ГРАФОМАН
Непризнанный всерьез публикой и изредка обстреливаемый местной критикой, но сознающий свое величие и предназначение на этой грешной земле, поэт Филимон Бузякин, кругленький и толстенький и от того подвижный, как мяч, вкатился в кабинет редактора газеты. Впереди себя, как бесценную реликвию, он нес потертый, туго набитый рукописями, потерявший свои первоначальные контуры, портфель.
Аристарх, Аристарх Платоныч, наклонился к самому лицу сидящего за столом над гранками и опешившего от столь неожиданного видения редактора, доверительно промолвил посетитель. Из литературных кругов мне стало известно, что вы обожаете поэзию. Я высоко ценю людей, тонко чувствующих и понимающих красоту. Вот вам моя рука, вы мой союзник!
Он протянул редактору пухлую потную ладонь.
Привет вам от Толика Грибка.
Кто такой Толик, ребенок, юноша? Что-то не припомню, напряг память смущенный Аристарх Платонович, оглядывая пришельца в потертом с лоском сером клетчатом пиджаке с зелеными пуговицами.
Как, вы не знаете Толю Грибка? вознес руки вверх Филимон. Да это же восходящая звезда поэзии. Через год-другой о нем заговорит весь мир, ему светит Нобелевская премия в области художественной литературы. Уже сейчас ни один вечер в ЦДЛ не обходится без него. Мы с Толей на дружеской ноге. У нас почти одинаковый стиль, образ мышления и даже критики, эти дармоеды, иногда не могут отличить, где чьи стихи, поэтому мои заслуги нередко приписывают ему, покушаясь на мое авторское право.
Простите, с кем имею честь? перебил восторженную речь посетителя редактор.
Так вы меня не знаете? огорчился Бузякин, но тут же, воспрянув духом, торжественно представился, при этом сделал особый акцент на слове «пиит», что бишь, на старинный манер значило поэт. Господин или товарищ, какое у вас ко мне дело? наконец пришел в себя редактор.
Ребята из прессы меня хорошо знают, посетитель принялся перечислять названия газет и журналов, но редактор твердо, с нотками раздражения повторил:
Какое у вас ко мне дело?
Самое превосходное, невозмутимо ответил автор и многозначительно щелкнул замком портфеля. Вот здесь плоды моих бессонных ночей, вдохновенья, радости и мук. Я великодушно предлагаю их читателям вашей газеты. Он извлек из портфеля кипу пожелтевших листов бумаги с текстами и с достоинством подал их редактору.
Вы первый, кому я предлагаю свои творения. Толя Грибок о них высокого мнения. Я не торопился с публикацией, знал, что время самый строгий критик. Оно просеивает стихи, оставляя самородки. Насколько я понял, здесь одни самородки? с тоскою в глазах покосился редактор на рукопись.
Да, конечно, вы не ошиблись, настоящие самородки. Я халтуру, фуфло не предлагаю.
Не слишком ли много самородков?
Чем больше, тем лучше.
И не дождавшись, пока Аристарх Платонович соблаговолит обратиться к его стихам, Бузякин взял верхний лист рукою и, приняв величественную позу, провозгласил:
Чем больше, тем лучше.
И не дождавшись, пока Аристарх Платонович соблаговолит обратиться к его стихам, Бузякин взял верхний лист рукою и, приняв величественную позу, провозгласил:
«Бедная козочка». Трагедия.
На козочку-бедняжку.
Ой, ду-ду, ду-ду!
Вороны накликали
черную беду
Довольно, довольно, поморщился редактор и в сердцах воскликнул. Когда они уже переведутся, эти козочки-розочки, эти слезы мимозы!
Недовольный тем, что его оборвали, пиит побагровел, набычился и с гневом произнес:
У вас нет сердца, эстетического вкуса, Аристарх Платоныч, вам не жаль бедное животное. Если бы вы только видели, как плакали жена и дочь, когда я во втором часу ночи читал им трагедию, как волновались и до утра не могли заснуть мои соседи. Уж они то в поэзии не в пример вам, знают толк. На следующий день даже участкового инспектора пригласили на прослушивание. Вот эти строки разве не вызывают у вас боль, чувства утраты и сострадания. Козочку собаки страшные задрали, бедные козлятки остались без мамы
Филимон со слезящимися глазами, вытирая скомканным платком щеки, страдающе глядел на редактора, который с трудом сдерживал смех.
Вызывают боль, мрачно ответил он, зубную и гомерическнй хохот.
Жестокий, бездушный вы человек, оскорбился Бузякин. Какой только толстокожий тугодум посадил вас в это кресло? Я пожалуюсь на вас в общество охраны животных.
Не возражаю, не возражаю, обрадовался, предвкушая конец диалога, Аристарх Платонович. Заодно предложите стихи в стенгазету «Собаковод» или «Кинолог».Даже, когда корректор принесла свежие оттиски полос, и редактор углубился в чтение. Филимон не собирался покинуть его кабинет. Расположившись в кресле, он норовил предложить редактору то одно, то другое из своих плодов бессонных ночей, вдохновения и творческих мук.
На лужайке дружной стайкой щебетали воробьи, мурлыкал он себе под нос. Им из рощи подпевали озорные соловьи
Вы наступили на горло моей лебединой песни! сокрушался пиит, вскочив с кресла и перекатываясь из угла в угол. Вы лишаете читателей встречи с прекрасным творчеством. Но талант пробьет себе дорогу. Я пойду на эстраду, я найду путь к их сердцам, и они расцветут, как тюльпаны под лучами солнца. Вы видите, я даже разговариваю белыми стихами.
Понимая, что так просто от пиита не избавиться, редактор позвонил в отдел культуры:
Ксенофонт Петрович, загляни на минутку.
Улыбающийся и бодрый Ксенофонт Петрович возник в дверях кабинета, и вдруг трагическая маска наползла на его лицо. Кровь прилила к щекам, и он задрожал, как осиновый лист.
Сразили, наповал сразили, Аристарх Платонович! Седьмой год я читаю его шедевры и год от года не легче. Мозги воспаляются от его абракадабры.
Кузякин, напротив, даже обрадовался встрече со знатоком поэзии и с надеждой обратил взор на редактора. Аристарх Платоныч, будьте мужчиной, покажите, кто в доме хозяин. Прикажите Ксенофонту тиснуть стишки вместе с моим портретом в очередном номере.
За поэзию и прозу он отвечает, отмахнулся редактор. Натренированным движением подхватил портфель, рукопись Филимон, цепко увязался за Ксенофонтом Петровичем. Уже в дверях обернулся к редактору:
А Толю Грибка я обязательно к вам направлю. Из него стихи льются, как из рога изобилия. Век благодарить будете, задушевный он человек и стихи у него тоже замечательные о животных и природе. Вот увидите, растрогают вас до слез, как Максима Горького есенинские стихи о собаке и щенках
Что, и Грибок в городе!? словно пораженный ударом молнии, воскликнул Ксенофонт Петрович и решительно возвратился к редакторскому столу. Аристарх Платонович, голубчик, умоляю вас, подпишите приказ, ухожу в отпуск без содержания. Изведут они меня своими опусами. Вы даже не представляете, что это за динозавры.
МАЛИНОВЫЙ ПИДЖАК
Решила Дуня блондинка сорока пяти лет от роду, справить себе к празднику обнову, чтобы было в чем и себя показать, и на других поглазеть. Некогда купленные еще в эпоху социализма добротные вещи обветшали, потерлись и вышли из моды, а дорогие меха воротники, манто и шапки из песца, соболя и норки вместе с нафталином прожорливая моль слопала и не подавилась. У нее обнаружился стойкий иммунитет к лаванде, шалфею и другим эфироносам, и даже к махорке все с голодухи подметает.
Встряхнула однажды Дуня меха они и посыпались мелкими ворсинками. Едва удержалась от плача, стиснула свои жемчужные зубки да слезинку горючую обронила.
«Ничто не вечно под Луной, по-философски рассудила она. Осталась без гардероба. Не в чем на люди выйти. Супруг Вениамин после двух лет безработицы и нынче едва концы с концами сводит, ржавой хамсой довольствуется. За последние три года ни приличным подарком, ни каким другим сюрпризом не порадовал. Никакой надежды на прогресс и достаток. Когда-то слыл рыцарем, джентльменом, да весь вышел».
Горестно вздохнула Дуня и направила свои стройные ножки по дорожке на экскурсию в супермаркеты и прочие салоны мод, чтобы поглядеть, где какой товар и почем. Зашла в магазин верхней женской одежды с поставками из Лондона. Взглянула на ценники и дурно стало. Три-четыре месячные зарплаты надо выложить за костюм. Для семейного бюджета и меню катастрофа. После такой покупки зубы на полку. Отдышалась, успокоилась и, дабы не подвергать себя стрессу, побрела на вещевой рынок, именуемый в народе барахолкой. За десять шагов до сектора «Секонд-хенд» приметила висящий на плечиках малиновый пиджак с блестящими в лучах солнца пуговицами в два ряда. Прямо на этот блеск и пошла, не сворачивая в сторону. И по мере ее приближения на круглом, словно луна, лице рыжеволосой торговки одеждой расплывалась широкая улыбка.
Не проходите мимо, выбирайте, что душа пожелает, жестом пригласила она. Вещи из-за бугра, добротные. Некоторые даже от фирмы Версаче, Пьера Кардена, Армани, Валентино, почти новые.
А кто такой Версаче? прикинулась невежей Дуня.
Знаменитый портной, охотно отозвалась продавец. Он сам этот пиджак шил, все пальцы исколол, бедняжка, чтобы только вам угодить.
Неужели? Почему тогда эта вещь попала сюда?
У недорезанных буржуев валюты немерено, куры не клюют. Они долго вещи не носят, чуть надоест, покупают новые, а эти в сбыт, чтобы в шкафах моль не разводить.
Насчет Версаче и Кардена вы, конечно, преувеличили, улыбнулась Дуня. Понимаю, что для рекламы все методы хороши. Но мне все же приглянулся этот малиновый пиджак. А он случайно не из гуманитарной помощи?
Нет! с явным неудовольствием отрезала женщина. Гуманитарку забрасывают в «горячие точки» для беженцев, а у нас, слава Богу, пока еще не стреляют.
Он часом не мужского покроя? засомневалась Дуня. А то куплю сгоряча, и подруги на смех поднимут.
Что вы такое говорите? Я что аферистка? возмутилась рыжеволосая. Вот видите, на груди выточки и по бокам тоже, чтобы прилегал к талии, а для мужиков шьют прямые, как на колоду. Покупайте, пиджак из самой Англии, а может, Франции, черт их разберет.
Действительно, выточки, согласилась Дуня, пристально осмотрев пиджак, и неожиданно озадачила продавца. А кто его носил? Да никто и не носил. Может, всего один или два раза примерили, не понравился цвет, фасон. У капиталистов, что с жиру бесятся, много разных причуд. На пиджаке ни одного пятнышка, ни одной затяжки. У меня глаз наметан, третий год челноком работаю, «кравчучки» по рынку таскаю. Он вам подойдет, в самый раз. Мужики глаз не смогут отвести от такой белокурой красотки.