И она не поинтересовалась. Не вопрос утверждение.
Убежден, что у детектива Лагуэрты много забот, ответил я, умолчав о том, что часть этих забот, очевидно, касается меня. Но рано или поздно кто-нибудь поинтересуется. Я посмотрел туда, где она возглавляла операцию. Возможно, это будет сержант Доакс, добавил я не без страха.
Он порядочный коп, кивнула Деб. Ему бы только чуть поменьше спеси.
Спесь это, может быть, единственное, что у него есть, возразил я. Но по какой-то причине он меня не любит. И спросит о чем угодно, если решит, что этим загонит меня в угол.
Тогда скажи ему правду, заявила Дебора с невозмутимым видом. Но сначала скажи ее мне. И она снова ткнула меня в то же место.
Пожалуйста, Дебора, ты же знаешь, какая у меня нежная кожа.
Не знаю, ответила она. Но чувствую, что начинаю узнавать.
Такое больше не повторится, пообещал я. Это было просто какое-то ночное вдохновение, Дебора. Что бы я тебе сказал, если бы позвонил, а дело обернулось бы ничем?
Но оно не обернулось ничем. Как раз наоборот! Еще тычок.
Я и правда не был уверен, что так случится. И я бы чувствовал себя последним придурком, если бы втянул тебя.
А теперь представь, как бы я себя чувствовала, если бы он убил тебя.
Вот так сюрприз! Мне трудно даже начать представлять, что бы она почувствовала. Сожаление? Разочарование? Гнев? Боюсь, все эти штуки выше меня. И я просто повторил:
Прости меня, Деб. А потом, как неунывающая Поллианна[17], которая в любом деле находит светлые стороны, добавил: Но, по крайней мере, там был фургон-рефрижератор.
Она моргнула:
Там был фургон-рефрижератор?
Ох, Деб, они тебе не рассказали?
Тычок.
Черт возьми, Декстер! зашипела она. Так что же фургон?
Был фургон-рефрижератор, произнес я, несколько сконфуженный ее настолько эмоционально обнаженной реакцией и, конечно же, тем фактом, что столь симпатичная женщина выбивает из меня все это дерьмо. Он сидел за рулем фургона-рефрижератора. Когда бросил мне голову.
Дебора схватила меня за руки и уставилась прямо в глаза.
Иди ты наконец смогла сказать она.
Как скажешь.
Господи Иисусе произнесла Дебора, глядя в пространство и, очевидно, видя свое повышение по службе, проплывающее где-то у меня над головой.
Она, скорее всего, собиралась продолжить, если бы в этот момент Эйнджел-не-родственник не подал голос, перебивший гул, висящий над ареной.
Детектив? крикнул он, вертя головой в поисках Лагуэрты.
Голос звучал странно, словно в беспамятстве, как вскрик полузадушенного человека, не привыкшего громко говорить на людях. В помещении сразу же стало тихо. В интонации были одновременно и шок, и триумф: я нашел что-то важное, но о господи!
Все глаза повернулись в сторону Эйнджела, а он показывал вниз, на сидящего на корточках лысого мужчину, который медленно и осторожно что-то вынимал из верхнего пакета.
Мужчина наконец вытащил эту штуку из пакета, неловко держа, уронил, и она покатилась по льду. Он потянулся за ней, поскользнулся и поехал по льду вслед за поблескивающей штуковиной, пока их обоих не прибило к борту. Трясущейся рукой Эйнджел дотянулся до нее, схватил и поднял, чтобы всем нам было видно.
Внезапно воцарившаяся в помещении тишина была благоговейной, захватывающей и прекрасной, как ошеломляющий взрыв аплодисментов после того, как с гениального произведения сняли покрывало.
Это было зеркало заднего вида с фургона-рефрижератора.
Глава 11
Огромное одеяло оглушительной тишины висело над ареной всего мгновение. Затем гул голосов приобрел новый оттенок люди старались увидеть, объяснить, обсудить.
Зеркало. Что, черт возьми, это означает?!
Глава 11
Огромное одеяло оглушительной тишины висело над ареной всего мгновение. Затем гул голосов приобрел новый оттенок люди старались увидеть, объяснить, обсудить.
Зеркало. Что, черт возьми, это означает?!
Хороший вопрос. И хотя такой поворот событий очень тронул меня, никаких спонтанных теорий о том, каково его значение, у меня не появилось. Так иногда бывает в большом искусстве. Оно воздействует на тебя, а ты не можешь объяснить как. Глубокий символизм? Тайное послание? Мучительная мольба о помощи и понимании? Невозможно ответить. Впрочем, для меня это и вовсе не первостепенно. Я хотел надышаться всем этим. Пусть другие беспокоятся, как зеркало оказалось здесь. В конце концов, могло просто выпасть, и он решил выбросить его в первый подвернувшийся мешок для мусора.
Нет, невозможно, конечно нет. Зеркало оказалось здесь по какой-то очень важной причине. Для него эти мешки не мусорные. Как он только что элегантно доказал хоккейным представлением, способ преподнесения важная часть того, что он делает. Он не допустит обыденности ни в одной детали. Что же означает зеркало? Все сходится на том, что, как бы ни импровизировал убийца, зеркало к фрагментам тела он приложил совершенно намеренно. Более того, где-то между лопатками у меня появилось ощущение, что это очень точное и очень личное послание.
Мне?
Если не мне, то кому? Остальная часть действия обращена к миру в целом: «Смотрите, кто я есть! Смотрите, кто мы все есть. Смотрите, что я делаю». Зеркало от фуры не вписывается в программное заявление. Сегментирование тела, дренирование крови это необходимо и элегантно. Но зеркало причем, если окажется, что оно от того фургона, который я преследовал, другое дело. Элегантно да. Но что оно добавляет к общей картине? Ничего. Зеркало вложено с какой-то другой целью, и цель эта должна иметь новую и совершенно другую мотивацию. Я почти чувствовал электрический заряд мысли, пронизывающий меня. Если зеркало с фуры, то предназначаться оно может только мне.
Но что оно означает?
На кой черт оно здесь? спросила Деб. Зеркало. Зачем?
Не знаю, ответил я, все еще ощущая в себе пульсирующую энергию. Тем не менее поспорю с тобой на обед в «Джо стоун краб», что оно с того фургона-рефрижератора.
Не спорь, сказала она. По крайней мере, оно решает один важный вопрос.
Пораженный, я смотрел на Деб. Она правда, что ли, интуитивно нашла то, что пропустил я?
Что за вопрос, сестричка?
Она кивнула на кучку копов управленческого уровня, пререкающихся на краю поля:
Юрисдикция. На сей раз она наша. Пошли.
Внешне детектив Лагуэрта не выглядела впечатленной этим новым вещественным доказательством. Возможно, она хотела скрыть глубокое беспокойство, вызванное символизмом зеркала и всем, что с ним может быть связано, за тщательно возведенным фасадом безразличия. Или так, или она действительно непробиваема, как бетонная стена. Она все еще стояла с Доаксом. К его чести, он выглядел обеспокоенным, но, может быть, его лицо просто устало от вечно злобного взгляда и решило примерить что-то новое.
Морган, обратилась Лагуэрта к Деб, я не узнала вас в одежде.
Полагаю, иногда можно не заметить массу очевидного, детектив, ответила Дебора, прежде чем я смог остановить ее.
Точно, парировала Лагуэрта. Именно поэтому некоторые из нас никогда не становятся детективами.
Полная и бескровная победа. Лагуэрта, даже не дождавшись, пока пуля долетит до цели, отвернулась от Деб и заговорила с Доаксом:
Выясните, у кого есть ключи от арены. Кто может зайти сюда в любое время.
Ага, произнес Доакс. Проверить все замки, не взломаны ли?
Нет. Лагуэрта довольно мило нахмурилась. У нас теперь есть свой контакт со льдом. Она взглянула на Дебору. Этот рефрижератор только путает нам карты. Снова Доаксу. Ткани должны были повредить здесь, на льду. Поэтому убийца как-то связан со льдом в этом здании. Она в последний раз посмотрела на Дебору. А не с фургоном.
Ага, произнес Доакс.
Его голос прозвучал неуверенно, однако дело ведет не он.
Лагуэрта перевела взгляд на меня:
Думаю, ты можешь ехать домой, Декстер. Я знаю, где ты живешь, если вдруг понадобишься.
По крайней мере, хоть не подмигнула. Дебора проводила меня до больших двойных дверей арены.
Если так пойдет дальше, через год я буду регулировщиком, продолжала ворчать она.
Если так пойдет дальше, через год я буду регулировщиком, продолжала ворчать она.
Ерунда, Деб, максимум на пару месяцев.
Спасибо.
Нет, правда. Ты не должна так явно ее провоцировать. Видела, как это делает сержант Доакс? Ради бога, действуй потоньше.
Потоньше! Она резко затормозила и схватила меня за грудки. Послушай, Декстер, это ведь никакая не игра.
А вот и нет, Деб. Игра, да еще какая. Политическая игра. А ты не играешь в нее как следует.
Я ни во что не играю! зарычала она. На карте человеческие жизни. На свободе гуляет мясник, и он останется на свободе, пока здесь распоряжается эта слабоумная Лагуэрта.
Я подавил в себе всплеск надежды.
Вполне вероятно
Так оно и есть, настаивала Дебора.
Но, Дебора, ты ничего не сможешь изменить, если сошлешь себя регулировать движение в Коконат-Гроуве.
Ты прав. Если только не найду убийцу.
Ну вот, приехали. У некоторых напрочь отсутствует представление о том, как устроен мир. А так она очень неглупая, правда. Просто унаследовала от Гарри всю его земную прямоту, его прямолинейность в решении проблем, только вот забыла прихватить немного мудрости. Гарри использовал туповатость, когда надо было решить какой-нибудь дерьмовый вопрос. У Деборы это был способ притвориться, что такового не существует.
До моей машины меня подвез один из патрулей. Потом я ехал домой, представляя, что оставил голову у себя, тщательно завернул в салфетку, положил на заднее сиденье и вот везу домой. Ужасно и глупо, согласен. В первый раз я понял этих грустных людей, чаще всего шрайнеров[18], которые ласкают женские туфли или носят с собой грязное белье. Жуткое чувство! Мне захотелось принять душ, наверное, так же сильно, как хотелось бы погладить эту голову.
Только вот у меня ее не было. Делать нечего, пора домой. Я ехал медленно, на несколько миль в час ниже разрешенной скорости. В Майами это как повесить на спину плакат «Вмажь мне!». Конечно, мне никто не вмазал, для этого им пришлось бы замедлить ход. Мне гудели семь раз, восемь раз показали средний палец, и пять машин просто объехали меня кто по тротуару, кто по встречной.
Впрочем, сегодня даже высокая энергетика этих водителей не смогла поднять мне настроение. Я был смертельно утомлен и потрясен, мне нужно подумать, забыть гулкое эхо арены и тупую болтовню Лагуэрты. Медленная езда дала мне возможность поразмыслить, разобраться в значении всего произошедшего за день. И выяснилось, что одна глупая фраза все время звенит у меня в голове, перескакивая с извилины на извилину. Казалось, она живет собственной жизнью. Чем больше я в нее мысленно вслушивался, тем больше смысла находил. А по ту сторону смысла она превращалась в некую искушающую мантру. Стала ключом к мыслям об убийце, выкатившейся на дорогу голове, засунутому в мешок зеркалу и восхитительно сухим фрагментам тела.