в восьми книгах. Здесь есть и рассказ о германцах, поскольку Цезарь бывал на неизведанных землях по ту сторону Рейна. Полководец описывает огромную поросшую лесом область, так называемый Герцинский лес, конца которому было не видно и после 60 дней езды. Цезарь упоминает отдельные виды животных, водившихся здесь. Помимо зубров размером почти со слона и однорогих оленей, это были и необычайные лоси.

Водятся и так называемые лоси. Строением тела и пестротой они похожи на козлов, но несколько больше их, рога у них тупые, а ноги без связок и сочленений. Поэтому они не ложатся, когда хотят спать, и раз они почему-либо упали, то уже не могут ни стать на ноги, ни даже приподняться. Логовище им заменяют деревья: они к ним прислоняются и таким образом спят, немного откинувшись назад. Как только по их следам охотники откроют их обычное убежище, то в том же месте они либо подкапывают все деревья в корне, либо надрезывают их, но настолько, чтобы вообще казалось, что они крепко стоят. Как только лоси, по обыкновению, прислоняются к этим непрочным деревьям, они валят их своей тяжестью и вместе с ними падают сами[20].

Этот отрывок свидетельствует не столько о доныне неизвестном виде лосей без связок и сочленений, сколько о том, что охотничьи байки рассказывали уже 2000 лет назад и раньше.

Похоже, местные наговорили римскому полководцу с три короба. Пусть правдоподобного описания фауны древнего леса не получилось, зато видно, что с чувством юмора у древних германцев все было в порядке.

Романтическое уединение в лесной глуши

Лес не должен быть отравлен горьким послевкусием нацизма. Как и на многом, что население тогда воспринимало положительно, на нем теперь стоит клеймо нацистской пропаганды. Отчасти утешает, что эмоциональная связь немцев с лесом установилась значительно раньше. Миф о лесе вдохновлял живописцев и литераторов, особенно в эпоху романтизма. В 1797 году писатель Людвиг Тик в сказке «Белокурый Экберт» (Der Blonde Eckbert) говорит о лесном уединении позднее это понятие стало ключевым в движении романтизма. В сказке Тика супруга рыцаря Экберта, Берта, рассказывает, что ее вырастила в лесу старуха. В лесной хижине прекрасная птица поет песенку:

Берта живет в идиллическом месте на лоне природы, но читает книги о мире людей, рыцарях и принцах, прекрасных платьях и драгоценностях. Любопытство заставляет ее сбежать из леса. Она берет с собой птичку, потому что та откладывает яйца с драгоценными камнями. Берта снимает домик в городе, но не чувствует себя счастливой. Теперь птица поет другую песню:

Берту преследуют угрызения совести, и в конце концов она душит птичку это убийство часто трактуют как потерю невинности и отход человека от природы. Берта выходит замуж за рыцаря Экберта, но через несколько лет умирает от болезни. Обезумевший Экберт, блуждая по лесу, слышит следующий куплет песни:

Берту преследуют угрызения совести, и в конце концов она душит птичку это убийство часто трактуют как потерю невинности и отход человека от природы. Берта выходит замуж за рыцаря Экберта, но через несколько лет умирает от болезни. Обезумевший Экберт, блуждая по лесу, слышит следующий куплет песни:

Рыцарь уже не понимает, явь перед ним или сон. Ему является старуха из рассказа Берты и объясняет, что жизнь девушки в лесном уединении была испытанием. Оно почти подошло к концу, когда Берта предательски сбежала. В сказке старуха призывает к добродетели: «Но худо бывает тем, которые уклоняются от прямого пути, не избежать им наказанья, хотя, быть может, и позднего». Аскетическая уединенная жизнь в лесной глуши здесь противопоставлена людским порокам.

Может быть, писателя Людвига Тика на сказку вдохновила поездка верхом через Муггендорфское нагорье. Сегодня этот скалистый уголок Северной Баварии называется Франконская Швейцария. В 1793 году, за пять лет до публикации «Белокурого Экберта», Тик вместе с однокурсником Вильгельмом Генрихом Ваккенродером выехал из Эрлангена, чтобы исследовать «места, где рождаются тысячи фантазий, несколько мрачные и меланхоличные и при этом все же полные дружелюбия». В одном из многочисленных писем родителям и друзьям в Берлин Тик пишет: «Когда человек настроен на поэзию, вся природа служит ему лишь зеркалом, где он из раза в раз видит самого себя».

Такие классики, как Гёте и Шиллер, тоже любили лирические прогулки по лесу, но романтики пошли немного дальше. Для них границы между фантазией и реальностью были размыты. Не стоит путать романтику, как ее понимали Людвиг Тик, Новалис, Эрнст Теодор Амадей Гофман или Йозеф Эйхендорф, с современным значением слова. Романтика XVIII века не имеет отношения к прогулкам на закате и ужинам при свечах. Она родилась из грез, страсти и меланхолии. «Романтическим» называли «то, что бывает в романах», то есть все порожденное искусством, нереальное.

Эпоха романтизма возникла на фоне французской революции 1789 года, в условиях сопровождавшего ее перехода от феодального общества к буржуазному. Прусские реформы 18071814 годов касались образования, свободы торговли и освобождения крестьян. В это время крупные части Германии находились под контролем Наполеона, что не вызывало у местного населения большой радости. Так в обстановке антифранцузских настроений сформировалась национальная идентичность. Историк Йоханнес Цехнер, внештатный преподаватель Института Фридриха Майнеке в Свободном университете Берлина, пишет в своем труде «Природа нации. Немецкий лес как образ мысли и мировоззрение» (Natur der Nation. Der deutsche Wald als Denkmuster und Weltanschauung):

В свете произошедших перемен они (поэты, филологи и публицисты) четко отграничивались от западных соседей и отчаянно искали то, что могло бы составить их историческую и культурную идентичность. При этом «немецкий лес» они видели как удачный символ традиции и нераздельности: якобы присущие лесу принципы иерархичности и неравенства противопоставлялись общественному строю, который принесла Франции революция с ее ценностями liberté и égalité (свободы и равенства). Так что можно считать, что «освободительные войны» породили мировоззрение, давшее почву немецкому лесному патриотизму, где сплелись идеологии национальной природы и природной нации, и это привело к серьезным последствиям.

Одним из самых значительных художников эпохи романтизма был Каспар Давид Фридрих. Он родился в 1774 году в Грайфсвальде в семье мыловара и в возрасте 20 лет поступил в Датскую королевскую академию изящных искусств в Копенгагене, одно из самых свободных заведений того времени. Тем не менее он восставал против авторитета своих учителей:

Не всему можно научить, не всему научиться и не всего добиться простой безжизненной тренировкой, потому что то, что стоило бы назвать чисто духовной природой искусства, выходит за узкие рамки ремесла.

В 1798 году Фридрих перешел в Академию изящных искусств в Дрездене. Его меланхоличные полотна, часть которых была создана в периоды, когда он переживал тяжелую депрессию, пришлись как раз ко времени. Тогдашним корифеям, таким как Иоганн Вольфганг фон Гёте и Генрих фон Клейст, нравились новаторские работы Фридриха, нарушавшие традицию пейзажной живописи барокко и классицизма. Фридрих использовал природные мотивы, чтобы раскрывать такие темы, как одиночество, смерть и надежда на избавление. Он не изображал то, что видел, один в один, а составлял собственные, хотя и реалистичные пейзажи, добавлял тут и там немного веток или располагал на заднем плане воображаемые горные цепи. Благодаря такому художественному «усовершенствованию» реальности работы Фридриха как будто становились ближе к природе. Художник писал:

Искусство посредник между природой и людьми. Прообраз слишком широк, слишком величественен, чтобы его можно было объять.

На картине «Стрелок в лесу» 1813 года мы видим вдали одинокого, потерянного французского солдата в заснеженном еловом лесу политический намек на падение наполеоновской армии. Вместе с тем полотно стало классическим изображением меланхолии лесного уединения.

Лес как сакральное место, куда стремится душа, много лет спустя изобразил дрезденский художник Людвиг Рихтер. Картина «Женевьева Брабантская в лесу» основана на легенде о Женевьеве из Брабанта, супруге некоего пфальцграфа. Она была приговорена к смерти по ложному обвинению в супружеской измене, но палач пощадил и отпустил ее. Женевьева с новорожденным сыном забрела в лесную пещеру. Они прожили там шесть лет. Вряд ли это была очень уж комфортная жизнь, но на картине Рихтера Женевьева, сидящая на полянке с ребенком и ручной оленихой, выглядит довольной. Священная идиллия вызывает у зрителя чуть ли не зависть.