Зато я знаю, что умею играть.
Да, согласился он. Конечно, умеете. Вы очень хорошая актриса.
Но вы же не видели меня на сцене.
А вот и ошибаетесь.
Ричард!
Даже удивлен, что вы называете меня просто по имени.
Но где вы могли меня видеть?
Запамятовал, знаете ли. Но все это часть большого и очень секретного плана. Скоро узнаете.
Когда?
На вечеринке. Ладно, мне пора. Au revoir, дорогая Аннелида.
Ричард ушел, и некоторое время Аннелида стояла совершенно неподвижно. Она была растеряна, терялась в догадках. И еще ее переполняло счастье.
А Ричард тем временем вернулся домой, окончательно все для себя решив. И направился прямо в кабинет к Чарльзу Темплтону. Там он нашел Чарльза и Мориса Уорендера довольно мрачные они сидели за графинчиком шерри. Увидев Ричарда, оба тотчас умолкли.
А мы тут как раз о тебе говорили, сообщил Чарльз. Что будешь пить в сей неурочный час, Дики? Может, пива?
Спасибо, пожалуй, да. Или, может, мне уйти, чтоб вы могли продолжить этот разговор обо мне?
Нет, нет.
Мы уже закончили, поспешил вставить Уорендер. Я прав, Чарльз?
Да, думаю, да. Закончили.
Ричард налил себе пива.
Вообще-то, заметил он, я заскочил с мыслью поделиться кое-какими наблюдениями в столь узком и приятном кругу.
Уорендер пробормотал что-то на тему того, что ему надобно выйти.
Ну, разве что только в самом крайнем случае, Морис, сказал Ричард. К тому же эта мысль у меня возникла после ваших утренних высказываний. Он уселся и уставился на кружку с пивом. И разговор у нас будет не из легких, добавил он.
Они ждали. Уорендер сидел, нахохлившись, Чарльз, как всегда, с вежливо терпеливым видом.
Полагаю, это вопрос лояльности, если хотите, верности, выдавил наконец Ричард. По крайней мере, отчасти. И он продолжил, стараясь по мере возможности сохранять полную объективность. Но вскоре понял, что запутался, и пожалел, что вообще затеял этот разговор.
Чарльз разглядывал свою руку в старческих веснушках. Уорендер потягивал шерри и время от времени украдкой косился на Ричарда.
И вот наконец Чарльз спросил:
А нельзя ли ближе к делу?
Мне и самому хотелось бы, поспешно ответил Ричард. Понимаю, что-то я совсем запутался.
Может, я помогу разобраться? Сказать, полагаю, ты хотел следующее. Ты считаешь, что написал совсем другую пьесу, которая никак не подходит Мэри. Да, действительно, написал. И считаешь, что это лучшее из написанного тобой, но боишься, что Мэри не понравится отклонение от привычных для нее канонов. Ты уже дал ей эту пьесу, и сейчас она ее читает. Ты опасаешься, что она воспримет это как знак того, что в главной роли ты видишь только ее. Я прав или нет?
Да. Все именно так.
Но в таком случае, неожиданно вмешался Уорендер, ей не должна понравиться эта пьеса!
Не думаю, что понравится.
Ну вот тебе и ответ, сказал Чарльз. Если она ей не понравится, ты имеешь полное право предложить ее кому-то другому, верно?
Все не так просто, ответил Ричард. И, глядя на этих двух джентльменов, по возрасту годившихся ему в отцы, имевших тридцатилетний опыт общения с мисс Беллами, он увидел: они его поняли.
Тут утром уже случился один скандал, заметил Ричард. Настоящая буря.
Уорендер покосился на Чарльза.
Не знаю, может, просто показалось, начал он, но ощущение такое, что скандалы последнее время случаются все чаще. Я прав?
Чарльз и Ричард промолчали.
Человек должен жить своей собственной жизнью, продолжил Уорендер. Таково мое мнение. И самое худшее случается с человеком, когда он обманывается, принимает на веру фальшивую или неискреннюю преданность. Сам видел, как такое случалось. С одним человеком из нашего полка. Печальная история.
Нам всем свойственно ошибаться в людях, проговорил Чарльз.
Снова повисла пауза.
А затем Ричард пылко заметил:
Но я всем обязан ей! Эти ужасные опусы, которые начал сочинять еще в школе. Первые совершенно бездарные пьески. А потом вдруг одна получилась. И она заставила руководство театра принять ее. Мы все с ней обговаривали. Все! И вот теперь вдруг почему-то не захотел этого делать. Не захотел. Но почему? Почему?
Так и должно быть, сказал Чарльз, и Ричард взглянул на него с удивлением. Чарльз тихо продолжил: Сочинение пьес это твой бизнес. Ты в нем разбираешься. Ты эксперт. И ты должен самостоятельно принимать решения.
Да. Но Мэри
Мэри принадлежит некоторое количество акций в компаниях, которыми управляю я. Но я не советуюсь с ней о политике этих компаний. И потом мои интересы не сосредоточены исключительно на них.
Но это не одно и то же.
Почему нет? добродушно спросил Чарльз. Лично я считаю, что именно так. И потом сантименты, добавил он, самый скверный советчик в таких вопросах. Мэри все равно не поймет изменений в твоей политике, но это вовсе не означает, что она неверна. Мэри руководствуется одними эмоциями.
Так ты считаешь, произнес Уорендер, что она изменилась? Прости, Чарльз, это, конечно, не мое дело.
Да, она изменилась, отозвался муж Мэри. Человек склонен меняться.
Ты сам видел, вмешался Ричард, что произошло с Пинки и Берти. Представляю, что она сотворила бы со мной! Да и что такого ужасного они сделали? А на самом деле причина проста. Они скрыли всё от нее потому, что не знали, как Мэри это воспримет. Ну и вы сами видели, как восприняла.
Полагаю, рассеянно начал Уорендер, по мере того, как женщина стареет тут он запнулся и умолк.
Послушай, Чарльз, заметил Ричард, возможно, ты сочтешь это мое предположение просто чудовищным, но не стало ли тебе последнее время казаться, что в этом есть нечто нечто
Патологическое? спросил Чарльз.
Она стала такой мстительной, как-то совсем на нее не похоже. Ведь так? теперь он обращался к ним обоим. Господи, ну, скажите, так или нет?
К его удивлению, ответили они не сразу. После довольно долгой паузы Чарльз произнес с болью в голосе:
И мне тоже это в голову приходило. Я я даже советовался с Фрэнком Харкнессом. Он наш домашний доктор вот уже долгие годы. И он тоже считает, что она стала какой-то нервной. И насколько я понял, это случается с большинство женщин в ее возрасте. Он считает, что нервное напряжение может усиливать наэлектризованная атмосфера театра. Но у меня создалось впечатление, что он несколько недооценивает ситуацию. Должен признаться вам, печально добавил Чарльз, она давно меня беспокоит. Все эти безобразные сцены.
И мстительность, пробормотал Уорендер и тут же пожалел, что произнес это слово.
Но ее доброта! воскликнул Ричард. Всегда считал: у нее самые добрые глаза, какие я только видел у женщин.
Уорендер, который с самого утра был настроен рассуждать о человеческих характерах, продолжил в том же духе.
Люди, заметил он, рассуждают о глазах и ртах, точно эти черты лица имеют какое-то отношение к мыслям и поступкам других людей. Но ведь это же всего-навсего какие-то малые части тела, разве нет? Как, впрочем, и пупки, колени и ногти. Мелочи, детали.
Чарльз взглянул на него с улыбкой.
Морис, дорогой, ты меня просто пугаешь. Ты как бы отрицаешь тем самым, что у наших старых друзей может быть добрый рот, честный взгляд, открытый лоб. Сомневаюсь, что ты прав.
Прав он или нет, вставил Ричард, это ничуть не помогло мне принять решение.
Чарльз опустил стаканчик с шерри на стол и сдвинул очки на лоб.
Будь я на твоем месте, Дики, я бы продолжил идти вперед.
Слушай его, Дики, слушай!
Спасибо, Морис. Да, я продолжил бы должен идти вперед. Предложил бы свою пьесу, постарался бы как можно выгоднее продать ее на рынке. Если Мэри и расстроится, то ненадолго, сам знаешь. Ты не должен терять чувства перспективы, мальчик мой дорогой.
Полковник Уорендер слушал все это со слегка приоткрытым ртом и затуманенным взглядом. Когда Чарльз закончил, Уорендер взглянул на часы, поднялся и сообщил, что ему нужно позвонить по телефону перед ленчем.
Позвоню из гостиной, если разрешите, сказал он и покосился на Ричарда. Стоять на своем, вот что главное, верно? Лучшая политика в мире, и он вышел.
Ричард сказал:
Постоянно задаюсь вопросом: так ли уж он прост, наш Морис?
Было бы серьезное ошибкой недооценивать его, ответил Чарльз.
В домах и квартирах в радиусе примерно десяти миль от Пардонерс Плейс, гости, приглашенные на вечеринку к мисс Беллами, готовились предстать перед глазами виновницы торжества. Таймон (он же Тимми) Гэнтри, знаменитый режиссер, тоже готовился к празднику. Он был высокого роста и, сутулясь, всматривался в треснутое зеркало ванной комнаты, чтобы расчесать щеткой волосы так коротко подстриженные, что особой необходимости в том не было. Затем он переоделся в костюм, который назывался у него «приличным синим», и, чтоб потрафить мисс Беллами, надел под него жилет вместо пуловера сливового цвета. Он больше походил не на режиссера, а на полицейского, вышедшего в отставку, чей энтузиазм никогда не иссякает. Он пропел отрывок из «Риголетто» оперы, которую недавно поставил, и вспомнил, как ненавидит все эти коктейльные вечеринки.
Белл-а-ми, от тебя одна лишь тоска, пел Гэнтри, имитируя мелодию «Bella Filia»[53]. И это было сущей правдой. Последнее время Мэри стала совсем уж невыносима. Возможно, было бы разумно рассориться с ней до того, как начнется работа над новой пьесой. Она начала уклоняться от самых простых требований режиссера, входящих в его методику: Тимми требовал от труппы быстрых и довольно сложных движений, образующих своеобразный вихревой рисунок на сцене, а Мэри уже давно утратила былую резвость. Да и темперамент, пожалуй, тоже, подумал он. И вообще он считал, что эта пьеса будет для нее последней.
Потому, как она уж давно не мила, и совсем мне она не по вкусу! пропел Гэнтри.
Затем он стал размышлять о ее влиянии на других людей, в особенности на Ричарда Дейкерса.
Она демон похоти, пропел он. Она просто монстр в женском обличье. Пожирает заживо молодых мужчин. Это жуткая Мэри! Таймон радовался тому обстоятельству, что Ричард, похоже, настроен на написание более серьезных драматических произведений. Гэнтри прочел «Земледелие на небесах» еще в рукописном виде и тут же решил, что это «его» пьеса и он непременно поставит ее, как только закончит текущую работу.
Если продолжишь сочинять всю эту пустую трескотню для Мэри, когда у тебя в загашнике такая вещица, сказал он Ричарду, утонешь в ней и больше не выплывешь. Да, вещь далека от совершенства, некоторые куски просто ужасны. Их надо выбросить. Другие переписать. Внеси эта поправки, и я с удовольствием поставлю твою пьесу.