9. При активной форме поведения опасность порождается самим действием и, следовательно, во времени следует за деянием. На первый взгляд, также обстоит дело и с бездействием: «Сама по себе обязанность действовать возникает, естественно, раньше, чем опасность, которую следует предотвратить»[200]. Но спешит лишь обязанность. Само же бездействующее лицо появляется на сцене позже возникновения опасности. Гипотетически[201] жизнь заявляет о возможности опасного развития событий прежде появления ответственного лица. Актом бездействия опасность не создается, но и не предотвращается. Частичное исключение встречается лишь в одной сложной комбинации, когда сопрягаются поставление в опасность и оставление в опасном состоянии (ст. 125 УК РФ). Но и здесь бездействие в форме оставления людей в опасном для жизни или здоровья состоянии, а именно оно преследуется, приходит вторым на смену активным усилиям по созданию опасности.
10. Физиологически активное или двигательное посягательство с точки зрения права бьет по чужим правам и интересам и по обязанностям преступника (воздерживаться от нарушения запретов). Как считал в свое время В. Есипов, преступление есть одновременно нарушение каких-либо чужих прав и собственных обязанностей. Причем уголовное правонарушение, по его мнению, представляет собой в равной мере нарушение и прав, и обязанностей; гражданское в большей степени нарушение прав и в меньшей обязанностей, а полицейское нарушение своих обязанностей при незначительном нарушении чужих прав[202]. Можно продолжить разграничение в пределах уголовного права двух форм преступного деяния, но сказанного достаточно, чтобы утверждать следующее. Объект посягательства у действия и бездействия един, да вот игнорируемые при этом обязанности преступника различны: у активно действующего лица они сводятся к воздержанию от нарушений чужих прав (запрещающих норм), а в случаях бездействия мы имеем дело с уклонением от позитивного обязывания.
11. Любое преступление, совершаемое любым способом, обладает антисоциальным свойством, разрушительным образом влияет на охраняемые правом блага и интересы людей. По общему правилу принадлежность человека к той социальной среде, которой причиняется вред (родственная, профессиональная, национальная, территориальная, языковая и пр.), значения не имеет. Злодеем в равной мере может быть и чужак, и свой. Все публичные отрасли права покоятся на идее общей юрисдикции государства и в отношении посягателя, и в отношении правоприменителя. Однако повышенная социальность бездействия сказывается и на границах его причиняющего влияния.
11. Любое преступление, совершаемое любым способом, обладает антисоциальным свойством, разрушительным образом влияет на охраняемые правом блага и интересы людей. По общему правилу принадлежность человека к той социальной среде, которой причиняется вред (родственная, профессиональная, национальная, территориальная, языковая и пр.), значения не имеет. Злодеем в равной мере может быть и чужак, и свой. Все публичные отрасли права покоятся на идее общей юрисдикции государства и в отношении посягателя, и в отношении правоприменителя. Однако повышенная социальность бездействия сказывается и на границах его причиняющего влияния.
Это обстоятельство, кажется, первым заметил и обосновал В. Н. Кудрявцев. Вот его соображения: а) «всякая система может быть разрушена активным действием как извне, так и изнутри. Но пассивное состояние опасно для системы лишь в том случае, если оно осуществляется изнутри, т. е. когда бездействует принадлежащий этой системе элемент, который должен действовать»; б) «вся живая природа и в особенности человек и человеческое общество представляют собой организованные системы, нуждающиеся в активных процессах для поддержания своей жизнедеятельности. Бездействие, пассивное состояние внутри системы в обществе играет, как правило, отрицательную роль и объективно обладает разрушительным характером. Вне системы оно часто безразлично для нее»; в) «если... уголовная ответственность может быть установлена в принципе за любое активное поведение (действие), способное причинить общественно-опасный результат, то за бездействие эта ответственность устанавливается только при условии, что соответствующие лица были включены в ту систему, функционирование которой было нарушено»[203].
Заявленную академиком В. Н. Кудрявцевым особенность пассивного поведения оттеняют и другие ученые. Так, Б. С. Волков, рассматривая допустимость уголовной ответственности через призму водимого поведения, отмечал: «Включенное в систему общественных связей, бездействие не только детерминируется. Но и само детерминирует, то есть выявляет себя как внешний акт, как причину. В этом смысле можно сказать, что бездействие способно и разрушать, и повреждать»[204]. Таким образом, бездействие системоразрушительное мероприятие. Отсюда пристальное внимание к «ничегонеделанию» со стороны государства и уголовно-правовые санкции за него.
12. Разницу между действием и бездействием можно усмотреть в рамках неоконченной преступной деятельности, и это обстоятельство уже замечено в науке. В частности, Г. В. Тимейко утверждает, что приготовление к бездействию возможно только в активной форме[205], а покушение на бездействие только в пассивной форме. Развивая свою логику, ученый оценивает и формы осуществления добровольного отказа при бездействии: на стадии приготовления он мыслится пассивным, при покушении на бездействие активным[206].
Резюмируя приведенные различия активного и пассивного способа совершения преступлений, можно согласиться с В. Б. Малининым и Н. Ф. Кузнецовой в том, что проблема бездействия «одна из наиболее сложных и спорных проблем уголовного права»[207], что «бездействие по своей природе более сложная форма поведения, чем действие. Помимо волимости и последствий, бездействие требует также, чтобы была налицо специальная обязанность и реальная возможность лица предотвратить последствия»[208]. Акты бездействия представляют сложность и для самого преступника, ибо «воздержание от действия требует бóльших усилий воли, чем совершение положительного действия»[209], и для государства, поскольку «проблема бездействия это по существу проблема правовых основании уголовной ответственности»[210].
На отраслевых механизмах регламентации бездействия остановимся особо.
Метод уголовного права и бездействие тот желанный уровень сличения инструмента и предмета обработки, где фиксируется почти идеальная сочетаемость. Бездействие есть оборотная, затемненная сторона действия, своего рода виртуальная реальность: ничего не делал, а отвечать приходится[211]. В свою очередь «уголовно-правовые нормы имеют зеркальный вид, построены от противного, являют изнанку права. Их контрольный ряд образцы правомерного поведения. В нормах уголовного права сформулированы в большинстве своем запреты: власть назидательно и в подробностях говорит, как нельзя поступать. Уголовное право как бы виртуальная юридическая реальность»[212], оно выдает приказ на бездействие.
Lex neminem cogit ad impossibilia закон ни от кого не требует невозможного. Эта древняя римская заповедь менее всего расположена к бездействию, «поскольку речь идет...о предписании действовать по определенным, возможно, очень сложным правилам. Воздержание по плечу многим, если не всем»[213]. Конечно, ингибиторное поведение труднее, чем оффензива, и в психологическом, и в технологическом отношениях, оно сложнее в исполнении. В этом-то и заключается его прелесть для уголовно-правовой науки: «Следует все же различать соблюдение норм, запрещающих, налагающих пассивные (выделено нами. А. Б.) обязанности, и соблюдение (исполнение) норм, обязывающих, вызывающих необходимость активного (выделено нами. А. Б.) поведения... Соблюдение запрещающих норм, само по себе важное, входит в другие способы реализации права и, с точки зрения возможности отнесения его к правовой практике, вряд ли представляет интерес. Соблюдение запрещающих норм не связано с совершением правовых актов и не влечет конкретных правоотношений»[214].
Особенность уголовно-правового метода в отношении бездействия выражается и в способе закрепления противоправности. Так, В. С. Прохоров в далеком уже 1968 г. утверждал, что «противоправность преступного бездействия определяется в уголовно-правовых нормах двояким путем: либо указанием на необходимость выполнения конкретного действия либо путем умолчания о признаках деяния, которое означает, что любое возможное действие или бездействие, приведшее к наступлению указанного в законе общественно опасного последствия ... противоправно»[215]. Чуть позже Г. В. Тимейко аргументировал три способа выражения уголовной противоправности в законе: прямая (деяние описывается в диспозиции через характеристику способов, в том числе воздержание от поведения); бланкетная или, в транскрипции В. Н. Кудрявцева, смешанная (содержание требуемого или запрещенного поведения раскрывается не в уголовном законодательстве, а в других нормативных источниках) и условная, а в терминологии Г. В. Тимейко, иная (в законе упоминаются только последствия, а само деяние не описывается)[216]. При этом в теории уголовного права признается мысль, что «смешанная противоправность особо характерна для преступного бездействия»[217].
Смешанная противоправность или бланкетность диспозиций представляет собой наиболее распространенный прием межотраслевой балансировки законодательных правил и экономии законодательного текста. Охранительная направленность и обеспечительное предназначение уголовного права по отношению к другим, так называемым созидательным отраслям рождают предрасположенность уголовного закона к бланкетным диспозициям. Этот метод регулирования настолько очевиден и общеизвестен, что постоянно обыгрывается в науке и плодит самые крайние взгляды.
Основоположник классического направления К. Биндинг видел назначение и единственный смысл уголовного права не в формулировании собственного запрета, а в санкциях за нарушения правил других отраслей[218]. Примерно ту же позицию отстаивали в советское время О. Э. Лейст[219], М. Д. Шаргородский и О. С. Иоффе[220], В. Г. Смирнов[221]. Доцент В. Г. Беляев считает уголовное право «исключительной отраслью конституционного права, регулирующей чрезвычайные меры охраны наиболее важных и в то же время наиболее уязвимых интересов и благ от чрезвычайных посягательств на них (преступлений)»[222]. Ему вторит по-своему Л. Б. Тиунова, полагая, что уголовное право «вовсе не имеет своего материального предмета регулирования и отличается от остальных отраслей способом (методом) ...»[223].