Ну, други! Покидаете, значит, меня?
Кира видела, что Зяблик расстроен, но внутри ликовала было понятно, что деньги он дает. Зяблика быстро развезло впрочем, и пузатую бутылку «Камю» они уговорили минут за двадцать.
Вот, наконец проговорил он, и начались мои потери. Рано как-то. Нет, ребята, я все понимаю! Хреново у вас. И вы, наверное, правы, жизнь покажет. Но я вам желаю от чистого сердца уж в этом вы, надеюсь, не сомневаетесь!
Кира с Мишкой дружно кивнули.
Кира с Мишкой дружно кивнули.
Но как я без вас? Как я без Мишки? Зяблик пьяно хлюпнул носом.
Мишка накрыл Зябликову руку своей и тоже захлюпал. Кира встала, чтобы сварить кофе. Смотреть на них было непросто. «Всех жалко, подумала она. Все мы, по большому счету, одиноки. И даже Зяблик, вечно окруженный шумной толпой приятелей и прихлебателей, ни на минуту не остающийся в одиночестве, сейчас кажется совсем одиноким ни семьи, ни детей. Бедные люди, бедные мы! Всех жалко. И себя в том числе».
Но выбор сделан, и главное, что есть деньги. Путь открыт добро пожаловать!
В целом, надо сказать, все складывалось довольно удачно. Про родителей и алчных бывших жен истории рассказывали разные, и даже страшные, между прочим, Кира их слышала. К своим решила пока не ездить пусть успокоятся. Правда, время поджимало пора было оформлять документы, а без разрешения от родителей это было невозможно.
Дел было полно. Все-таки купили по мелочи: две кастрюли, пару сковородок, дешевый сервиз это все называлось «на первое время». Кира воодушевленно бегала по магазинам раньше такое за ней не водилось. С работы она уволилась по-другому было нельзя. В Медведках телефона не было, позвонить родителям было невозможно. Наконец она собралась с духом и поехала дальше откладывать было нельзя. На станции позвонила трубку сняла мать. Услышав Кирин голос, заплакала:
Доченька, дочка!
Кира от неожиданности оторопела не ожидала такого приема. От волнения сердце заколотилось вернулась на перрон и купила у бабульки букетик подснежников.
У двери квартиры постояла, попыталась справиться с волнением, выдохнула и наконец позвонила.
Мать тут же открыла дверь и выкрикнула в квартиру:
Отец! Кирочка наша!
Кире опять показалось, что она попала не туда, не к своим такого не может же быть!
Мать обнимала ее, вглядывалась в ее лицо, гладила по голове и причитала. Было такое ощущение, что встретились они спустя долгие годы разлуки будто Кирина эмиграция давно состоялась и вот наконец пришло время долгожданной встрече.
Отец молчал и на дочь не смотрел, но и в его глазах осуждения не было. Переживает, увидела Кира. Просто страдает и все. И в эти минуты ей снова стало невыносимо стыдно и больно кажется, так стыдно и больно не было никогда. «Какая же я дрянь! подумала она. Просто законченная тварь и сволочь! Конечно, они любят меня и очень страдают. Теряют единственную дочь. Навсегда». Кира обняла мать и разревелась.
Это был лучший, самый трогательный день в их семье за последние лет десять. И, конечно, самый несчастливый. Но именно в то дождливое весеннее воскресенье Кира почувствовала себя дома, в семье.
Мать хлопотала на кухне, причитая и охая, что нет воскресного обеда: «Ты же не предупредила нас, Кирочка!» Да и никакого другого обеда не было, что для матери было невозможно. «Без супа и компота нет семьи», всегда говорила она. Но, Кира заметила, холодильник был пуст, чашки после завтрака не помыты, да и после ужина, кажется, тоже грязная посуда была навалена в переполненной мойке. На подоконнике скорчилась засохшая герань и это было странно и невозможно: цветы свои мать обожала и берегла. Киру поразили давно не метенный пол, пыль на шкафах и главное стойкий запах ментола и валерьянки.
Мать очень сдала за это время, хотя прошло-то всего ничего. А как будет дальше, после ее отъезда?
Кира страдала. Первая радость и облегчение от перемирия отошли как не было. И она разглядела лица родителей одутловатое и болезненное отца, серое, с темными подглазьями матери. Увидела ее дрожавшие руки. Застиранный, блеклый от времени халат с затертыми обшлагами, старые, стоптанные на задниках тапки. И материнские пятки заскорузлые, темные, как кусок старой коры. А она всегда следила за собой никогда не пропускала маникюр и укладку. Отец тяжело и хрипло дышал. Губы у него были бескровные, голубоватые.
Мать чистила вялую, проросшую картошку и, порезав палец, громко расплакалась.
Кира поняла, что отвыкла от них. В последнее время ездила к ним с неохотой, зная, что ее ждет: вечные нравоучения, жалобы на хворобы и прочее, какие-то сплетни про соседей, которых она и не знала. Она привыкла думать о родителях с некоторым презрением. Мать типичная гарнизонная жена. Вечные хозяйственные хлопоты закрыть на зиму побольше банок с «консервой», как она говорила. И Киру эта «консерва» страшно бесила. Вечное откладывание денег «на черный день» казалось, что всю свою жизнь они ждали черного дня.
Киру буквально трясло от «важного» мероприятия обязательного, всегда торжественно обставленного, закваски капусты на зиму. И почему? Почему ее так раздражали эта покупка кочанов почти в промышленных масштабах и весь дальнейший процесс? Капусту отец и мать солили вместе. Отец рубил, мать перемешивала горку наструганной капусты с морковью и солью, перетирала ее и комментировала:
Отличная, Кость! Смотри, сколько сока!
Этот жизненно важный процесс занимал все воскресенье нарубить, перетереть, утрамбовать в два эмалированных ведра зеленое и темно-синее, оба со сколами. Ведра эти путешествовали с ними по гарнизонам, Кира их помнила.
Когда ведра были заполнены, отец торжественно и гордо выносил их на балкон. Мать подметала кухню, и они, усталые, но счастливые, садились пить чай. Мать продолжала возбужденно вещать:
Ну все, Кость, слава богу! Витамины на зиму есть запаслись!
И отец важно крякал, угукал и довольно кивал.
А этот невыносимый шиповник? Собирали его в лесу лесной, конечно, полезнее. Сушили в духовке, сортировали и укладывали в трехлитровые банки. Банки покрывали марлей чтобы ценная ягода не покрывалась коварной плесенью. И пили, пили этот кошмарный, кисловатый и почти безвкусный шиповник всю зиму и весну, почти до тепла!
Вечное «достать», «отложить», «запастись». Вечные клубки старой шерсти, из которой по пятому разу вязались свитера и шапки страшные, косматые, размытых цветов.
Кира, выходя из дома в школу, тут же срывала шапку и прятала в портфель. А мать восхищалась:
Такой шерсти сейчас нет. И не ищи!
Как будто Кира пыталась!
А запах нафталина из шкафа? А появление моли как вселенская трагедия? Кажется, даже моль брезговала этой «едой» на «настоящей» шерсти следов нашествия не находили.
Кира считала родителей мещанами, мелкими и скучными обывателями, недостойными уважения. Она презирала их и тяготилась ими. Именно поэтому так рано сбежала из дома торопилась с замужеством.
А ее первая свадьба? Как скривились их лица, когда они с Володей решили отпраздновать свадьбу в кафе! И кафе-то скромней не бывает. Но родители напряглись зачем тратить такие деньги?
Какие? смеялись Кира и ее будущий муж. Подумаешь, тоже мне, деньги!
Кира отлично знала, что сбережения у родителей есть. Отец получал неплохо военный. Да и откладывали всю жизнь. «По копеечке, как говорила мать, а копейка рубль бережет!» Да ничего им не стоило вытащить из загашника рублей тридцать-сорок и подарить детям радость! Так нет справим дома. Можно у нас.
Как Кире тогда было стыдно! Конечно, страшно обиделась и сделала наперекор. Дома? Пожалуйста для родни. А мы с друзьями пойдем в кафе! На свои! Какие там свои? Двадцатку подбросила свекровь, еще двадцатку дал Володин отец. Ну и пошли семь человек. И было здорово! Заказывали без оглядки денег полно. Салат столичный, нарезки мясная и рыбная, красная икра в яйце, цыпленок-тапака с жареной картошкой и кофе с мороженым. Торт принесли с собой. Шампанское, красное вино тоже в избытке. А главное танцевали! Танцевали весь вечер.
Хорошая была свадьба. Свекровь, Вера Самсоновна, искренне радовалась, когда они отправились в кафе:
Конечно, идите! И гуляйте от души, натанцуйтесь всласть!
А ее родители их по-прежнему осуждали: зачем тратить деньги, когда их можно отложить? А ведь не вредничали ни минуты им действительно было это непонятно. А их отпуска? На них копили весь год, но на море было дорого: «Что ты, Кира! У нас нет таких средств!» Ездили обычно к материнской родне в поселок Шумиху, за четыреста верст.
Ах, если бы в настоящую, пусть глухую, деревню разве Кира была бы против? Все экзотика лес, грибы, ягоды, речка. Так нет. Поселок этот был при торфяном заводе, на котором горбатилась вся материнская родня. Было там убого и даже страшно: чистое поле, застроенное трехэтажными кирпичными бараками, один чахлый магазинишко и закусочная, где коротали время и пропивали зарплату местные работяги.
Конечно, в поселке все пили. Поди не запей от такой жизни! Пили, дрались, скандалили и сплетничали. Квартирки были плохонькими, под стать остальному невеселому антуражу. Во дворах висело белье, старухи сидели на лавках, дети носились и орали, а местная молодежь поддатые парни и воинственно разукрашенные молодицы терлись у распивочной, курили, пили из бутылок пиво и громко, напоказ, матерились. Рожали в поселке рано в шестнадцать-семнадцать. Семьи разрастались, жилья не хватало, и в тесных квартирках собачились уже три поколения родственников.
Местные девицы жадно оглядывали «москвичку», но в свою компанию не приглашали еще чего! Она была для них чужая, Кира и сама к ним не стремилась. Как же ей было тоскливо! Спасали только книжки по счастью, в поселке была библиотека.
Материнская родня две сестры, Оля и Надя, были хорошими женщинами, при этом страшно несчастными убогий быт, тяжелая работа, пьющие мужья и неудачные дети. Что они видели в этой жизни? Да ничего! Младшая, Юля, Кирина мать, была для них королевой и сказочной везуньей. А как же: непьющий муж, к тому же военный, приличная, тихая дочь. А какой у Юльки кримпленовый импортный костюм! А чешские туфли с бантиком?
Мать и вправду пару дней выпендривалась, но потом все вставало на свои места она принималась за готовку, чтобы помочь сестрам. Какой она пекла наполеон, сколько она с ним билась! И какой же была счастливой, когда вечером, после работы, все садились за стол несчастная Надя, бедная Оля и она сама, счастливая Юля. Тут же никчемные мужья теток и Кирин положительный и серьезный, всеми уважаемый отец. Два двоюродных брата и сестра скучные, серые, совсем никакие, не о чем поговорить. Кирина двоюродная сестра Светка мечтала об одном выйти замуж, и поскорее. На Кирин вопрос, а зачем так рано, усмехалась: