Изредка лишь удавалось отловить в хитровской преисподней какую-нибудь воровскую мелочь, о чем газеты сразу же печатали духоподъемные отчеты приблизительно такого плана: «9 августа стоявший на Хитровке городовой заметил у ворот ночлежного дома Ярошенко крестьянина Малоярославского уезда Герасима Швова, которому воспрещено жительство в Москве; солдатик направился к нему, чтобы задержать его; Швов же вбежал по лестнице на второй этаж и, видя, что городовой его преследует, выпрыгнул из окна во двор, с вышины 9 аршин, но был задержан успевшим сбежать с лестницы городовым. Швов никаких ушибов и повреждений не получил».
В большинстве же случаев логистика Хитрова рынка спасала его обитателей от редких случаев преследования.
* * *
Из цивилизованных московских жителей здесь был «своим» только один, пожалуй, человек Владимир Гиляровский. Он не без бахвальства писал: «Не всякий поверит, что в центре столицы, рядом с блестящей роскошью миллионных домов, есть такие трущобы, от одного воздуха и обстановки которых люди, посещавшие их, падали в обморок.
Одну из подобных трущоб Москвы я часто посещал в продолжение последних шести лет».
Одну из подобных трущоб Москвы я часто посещал в продолжение последних шести лет».
Хвастаться, однако, было чем. Действительно, Владимир Алексеевич весьма серьезно рисковал, когда, будучи репортером, отирался в здешних неприветливых притонах. С другой же стороны, прослыть почти своим в этом кошмарном месте стоило огромнейших усилий. Однако цель, что называется, вполне оправдывала средства.
Дело том, что в 1880-е годы (речь идет как раз о них) Владимир Алексеевич решил сменить свою актерскую карьеру на писательскую, журналистскую. Постепенно, год за годом нарабатывать имя и популярность этот вариант был неприемлем для динамичного Владимира Алексеевича. Ему требовалось все и сразу.
Для этого следовало выдумать что-нибудь новенькое, то, чем пренебрегали (или же чего гнушались) все его предшественники-репортеры. Одной из таких инноваций и стала Хитровка. Начинающий газетчик приходил на этот рынок, садился в какой-нибудь из многочисленных здешних шалманов, заказывал себе выпивку и еду (выпивка только водка в запечатанных бутылках, а еда исключительно яйца, Гиляровский при всей авантюрности не хотел заразиться каким-нибудь тифом) и щедро (щедрость трудностей не представляла, все там стоило гроши) угощал других завсегдатаев. Им, разумеется, брались уже хитровские «деликатесы» студень, селедка, печенка, вареное горло. И, за пьяным разговором (благо сам Владимир Алексеевич, что называется, «держал удар» мог пить спиртное литрами и совершенно не пьянеть) поднимались всевозможные животрепещущие темы криминального, естественно, характера.
А потом это все появлялось в газетах. Без указания имен «информаторов» чтобы не создать им сложностей. В результате «информаторы» были только рады Гиляровскому. Еще бы и напоит, и накормит, и побалагурит, а потом еще газету принесет, в которой все то балагурство можно прочитать. Словом, не человек, а ангел воплощенный.
Тем не менее, Владимир Алексеевич каждый раз искренне радовался, возвращаясь с подобных «редакционных заданий»: «Я вышел на площадь. Красными точками сквозь туман мерцали фонари двух-трех запоздавших торговок съестными припасами. В нескольких шагах от двери валялся в грязи человек, тот самый, которого «убрали» по мановению хозяйской руки с пола трактира Тихо было на площади, только сквозь кой-где разбитые окна «Каторги» глухо слышался гомон, покрывавшийся то октавой Лаврова, оравшего «многую лету», то визгом пьяных «теток»:
Пьем и водку, пьем и ром,
Завтра по миру пойдем»
* * *
Одна беда меры предосторожности в виде яиц и водки не всегда давали результат. Гиляровский то и дело подцеплял какую-нибудь гадость. Его мемуары полнятся такими вот фрагментами: «На одном из расследований на Хитровке, в доме Ярошенко, в квартире, где жили подшибалы, работавшие у В. Н. Бестужева, я заразился рожей.
Мой друг еще по холостой жизни доктор Андрей Иванович Владимиров лечил меня и даже часто ночевал. Температура доходила до 41°, но я не лежал. Лицо и голову доктор залил мне коллодиумом, обклеил сахарной бумагой и ватой. Было нечто страшное, если посмотреться в зеркало.
В это время зашел ко мне Антон Павлович Чехов, но А. И. Владимиров потребовал, чтобы он немедленно ушел, боясь, что он заразится.
Когда я стал поправляться, заболел у меня ребенок скарлатиной. Лечили его А. П. Чехов и А. И. Владимиров. Только поправился он заболела сыпным тифом няня. Эти болезни были принесены мной из трущоб и моими хитрованцами.
Вот до чего ваше репортерство довело! говорила мне няня».
* * *
Хитровские «агенты», действительно, сами приходили к Гиляровскому с экстренными сообщениями. Он вспоминал: «Мои хитрованцы никогда не лгали мне. Первое время они только пугали мою молодую жену: стучит в двери этакий саженный оборванный дядя, от которого на версту несет водкой и ночлежкой, и спрашивает меня. С непривычки, конечно, ее сперва жуть брала, а потом привыкла, и никогда ни один из этих корреспондентов меня не подвел».
Со временем супруга свыклась. Тем более, в газетах то и дело попадались эксклюзивные заметки ее мужа: «На днях на Хитровом рынке, в ночлежном доме инженер-капитана Ромейко, агентами сыскной полиции арестовано пятеро известных воров, много раз судившихся, сидевших в тюрьмах и бежавших с места ссылки. В числе их, между прочим, арестован один беглый из Сибири, сначала назвавшийся московским мещанином, но потом уличенный сыскной полицией. Все пятеро арестованных в момент ареста в ночлежной квартире были в одном нижнем белье, так что их, чтобы отправить в участок, пришлось ранее одеть в арестантские халаты. Между тем все пятеро в день ареста явились в ночлежный дом более или менее прилично одетыми, но все платье, а равно как и деньги, пропили и проиграли в карты съемщику квартиры. Не мешало бы за съемщиками квартир иметь более внимательное наблюдение. Съемщики эти, из которых редкие не привлекались к суду за укрывательство и покупку краденого, плату за ночлег в размере 5 копеек считают далеко не главным доходом, как это следовало быть. Гораздо более пользы получают они от торговли водкой распивочно, тайно от покупки за неимоверно дешевую цену заведомо краденого и приема в заклад вещей по 5 и 10% за несколько дней.
В заклад принимаются даже паспорты ночлежников, и этот вклад у съемщиков считается верным, так как заложивший паспорт обязательно должен его выкупить в случае поступления на место и т. п. Если же заложивший паспорт, как и бывали примеры, заявит об этом полиции и потребует через нее возвращения паспорта, то никогда ничего не получит, так как съемщик этот паспорт или продаст кому-нибудь из воров, или прямо уничтожит. Кроме того, многие съемщики держат у себя публичных женщин, которые заманивают посетителей в нарочно имеющиеся при ночлежной квартире отдельные нумерки и заставляют покупать у съемщика водку и платить за нумер, если можно так назвать конуру без всякой мебели, устланную рогожами. Некоторые же из съемщиков непосредственно участвуют в кражах и дают средства и указания ворам на совершение краж, за что воры непременно приносят для продажи краденое съемщику».
Сидя в редакции, подобное не написать.
* * *
Иногда Владимир Алексеевич водил на Хитров рынок представителей московской творческой интеллигенции. В частности, в 1902 году, когда МХТ ставил пьесу Горького «На дне», Гиляровский устроил актерам своего рода экскурсию, которая чуть было не закончилась трагедией: прознав о появлении большой компании людей с часами, портмоне и портсигарами, здешние рецидивисты сговорились сделать «темную». К счастью, самого «экскурсовода» вовремя о ней предупредили. Владимир Алексеевич писал о том, как ему удалось предотвратить кровопролитие: «А под шум рука Дылды уже у лампы. Я отдернул его левой рукой на себя, а правой схватил на лету за горло и грохнул на скамью. Он ни звука.
Затырсь! Если пикнешь, шапку сорву. Где ухо? Ни звука, а то
Все это было делом одного момента. Мелькнула в памяти моя бродяжная жизнь, рыбинский кабак, словесные рифмованные «импровизации» бурлака Петли, замечательный эффект их, и я мгновенно решил воспользоваться его методом.
Я бросился с поднятым кулаком, встал рядом с Болдохой и строго шепнул ему:
Бороду сорву. И, обратясь к центру свалки заорал диким голосом: Стой, дьяволы!.. и пошел, и пошел
Все стихло. Губы у многих шевелились, но слова рвались и не выходили».
По словам же режиссера Станиславского, все было еще более драматургично: «Под предводительством писателя Гиляровского, изучавшего жизнь босяков, был устроен обход Хитрова рынка В описываемую ночь, после совершения большой кражи, Хитров рынок был объявлен тамошними тайными властями, так сказать, на военном положении. Поэтому было трудно посторонним лицам достать пропуск в некоторые ночлежные дома. В разных местах стояли наряды вооруженных людей. Надо было проходить мимо них. Они нас неоднократно окликали, спрашивали пропуска. В одном месте пришлось даже идти крадучись, чтобы «кто-то, сохрани бог, не услышал!». Когда прошли линию заграждений, стало легче. Там уже мы свободно осматривали большие дортуары с бесконечными нарами, на которых лежало много усталых людей женщин и мужчин, похожих на трупы. В самом центре большой ночлежки находился тамошний университет с босяцкой интеллигенцией. Это был мозг Хитрова рынка, состоявший из грамотных людей, занимавшихся перепиской ролей для актеров и для театра. Они ютились в небольшой комнате и показались нам милыми, приветливыми и гостеприимными людьми. Особенно один из них пленил нас своей красотой, образованием, воспитанностью, даже светскостью, изящными руками и тонким профилем. Он прекрасно говорил почти на всех языках, так как прежде был конногвардейцем Все эти милые ночлежники приняли нас, как старых друзей, так как хорошо знали нас по театру и ролям, которые переписывали для нас. Мы выставили на стол закуску, то есть водку с колбасой, и начался пир. Когда мы объяснили им цель нашего прихода, заключающуюся в изучении жизни бывших людей для пьесы Горького, босяки растрогались до слез