Речь, несомненно, шла о двух молодых людях с кожаными папочками под мышками, отиравшихся близ главного входа в здание. Тут всегда был редкостный ветродуй, плюс нынче было просто морозно, потому они в своих дорогих и стильных, но коротеньких пальто и с непокрытыми головами чувствовали себя крайне неуютно. Хотя это я мягко выразился они попросту задубели. В каком-то смысле я им даже посочувствовал мне очень хорошо помнилась одна недавняя ночь, когда я сам промерз до костей. С другой стороны это не Канны, это Москва, и одеваться в наших широтах надо соответственно. Пуховик, шапка, исподнее иначе никак, иначе вас навестят дружные братья цистит и простатит.
Я, если честно, иногда и сам офигеваю от безрассудности иных представителей молодежи, особенно тех, кто женского пола. Нет-нет, все тот же цистит дело добровольное, и тут каждый для себя сам выбирает здоровье или мода. Но все-таки когда на улице минус тридцать, то рассекать по ней без шапки, в короткой куртке, под которой то и дело мелькает запирсингованное загорелое пузико, и в джинсиках, настолько туго натянутых на заду, что присутствие там чего-то, кроме стрингов, исключено это верх неблагоразумия. Прогулка по зимней Москве в таком виде обычно длится час-полтора, лечение же потом от кучи женских хворей и бесплодия десятилетия. Я всегда говорил, что женщины они во многих вопросах куда разумнее мужчин, но иногда эта моя убежденность немного пробуксовывает, особенно после того, как увидишь вот такую красотку.
Ватутин, кто это? Вика, подвинув меня плечом, окинула взглядом ежащихся молодых людей. А?
Они из аппарата Зимина, пояснил телохранитель. Тот, что слева, повыше он из его канцелярии, тот, что справа из департамента кадров.
Кадры же под Ядвигой? удивился я. При чем тут Зимин?
Не то важно, под кем тот или иной департамент, Ватутин иронично посмотрел на меня. То важно, с чьей руки ест тот или иной работник. Этот кормится близ Зимина, хотя формально он сотрудник Ядвиги Владековны. Впрочем, там у них никогда точно не скажешь, кто кому служит и кто кому прислуживает.
А вот вы все про всех знаете, да? Вика чуть потеснила меня, перегнувшись через переднее сидение.
Вы даже не представляете насколько все и насколько про всех, без улыбки сказал ей Ватутин, уставившись ей в глаза.
В зеркало заднего вида я увидел, как Вика немного изменилась в лице и непроизвольно закусила губу.
Не думаю, что эти двое представляют для нас опасность, решил я сменить тему разговора. Они не похожи на наемных стрелков, которые пожаловали по мою душу.
Если все стрелки будут похожи на стрелков, то жить будет неинтересно, вступил в разговор водитель.
Мощно задвинул! восхитился я. Убедительно. Но я, если что, готов еще лет пятьдесят жить скучно.
Наверное, какой-нибудь доморощенный критик сказал бы что-то вроде: «Блин, да он слепой и тупой, надо Ватутина брать за горло и узнавать, отчего Вика так переполошилась».
Идите-ка вы в задницу, достопочтенный критик. Вот прямо туда, никуда не сворачивая и навсегда. Есть правда, которую надо знать сразу и правда, которую следует узнавать в нужное время. Вот эта из второго раздела. Вика для меня сейчас как якорь, за который я держусь, чтобы окончательно не свихнуться от того, что вокруг меня происходит. Да, я знаю, что она жадновата, эгоистична, высокомерна это все так. Но она живая и настоящая, от нее идет тепло человека, обычного человека. Без него в том здании, где я сейчас обитаю, мне будет совсем уж плохо. А еще она не дает мне углубиться в мысли, которые время от времени меня одолевают, она не дает мне все разложить по полочкам своей бесконечной трескотней, пожеланиями и требованиями. И за это ей отдельное спасибо.
Я не хочу знать все. Есть вещи, которые лучше не знать, и это не позиция страуса, засунувшего голову в песок. Просто на свете встречаются пределы, за которые лучше не заглядывать, поскольку за ними живет безумие. Я знавал пару своих коллег, которые слишком глубоко залезли в тайны Как бы это так сказать Вещей, лежащих по ту сторону науки. Это были сильные журналисты, я бы сказал матерые, и дело свое, состоящее в том, чтобы докопаться до сути того или иного вопроса, они знали очень хорошо. Как оказалось даже слишком хорошо. Одного потом опознали по обрывкам одежды и экспертизе обугленных костей, которые собрали в пепелище ритуального сатанистского костра. Второго вовсе не нашли. Он вышел из дверей квартиры на втором этаже, направляясь на работу, а из подъезда не вышел. Что, как, куда он пропал, преодолевая расстояние в один лестничный пролет стандартной «хрущевки» никто так и не узнал.
Маринка, моя давняя приятельница, было начала рыть тему этого исчезновения, поскольку пропавший в никуда журналист был ее давним любовником, и даже, судя по ее словам, успела что-то накопать, но что именно я так и не узнал, поскольку буквально через несколько дней она погибла в аварии на трассе «Дон». Я потом посмотрел ее записки, оставшиеся на рабочем столе компьютера и в блокнотах. Там было много всякого разного, Маринка была профи до мозга костей и даже за такой короткий срок на самом деле успела собрать кое-какой материал. Там были телефоны, позвонив по которым, наверное, можно было понять, до чего именно она докопалась, но вот только Мамонт, заставший меня за этим занятием и сразу понявший, о чем я думаю, отобрал, сопя, у меня ее блокноты и тут же спалил их на моих глазах, все до единого, зажигая листок за листком. А после и пепел переворошил в массивной маринкиной пепельнице. Потом вызвал системщика, заставил его достать из компьютера жесткий диск и на наших глазах раздолбал его специально принесенным для этого молотком.
Я самодостаточен, так было всегда. Да и эгоистичен до крайности, что скрывать. Но даже стопроцентному эгоцентрику нужна точка опоры, иначе он упадет. Для меня это Вика.
Я не знаю, кто на самом деле те, кому я служу. У меня много предположений, одно чудней другого, какое-то из них наверняка верное. Но я не желаю знать, какое именно. Пока я не знаю этого, у меня остается минимальный шанс выскочить из той ловушки, в которую угодил, причем выскочить живым и вытащить за собой женщину, которая попала в неё по моей милости. Или хотя бы вытолкнуть из этого капкана только её, что меня более-менее устраивает. Но если я узнаю правду то и этого шанса не станет, а мне подобный расклад невыгоден. Узнай я правду и мне придется выбирать сторону, которую занимать, сообразуясь не только с расчетом, но и с моральными принципами. И ничего хорошего от этого процесса ждать не приходится.
Потому я не буду ни о чем расспрашивать Ватутина, который, возможно, что-то мне бы рассказал, что-то такое, что изменило бы для меня расклад позиции. Пока не буду.
Заиндевевшая парочка наконец-то заметила нашу машину и дружно замахала нам руками.
Вот ведь, в голосе Ватутина были непонятные мне нотки. Как их выдрессировали, а? Замерзли оба, отсюда слышно, как у них бубенчики звенят, но гляньте только они улыбаются и машут!
Дисциплина, ответил ему я и открыл дверь машины.
Харитон Юрьевич? стараясь унять лязг зубов, обратился ко мне один из замерзающих, тот, что повыше, который работал на Зимина.
Предположим, доброжелательно ответил ему я, подходя поближе.
У меня к вам поручение, выдавил из посиневших губ улыбку он. Меня к вам направил Максим Андрасович.
Ух ты, я стянул перчатку, достал из кармана телефон и спросил у молодого человека: Вас как зовут?
Александр, опасливо посмотрел на гаджет в моей руке тот. Устюгов.
Чего вы так напряглись, Александр? удивился я, набирая номер Зимина. Просто хочу уточнить у Макса одну простую деталь чего это он сам не пожелал со мной беседовать.
Макса? Устюгов переглянулся со своим спутником. В смысле у Максима Андрасовича?
И вправду как дрессированные, сообщила Ватутину Вика, беря меня под руку. Забавно.
Все разговоры в помещении, жестко сказал он нам, озираясь. Я вообще не люблю открытые пространства в городе, а тут еще и район старой застройки, с этими никому трижды не нужными чердаками.
Пошли, согласился с ним я и первым шагнул к дверям.
Да, отозвался в трубке голос Зимина. Чего тебе? Я занят!
Хотел уточнить чем я вызвал ваш гнев, Максим Андрасович? последние слова я произнес почти по слогам, пережевывая их так же тщательно, как диететик размалывает зубами морковную котлету. Вы не желаете со мной общаться лично?
Что за бред? рявкнул Зимин. Киф, ты в запой с Валяевым отправился никак? Поверил в его слова, что там чудо как хорошо? Так он врет, нет там ничего хорошего. Я с ним туда ходил пару раз, мне не понравилось.
Просто раньше вы вроде как находили на меня время, а теперь каких-то клерков посылаете, я повернулся к двум юношам, с упоением втягивающих ноздрями теплый затхлый воздух пустого редакционного вестибюля. Вот я и пришел к выводу, что отныне я не в фаворе.
Тебе не идет этот слог, фыркнул в трубке Зимин. Ты не умеешь верно подобрать и расставить слова, а потому не в состоянии добиться нужного эффекта от изреченной фразы. Стыд и позор, Никифоров, ведь ты же журналист! Интонации еще туда-сюда, а подача и текст слабоваты.
Да? искренне опечалился я. Грустно. И все-таки?
Просто мне некогда заниматься всякими мелочами лично, миролюбиво объяснил мне Зимин. Не в том смысле, что ты мелочь, а в том Короче поговори с ними, а вечером ко мне не забудь зайти, поблагодарить. Все, отбой.
В трубке раздались гудки.
Хорошо, внезапно выдавил из себя второй визитер, стягивая лайковые перчатки с рук. Тепло! А здесь есть какое-нибудь место, где кофе подают?
Есть, Вика вытянула руку. Вон там автомат стоит.
Автомат? поморщился Устюгов. В них же не кофе, а бурда.
Чем богаты, я убрал телефон в карман. Мы тут непривередливые. Ладно, молодые люди, теперь объясните, какого лешего вас занесло в наши палестины и за что я должен поблагодарить Зимина?
Прямо здесь говорить? удивился Устюгов. Может, пройдем в переговорную?
У нас нет переговорных, объяснил ему я. Курилка есть. Подойдет?
Нет переговорных? просто-таки со священным ужасом переглянулись клерки. Судя по всему, любое здание без переговорной для них было невероятной экзотикой.
Нет, Вика тоже все поняла и от чистого сердца забавлялась. А еще у нас нет штатного психолога, кабинетов для мозгового штурма с пластиковыми досками и тренажерной комнаты. У нас их заменяет спортивная редакция.
Верно-верно, поддержала разговор невесть откуда появившаяся Шелестова, которая, несомненно, слышала последние фразы из разговора. Она обняла за шею Вику, чем крайне ее удивила, и положила ей подбородок на плечо. Там три в одном получается сначала можно побухать, потом побухтеть, а после и подраться.
Шелестова, отпусти меня, Вика стряхнула ее руки с себя. У меня возникло ощущение, что на меня напала анаконда и хочет задушить. Не тяни свои лапы к моему горлу.