Они вернутся! Что, если они вернутся?! Надя, мы должны немедленно собираться и уезжать!
Трамваи уже не ходят, сообщил Инсаров. К тому же грабители вас могут подстерегать около дома. Но вы не волнуйтесь. Сюда они не осмелятся сунуться, потому что я останусь здесь до утра, а если вы захотите утром уехать, я вас провожу.
Благослови вас Бог! прошептала мама. Наденька, накорми господина то есть, извините товарища?
Моя фамилия Тобольский, сказал Инсаров, от чего у меня, конечно, упало сердце, а он продолжал, обойдя, впрочем, молчанием вопрос, господин он или товарищ: Не волнуйтесь, я не голоден. А вам бы лучше уснуть сейчас.
Мама встревоженно взглянула на загадочный зеленый жакет, я подложила его ей под подушку. Накрыла маму пледом, и она мгновенно уснула как была, не раздеваясь, даже не сбросив растоптанные туфли, которые носила на даче. Я стащила их с нее, подоткнула край пледа ей под ноги.
Когда разогнулась и обернулась, Инсарова в комнате уже не было.
Не оказалось его и на кухне.
Неужели ушел?! Но ведь он обещал остаться!
И все же паника одолела меня. Я выскочила на крыльцо
Я здесь, раздался голос из кромешной темноты, воцарившейся в мире. Мерцали только звезды в небе да цветы белого табака, «табачки», как их называли здесь. Облако их чудесного аромата незримо реяло над садом. Цикады их здесь называли коники стрекотали упоенно, порой до оглушительного звона!
Я различила смутный силуэт Инсарова, сидящего на садовой скамеечке.
Иди сюда, сказал он. Посиди рядом со мной.
Я неуверенно приблизилась, неуверенно села. Чувства разрывали сердце. Любовь, радость, страх, недоверие
И он словно бы почувствовал мое смятение, мой душевный трепет.
Успокойся, тихо сказал он. Все кончилось, успокойся.
Осторожно обнял меня, привлек к себе, погладил по голове. Шепнул:
Распусти волосы. Легче станет.
Я расплела косу и впрямь, головная боль немного отступила.
Инсаров гладил мои волосы, перебирал их, что-то шептал Мне послышалось, он шепчет мое имя!
Я в смятении повернулась к нему, он склонился к моему лицу Внезапно старенькая скамейка покосилась, и мы оба оказались на траве, но едва ли заметили это, потому что Инсаров целовал меня задыхаясь, жадно, неистово, перемежая поцелуи жарким шепотом:
Я люблю тебя люблю! Будь моей женой! Жизнь тебе отдам!
Безумная радость помутила мне голову, я была готова в это мгновение на все, я бы тоже сейчас жизнь ему отдала, а не только ту малость, которую он отыскал между моих ног и которую сначала ласкал рукой, а потом, рывком распахнув мой халат, вторгся туда напряженной плотью. Я едва ли понимала, что он делает, сознавала только, что теперь принадлежу ему навеки. Боль пронзила меня, но я готова была терпеть эту боль, потому что Инсаров не оставлял меня, задыхался, трепетал, бился в меня телом и вдруг
Вдруг он с силой придавил меня к земле и выдохнул:
Царевна моя! Люблю тебя! Анастасия! А-на-ста-сия
Мне показалось, что нож вонзился не в тело мое, а в душу.
Инсаров сполз в сторону, пытаясь отдышаться.
Вдруг мне послышался испуганный мамин крик.
Я подхватилась, бросилась в дом, морщась от боли, брезгливо ощущая, что ноги мои влажны, уповая, что мама ничего не заметит.
Свет включать не стала, представляя, какой ужасный у меня вид.
Но мама спала. Видимо, мне и впрямь послышалось.
Я посидела рядом, пытаясь успокоиться.
Наконец набралась храбрости и снова вышла в сад.
Что сказать ему? Что он скажет мне? Объяснит что-нибудь?!
Яркие звезды светили так же, как раньше, так же благоухали, сонно белея в ночи, «табачки», так же тихо, таинственно шуршал листвой сад, но я почувствовала, что сейчас одна здесь он ушел.
Я плюхнулась на крыльцо, закрыла глаза.
До сих пор было трудно осознать то, что произошло между нами; то, что произошло вечером в нашем доме перед появлением Инсарова. Какие-то детали связывались, сплетались в логическую цепочку но она снова разрывалась в клочья от боли внизу живота, в сердце
Не помню, кажется, я задремала. Вдруг женский голос окликнул меня:
Надя, нынче молоко будете брать чи ни?
Я вскинулась суматошно. Уже рассвело!
У калитки стояла молочница. Она приходила каждое утро с ведром козьего молока.
Я вскинулась суматошно. Уже рассвело!
У калитки стояла молочница. Она приходила каждое утро с ведром козьего молока.
Я, с трудом владея затекшим телом, поднялась, подошла к калитке:
Анна Петровна, здравствуйте. Нет, молоко брать не будем, у нас еще осталось. А скажите, вы не знаете не грабили ночью в поселке? Не появлялись тут анархисты?
Боже ж с тобой! обмахнулась она крестным знамением. Тихо было, я уж почти всех дачников обошла, никто не жаловался. А
И вдруг она замолчала, уставилась на меня пристально, глаза вытаращила:
А ты шо такая расхристанная, Надя? Или, сохрани и помилуй, неужто у вас грабители побывали? Вот же ж хвороба! Шо ли обгуляли тебя?!
Я опустила глаза, взглянула на свой халат: с оборванными пуговицами, весь в раздавленной зелени, земле, крови! и кинулась к дому, чувствуя спиной горящий любопытством, жгучий взгляд молочницы.
Около сломанной скамейки я помнила, как, когда она сломалась! валялся какой-то мятый, промокший от росы, замызганный конверт.
Откуда он здесь взялся?
Я подняла его. Он был самодельный, небрежно склеенный из бумаги. Оттуда торчали какие-то газетные вырезки.
Вытащила их и в лицо мне словно кипятком плеснули!
Это были вырезанные из газет фотографии великой княжны Анастасии Николаевны, царевны. Она совсем еще девочка, она уже девушка, она с распущенными волосами С распущенными волосами! Смятые, потертые на сгибах, захватанные фотографии но это все была она, она. И в их числе оказался тот почти неразличимый снимок, который когда-то познакомил меня и Инсарова в Угрюмске.
С которого все началось
Я поняла, чей это был конверт и откуда он здесь взялся. Инсаров потерял его ночью.
Я словно выслушала смертный приговор себе и своей любви. Ни на одно мгновение не закралась в мое сознание самодовольная мысль, что эти вырезки напоминали ему обо мне. Нет, это я напоминала ему о ней! Не в меня в нее, в царевну, был он влюблен, не мной ею, царевной, владел сегодня ночью, вдавливая своим телом в траву, потому и выкрикнул не мое, а ее, царевны, имя в пароксизме телесного блаженства.
А потом сбежал. Может быть, устыдился того, что я узнала его тайну? Но возможно, он не отдавал себе отчет в это мгновение, не понимал, что кричит, а от меня ушел просто потому, что я ему была больше не нужна?
Я сыграла свою подневольную роль.
Я вдруг вспомнила себя девочкой, помешанной на своем сходстве с царевной Анастасией, на каких-то болезненных, опасных «воспоминаниях» о том, чего никогда не происходило. Со временем я уверовала в то, что это был род душевной болезни. Уж не заразился ли ею и Инсаров?! Или я наговариваю на него? Или я ошибаюсь?
Кто знает, может быть, я усомнилась бы в своей мучительной догадке, если бы вместе с фотографиями не выпала из конверта еще одна газетная вырезка относительно свежая по сравнению с остальными. Это была сухая заметка о том, что Временным правительством принято решение перевести бывшего царя Николая Романова и его семью в Тобольск.
В Тобольск! Так вот откуда взялся его новый псевдоним! Он Тобольский, потому что Анастасия теперь будет жить в Тобольске!
Нет, к несчастью, я не ошиблась.
Не понимаю, как я пережила следующий день. Мама перепугалась до истерического состояния, когда обнаружила, что «нашего спасителя» нет.
Он ведь обещал нас стеречь! плаксиво восклицала она. И бросил! Как это неблагородно, как безответственно! А если бы грабители где-нибудь поблизости затаились и подкарауливали, дожидаясь, когда он уйдет, а потом вернулись бы? Они ведь видели деньги, драгоценности, у них глаза теперь разгорелись! Обязательно следующей ночью нагрянут! Мы должны немедленно уезжать!
С этим я была согласна. Мы начали укладывать вещи. Решили забрать, что сможем унести, а завтра пусть приедет отец с балагулой так в Одессе называли извозчиков и увезет варенье из погреба.
Когда уже тащились с узлами на 16-ю станцию, я наконец решилась спросить:
Мама, а что такое ты сказала, когда эти мерзавцы разорвали жакет? Что значит «мы это получили за Надю»?
Она беспомощно взглянула на меня и вдруг залилась слезами:
Что за ерунда? Мы ничего за тебя не получили! С чего бы вдруг? И вообще не помню, что говорила, я в ту минуту была не в себе!
Она продолжала жалобно всхлипывать и выглядела тем более беспомощно, что руки у нее были заняты и она не могла вытереть глаза. Я больше не приставала с этим вопросом, хотя он раздразнил мое любопытство и, возможно, я к нему вернулась бы, если бы то, что произошло ночью между мной и Ин вернее, Тобольским (никогда в жизни не смогу его снова назвать Инсаровым!), не терзало меня болью душевной и телесной, и эта боль была сильнее моего любопытства.
Отец, вернувшись вечером из депо, был потрясен, увидев нас. Мама стала описывать происходящее, но у нее началась истерика, к ней пришлось позвать врача. Ночью мы почти не спали, еще и потому, что грянула вдруг страшнейшая гроза такой мы еще в жизни не видели. Конечно, в Нижнем грозы не раз случались, и даже сильные ливни разражались, однако такого светопреставления видеть не приходилось. Срывало крыши, упало несколько деревьев, размыло трамвайные пути
Как бы наш домишко на Большом Фонтане не унесло в море! забеспокоился отец и как в воду глядел. Сам домишко, правда, устоял, однако грандиозный оползень унес в море часть берега с двумя соседскими домами и нашим погребом вместе с хранившимся в нем вареньем, на приготовление которого мы с мамой убили столько сил. Огромная шелковица, стоявшая у наших ворот, упала, проломив крышу, а рухнувшие балки придавили комнату, где мы обычно спали. И если бы мы не сорвались в город
Да нам еще спасибо надо сказать этим грабителям, которые вас так напугали! воскликнул отец, когда мы с ним увидели это разрушение, приехав на извозчике на Большой Фонтан. Страшно представить, что могло случиться. Вы бы погибли!
Я кивнула. Мне почему-то не было страшно. Я подумала, что было нечто судьбоносное в этой грозе, которая уничтожила и дом, куда ворвался Тобольский, чтобы спасти меня, и сад, где он овладел «царевной Анастасией», уничтожив меня.
Мама иногда заводила разговоры о «нашем спасителе», о том, что его надо бы найти и отблагодарить, однако я только пожимала плечами: мол, где же его искать в неразберихе, воцарившейся в Одессе и в мире?