Кроме того, Меншиков, приготовляясь умирать, послал письма также и к членам верховного совета, поручал им свою семью и просил прощения, если согрешил перед кем.
Александр Данилович и на самом деле был очень слаб: он страдал сильной лихорадкой и кашлял кровью.
Волей-неволей юному государю пришлось отложить охоту и ради приличия поехать навестить больного министра.
Александр Данилович, худой, бледный, расслабленный лихорадкою, принял своего державного гостя лежа в постели.
Прости, государь, что лежу перед твоим императорским величеством Встал бы, да не могу, слабым голосом проговорил он. Умирать я собрался, государь.
Зачем умирать? Живи.
Что жить, когда жизнь немощного старика теперь стала никому не нужна? Пожил, послужил, пора очистить место другим, молодым, а мне и на покой Верой и правдой служил я, государь, твоему великому деду; служил императрице Екатерине и тебе думал послужить нелицеприятно, да не судил Бог, не судил.
Тут Меншиков сильно закашлялся. Он стонал и метался.
Когда припадок кашля миновал, Меншиков опять заговорил:
Государь, когда меня не станет, выбери себе достойного помощника, хоть Остермана; он хотя и немец, но, кажется, любит Россию и тебя, государь. Держава твоя велика, однако не устроена. Твой дед, покойный император, много трудился, много им начато, но не кончено, и тебе, государь, придется доканчивать. Послужи земле и народу, и за это Бог возвеличит тебя, как возвеличил твоего великого деда. Последуй ему, он до самой своей смерти неусыпно трудился. Если я в чем согрешил или провинился перед тобою прости меня, верного и преданного тебе раба. Прости умирающему Видит Бог, что все мои желания были к твоему, государь, благоденствию и к благоденствию твоего народа.
Знаю и верю, князь Александр Данилович, с волнением проговорил Петр, которого тронули страдания Меншикова. Тебе вредно, князь, много говорить, не лучше ли отложить до другого раза?
Я сейчас окончу и задерживать ваше императорское величество не буду. Теперь мне все равно дни мои сочтены. Государь, умру я, не оставь моей семьи, Машеньки не покинь, она твоя обрученная невеста и должна, по Божьему, быть твоей женою Скажи, государь, женишься ты на ней? Богом прошу, скажи Успокой умирающего старика! И Меншиков заплакал.
Император-отрок хмуро молчал.
Ты молчишь, государь, молчишь? Стало быть, ты отдумал жениться на моей дочери? Скажи, ваше величество.
О женитьбе, князь, я не думаю. Да и рано мне думать о том.
Но ведь ты, государь, обручился с моей дочерью и должен жениться на ней, а не на другой, дрожащим голосом, прерываемым слезами, проговорил князь Меншиков.
Я не говорю, что женюсь на другой, но просто-напросто о моей женитьбе еще рано говорить, сухо ответил государь.
Эти слова несколько успокоили Меншикова.
Петр недолго пробыл в Ораниенбауме и поспешил в Петергоф, где его ждали близкие его сердцу люди.
Крепкий организм и искусство врачей помогли князю Меншикову, и он стал быстро поправляться, к неудовольствию своих врагов, которые думали, что смерть избавит их от всесильного временщика.
Болезнь отдалила Меншикова от императора-отрока; многие дела по государству уже решались, минуя его, регента и первого министра. При дворе стали привыкать к его отсутствию; его заменили Долгоруковы, и светлая звезда всесильного временщика стала потухать.
Но Александр Данилович еще не падал духом; он надеялся поправить дело и быть по-прежнему первым человеком в государстве.
Для этого он решил воспользоваться следующим случаем.
В своем роскошном имении в Ораниенбауме он назначил в первых числах сентября освящение церкви и стал домогаться того, чтобы на этом духовном торжестве присутствовал государь, так как это сразу уничтожило бы слухи о неприязненном отношении к нему Петра.
Он униженно и чуть не со слезами стал просить Петра посетить Ораниенбаум и своим высочайшим присутствием осчастливить его, немощного старика, и всю его семью. Просьбы тронули государя: он дал слово быть.
Веселым и радостным вернулся Меншиков из Петергофа и занялся приготовлением к предстоящему торжеству. После освящения церкви был назначен большой праздник с угощением и подарками для простого народа, а в своем дворце Александр Данилович устраивал в день приезда юного государя такой бал, который своим великолепием должен был затмить все прежние балы.
«Приедет государь, я постараюсь объясниться с ним и положу конец всем сплетням. Я по-прежнему буду верховным министром в государстве и всех своих недругов заставлю молчать и повиноваться мне, не то горе им будет», думал Меншиков, занятый хлопотами по устройству праздника.
Батюшка, мне надо сказать вам несколько слов, обратилась к нему вошедшая в кабинет княжна Мария, обрученная невеста императора Петра II.
После, после не теперь я так занят приготовлениями.
Нет, мне надо переговорить с вами сегодня, настойчиво промолвила княжна.
Почему же непременно сегодня?
А потому, что завтра обещал быть у нас государь, мой жених, последние слова княжна сказала с насмешкой, и вы должны выяснить ему положение
Я не понимаю тебя, Маша.
Давно ли, батюшка, вы стали так непонятливы? Прошу вас объяснить мне, что я такое Я царская невеста, так?
Разумеется.
Батюшка, вы заблуждаетесь! Неужели вы думаете, что государь женится на мне и я буду царицей?
Ты обрученная царская невеста.
Обрученная!.. Батюшка, да разве вы не видите, что происходит вокруг нас? Государь на меня и смотреть не хочет, он совсем забыл, что на свете существует несчастная княжна Мария, которую чуть не насильно обручили с ним. Батюшка, зачем вы сделали это, зачем вы погубили меня? У княжны дрогнул голос, и по ее бледным щекам потекли слезы.
Я я погубил тебя? с удивлением воскликнул Меншиков. Одумайся, что ты говоришь и с кем говоришь!
Простите, батюшка, я сознаю, что мои слова грубы, что мне не следовало бы так говорить с вами. Но что же мне делать? Ведь я измучилась от дум и от терзаний. Меня обручили, а жених и знать меня не хочет. Да и не пара я государю, ведь он мальчик. Даже в то время, когда государь жил в нашем доме, и тогда он избегал говорить со мною. Пусть лучше откажется от меня государь.
Я я погубил тебя? с удивлением воскликнул Меншиков. Одумайся, что ты говоришь и с кем говоришь!
Простите, батюшка, я сознаю, что мои слова грубы, что мне не следовало бы так говорить с вами. Но что же мне делать? Ведь я измучилась от дум и от терзаний. Меня обручили, а жених и знать меня не хочет. Да и не пара я государю, ведь он мальчик. Даже в то время, когда государь жил в нашем доме, и тогда он избегал говорить со мною. Пусть лучше откажется от меня государь.
Я я знаю, чьей невестой хочется тебе быть Еще, видно, не забыла Федора Долгорукова? сердито заметил дочери князь Меншиков.
И никогда не позабуду его.
Пожалуй, помни твое дело Только его женой ты не будешь.
Кто знает, батюшка! Будущее от нас закрыто непроницаемой завесой. Вы вот думали, что я буду царскою женой.
И будешь, будешь! грозно крикнул Александр Данилович, все еще, по-своему властолюбию и тщеславию, думавший выдать дочь за императора-отрока.
Батюшка, и сейчас вы не теряете надежды выдать меня за государя? с насмешкою спросила у отца княжна Мария.
Да не теряю
Повторяю, вы заблуждаетесь.
Это мы увидим А теперь оставь меня, я занят.
Подавив в себе вздох, бедная княжна Мария вышла из кабинета.
Наступил день торжества; все было приготовлено к приезду государя. В церкви для него было сделано возвышение с балдахином, украшенное дорогим бархатом и парчой. В Ораниенбаум собралось много гостей, и Меншиков с нетерпением поджидал приезда государя.
Однако прошло время, в которое должен был приехать Петр, а его не было; вскоре из Петергофа приехал царский посол, офицер Левушка Храпунов. Он, как мы уже знаем, ни за что ни про что по приказанию Меншикова был посажен под арест, но князь Иван Долгоруков, будучи искренним приятелем Левушки, испросил ему защиты у государя. Левушка был освобожден, принят в свиту государя вопреки желанию Меншикова, и теперь ему пришлось ехать в Ораниенбаум с известием, что государь быть там не может.
При этом известии Меншиков изменился в лице и дрожащим голосом проговорил:
А по какой причине его императорское величество не может приехать?
Про то я ничего не знаю, ваша светлость, почтительно ответил офицер-гвардеец.
Звать тебя Леонтий, а по прозвищу Храпунов? спросил Меншиков, хотя лично знал офицера Храпунова, однако, не благоволя к нему, решил поиздеваться над ним. Я думаю, господин офицер, что это поручение принесло тебе особенную радость? горько улыбаясь, спросил он.
Я все поручения и приказы его величества государя исполняю с одинаковой радостью.
А разве не составляет для тебя радости возможность унизить меня, причинить мне неприятность?
Ни малейшей, ваша светлость, откровенно ответил Левушка Храпунов, который, обладая мягким сердцем и ценя в Меншикове крупного государственного деятеля, давно забыл нанесенную им обиду.
Стало быть, зла против меня ты не имеешь?
Никогда не имел и иметь не буду, ваша светлость.
Спасибо! Ты, господин офицер, по-христиански живешь зла не помнишь. Будь сегодня на празднике моим гостем!
Началось освящение храма, и говорят, будто Меншиков во время богослужения стал на место, приготовленное императору Петру II. Это было замечено присутствующими, в церкви пошло шушуканье, однако громко говорить боялись, опасаясь временщика, и чин освящения продолжался. Остальная программа дня тоже была выполнена, но прошла без оживления хозяин дома был хмур и мрачен, его беспокоило отсутствие государя; он понимал, что это произошло неспроста, а, очевидно, под влиянием его врагов. Поэтому праздник закончился рано и в тоскливом настроении.
Проводив гостей, Меншиков хотел было направиться в кабинет, но его остановила княгиня Дарья Михайловна, сказав ему:
Александр Данилович, не уходи зайди ко мне. Поговорить с тобою мне надо.
Ну, что такое?.. Говори здесь в зале никого нет.
Знаешь, что мне сегодня Машенька сказала? как-то таинственно проговорила княгиня Меншикова, оглядываясь по сторонам. Будто она больше жить так не может и уйдет куда глаза глядят.
Что такое? Кто ее пустит? Да как она смеет? Убежать?.. Да я в монастырь ее отправлю. Это ты ты, Дарья, детей избаловала вот теперь и возись с ними, и выслушивай их грубости.