И Ричард поправил.
Гэнтри сунул в карман подарок для мисс Беллами. То были фальшивые драгоценности, приобретенные им за пять шиллингов с уличного лотка. Он всегда приобретал подарки рационально, сообразуясь с финансовым положением того, кому будет их вручать, и знал, что мисс Беллами богата.
И Ричард поправил.
Гэнтри сунул в карман подарок для мисс Беллами. То были фальшивые драгоценности, приобретенные им за пять шиллингов с уличного лотка. Он всегда приобретал подарки рационально, сообразуясь с финансовым положением того, кому будет их вручать, и знал, что мисс Беллами богата.
Вышагивая по направлению к Найтсбридж, он со все возрастающим энтузиазмом размышлял о «Земледелии на небесах» и о том, как бы сделать так, чтобы убедить руководство взять к постановке эту пьесу.
Да актеры, пообещал он себе, будут у меня там скакать как молодые барашки.
Дойдя до угла Гайд-Парка, он снова запел. А на углу Уилтон Плейс рядом с ним притормозил автомобиль с водителем. И из окна высунулось руководство в лице мистера Монтагю Марчанта. Он был изысканно одет, в петлице пиджака красовалась гардения. Лицо гладкое, светлые жидкие волосы прилизаны и липнут к черепу, глаза усталые.
Тимми! окликнул его мистер Марчант. Нет, вы только посмотрите на него! Шагает так решительно! И целеустремленно! Давай же, запрыгивай в машину, ради Бога, и будем поддерживать друг друга на всем пути к святилищу.
Как раз хотел повидаться с тобой, сказал Тимми. Согнулся едва ли не пополам и влез в машину. Он имел привычку без всяких предисловий переходить к делу, которое на данный момент его интересовало. И свои идеи преподносил с безжалостной стремительностью, столь характерной для его работы в театре. Впрочем, то было несколько обманчивое впечатление, поскольку все импульсы Гэнтри были подчинены одной вполне определенной цели.
Он набрал в легкие побольше воздуха и решительно выпалил:
Послушай! У меня к тебе предложение!
На всем пути по Слоун-стрит и Кингз Роуд он рассказывал Марчанту о новой пьесе Ричарда. И все еще говорил, в высшей степени красноречиво, когда автомобиль свернул к Пардонс Роу. Марчант слушал очень внимательно, но настороженно, как и подобает руководству, когда речь заходит о чем-то серьезном.
Ты сделаешь это, продолжил меж тем Гэнтри, когда машина свернула к Пардонс Плейс, не ради меня и не ради Дики. Ты сделаешь это, потому что будет огромный порыв для театра и его руководства. Попомни мои слова. Ну, вот и приехали. Господи, до чего же я ненавижу эти светские вечеринки!
Должен напомнить тебе, Тимми, заметил Марчант, когда она вылезали из машины, что я один ничего не решаю.
Естественно, дорогой. Вполне естественно. Но ты должен постараться, просто обязан, точно тебе говорю. И ты это сделаешь.
О, Мэри, дорогая! в унисон воскликнули они, и вечеринка тут же поглотила их.
Пинки и Берти договорились прийти вместе. Они приняли это решение в результате долгих и мучительных переговоров после ленча. Ведь на кону стояли соблюдение обычного человеческого достоинства и профессиональной целесообразности.
Пойми, милая моя, говорил Берти, если мы не придем, она взбесится еще больше и отправится прямиком к руководству. Сама знаешь, какое значение Монти придает личным взаимоотношениям. «Счастливый театр это всегда успешный театр». И никто никто не имеет права восстать против существующих там порядков. Он терпеть не может всякую подковерную грызню.
Пинки, которой с утра изрядно досталось, мрачно согласилась с ним.
Одному Богу ведомо, заметила она, могу ли я позволить себе в такой момент подмочить репутацию. Ведь контракт еще не пописан, Берти.
Ясно, как божий день: нашим девизом должно стать великодушие.
Да я скорее умру, чем стану ползать перед ней на коленях!
А нам и не придется, дорогуша. Легкое пожатие руки, такой долгий-долгий взгляд прямо в глаза, а там, глядишь, все и образуется.
Просто противно, и все тут.
Перестать. Будь выше этого. Бери пример с меня: я в этих делах собаку съел. Соберись с силами, милая, и не забывай ты прежде всего актриса. Он хихикнул. Если правильно посмотреть на все это, будет даже забавно.
А что мне одеть?
Оденься во все черное, и никаких драгоценностей. Пусть она бренчит своими побрякушками.
Ненавижу вражду, Берти. Что за чудовищная у нас профессия. Во многих отношениях.
Это джунгли, дорогая. Посмотри правде в глаза, мы с тобой живем в джунглях.
А ты, с завистью произнесла Пинки, похоже, не слишком взволнован.
Бедная моя девочка! Как же ты плохо разбираешься в людях. Да я весь дрожу.
Это джунгли, дорогая. Посмотри правде в глаза, мы с тобой живем в джунглях.
А ты, с завистью произнесла Пинки, похоже, не слишком взволнован.
Бедная моя девочка! Как же ты плохо разбираешься в людях. Да я весь дрожу.
Разве? Весь вопрос в том, может ли она навредить тебе.
А как по-твоему, заметил Берти, может боа-констриктор проглотить кролика?
Пинки подумала, что лучше не углубляться в эту тему. На том они и распрощались, разошлись по своим квартирам и принялись готовиться к выходу в свет.
Аннелида и Октавиус уже были готовы. Октавиус остановил свой выбор на черном пиджаке, брюках в тонкую полоску и при непосредственном участии племянницы на мелких дополнительных деталях, которые, как она считала, подходят к этому туалету. Сама она успела принять ванну и уже собралась одеваться, как дядя, наверное, уже в четвертый раз, постучал в дверь и предстал перед ней встревоженный и непривычно аккуратный.
Мои волосы, пробормотал он. Поскольку нет бриолина, я употребил оливковое масло. Теперь от меня пахнет салатом, да?
Аннелида успокоила его на этот счет, почистила пиджак дяди щеточкой и упросила подождать ее в магазине. Дядя имел старомодные представления о пунктуальности и начал волноваться.
Сейчас уже без двадцати пяти семь, сказал Октавиус. А нас приглашали к шести тридцати, Нелли.
А это значит, дорогой, что первые гости появятся не раньше семи. Да ты выгляни в витрину, сам увидишь, когда начнут собираться гости. И пожалуйста, дядюшка! Ты же понимаешь, что пока я стою тут в халате, выйти на улицу мы все равно не сможем, так или нет?
Нет, нет, конечно. Где-то в половине седьмого или без четверти семь? Или ровно в семь? Понимаю, понимаю В таком случае
С этими словами Октавиус сбежал вниз по лестнице.
Аннелида подумала: «Хорошо, что я успела научиться быстро переодеваться». Затем она привела в порядок лицо и волосы и надела единственное свое нарядное платье, ярко-белое. Нацепила на голову белую шляпку с черной бархатной тульей, натянула новые перчатки. Потом посмотрела на себя в зеркало, заставила принять несколько поз, как перед выходом на сцену. «Ощущение такое подумала она, прямо как перед премьерой. Интересно, Ричарду нравится белый цвет?»
Убедившись в том, что платье вполне приличное, а шляпка ей очень идет, Аннелида принялась представлять, как все будет. Вот они с Октавиусом прибывают в гости. И производят настоящий фурор. Все перешептываются. Сам Монти Марчант, главный управляющий, спрашивает у Таймона Гэнтри, великого режиссера: «Кто они такие?». И Таймон Гэнтри с неподражаемым апломбом, который безуспешно пытались сымитировать многие актеры, отвечает: «Не знаю, но, клянусь богом, я это тотчас выясню!» Гости почтительно расступаются, когда она и Октавиус, сопровождаемые мисс Беллами, идут по зале в сопровождении приглушенного и восторженного шепотка. Все так и сверлят их взглядами. Почему сверлят, ведь глаза это не какой-то там плотницкий или слесарный инструмент? Но так принято говорить. Короче, взгляды всех присутствующих устремлены на Аннелиду Ли. И среди них застывший от восхищения Ричард
Тут Аннелида остановилась, ей стало стыдно, оставалось лишь посмеяться над собой и успокоить разгулявшиеся не на шутку нервы.
Она подошла к окну и выглянула на Пардонерс Плейс. К дому мисс Беллами уже начали подъезжать автомобили. Был среди них один очень длинный и черный с нарядным шофером за рулем. Из него вышли двое мужчин. Сердце у Аннелиды учащенно забилось. Вот тот, с гарденией в петлице и есть Монти Марчант, а тот, высоченный и одетый неряшливо, не кто иной, как величайший театральный режиссер Таймон Гэнтри.
Все! воскликнула Аннелида. Никакой больше ерунды, Золушка. Она досчитала до шестидесяти и лишь после этого спустилась вниз.
Октавиус сидел за столом и читал, на коленях у него примостился Ходж. Оба были абсолютно довольны собой.
Ну, что, успокоился наконец? спросила Аннелида.
Что? Успокоился? Да, ответил Октавиус. Спасибо, я абсолютно спокоен. Вот, читаю «Букварь Чайки»[54].
Что-то замыслил, да, дядя?
Он закатил глаза:
Я, замыслил? Ты это о чем?
Да просто выглядишь, как кот, объевшийся сметаны.
Правда? Интересно, с чего это вдруг? Ну что, идем?
Он столкнул Ходжа с колен, кот сильно линял. Пришлось Аннелиде снова взяться за щетку.
Он столкнул Ходжа с колен, кот сильно линял. Пришлось Аннелиде снова взяться за щетку.
Я бы не променяла тебя на все сокровища Великой Тартарии[55], сказала она. Идем же, дорогой, нам пора.
У мисс Беллами приготовления к вечеринке заняли не меньше полутора часов и походили на манипуляции, которые проделывают в салонах красоты, где Флоренс, сама того не осознавая, выступала в роли Абигейл[56].
Процедуры эти начались сразу же после дневного отдыха и поначалу проводились в строжайшей секретности. Мисс Беллами лежала в постели. Флоренс, тихая и молчаливая, задернула шторы на окнах и принесла из ванной множество флаконов и баночек. Аккуратно удалила макияж с лица хозяйки, затем положила на закрытые веки влажные тампоны и принялась наносить слой из кашицы зеленоватой стягивающей маски на кожу. Мисс Беллами попробовала завести с ней разговор, но безрезультатно. В конце концов она нетерпеливо воскликнула:
Да что с тобой такое? Зазналась, что ли? Флоренс молчала. Ради бога! воскликнула мисс Беллами. Может, обиделась на меня из-за той утренней истории?
Флоренс нанесла слой на верхнюю губу мисс Белами.
Эта дрянь страшно жжет, с трудом пробормотала мисс Беллами. Небось смешала неправильно?
Флоренс завершила наложение маски. Из-под нее мисс Беллами с трудом удалось проговорить: