Себя вини, Александр Данилович, а не меня и не детей наших Они ни в чем не повинны.
Что такое? Кто ее пустит? Да как она смеет? Убежать?.. Да я в монастырь ее отправлю. Это ты ты, Дарья, детей избаловала вот теперь и возись с ними, и выслушивай их грубости.
Себя вини, Александр Данилович, а не меня и не детей наших Они ни в чем не повинны.
Я ли не старался для Марьи?.. Через меня она в невесты попала к государю. Ее поминают в церквах, великой княжной называют на ее двор тридцать четыре тысячи отпускают, а Марье все мало это ей все нипочем.
Ничего, Данилыч, она этого не требует от тебя!
Так чего же еще ей надо? Какого рожна? крикнул Меншиков.
Покоя душевного надо нашей Маше. Ведь с тех пор как нарекли ее царской невестой, Маша покоя себе не видит, измучилась, сердечная. С самого дня обручения государь не сказал ей двух слов ласковых, сторонится ее. Мой совет, Александр Данилович, скорее поезжай в Петергоф, переговори с государем, спроси, женится ли он на Маше? Хоть и наперед я знаю, что тому не бывать, а все же спроси, узнай.
Князь послушался доброго совета жены и поехал в Петергоф. Однако он не застал государя и остался дожидаться его возвращения.
Петр скоро вернулся; ему доложили о Меншикове.
Ах, как это неприятно!.. Где он? хмуро спросил император-отрок.
Во дворце, ваше величество.
Ну и пусть его там дожидается! И государь, не заходя во дворец, отправился в сопровождении князя Ивана Долгорукова в сад.
Это пренебрежительное отношение монарха-отрока имело свои основания. Он и вообще-то был не расположен к Меншикову и очень охотно согласился не поехать на праздник светлейшего, что ему посоветовали недоброжелатели Александра Даниловича, желавшие нанести тяжелый удар самолюбию последнего. Но этого было мало; они же, недоброжелатели Меншикова, сообщили государю о том, что Александр Данилович занял в церкви место, приготовленное для монарха, и, конечно, это было передано с разными прикрасами и преувеличениями, а в результате у Петра Алексеевича еще более усилилось недовольство Меншиковым, и он буквально-таки не мог видеть его.
А Меншиков с нетерпением ожидал императора.
Наконец Храпунов, находившийся во дворце, шепнул Меншикову, что государь возвратился и находится в саду. Александр Данилович направился туда же и, представившись государю, стал почтительно спрашивать его, почему он не был на освящении церкви.
Потому что не мог плохо себя чувствовал, холодно ответил Петр.
А мы все так ждали тебя, государь, и в особенности княжна Мария. Неприбытие к нам твоего величества принесло моей дочери немалую скорбь.
Вот как? Я этого не знал.
Государь, дозволь мне сказать несколько слов
Только не теперь пожалуйста, не теперь. Я сейчас еду на охоту
Я только на малое время задержу тебя, государь. Выслушай меня, о том прошу твое царское величество усердно. И Меншиков низко поклонился Петру, причем голос у него дрожал.
Ах, как это скучно! с неудовольствием проговорил император-отрок и, повернувшись к своему любимцу, быстро спросил у него: Все готово, Ваня?
Все, государь.
Так поедем!.. И Петр, не взглянув на Меншикова, прошел мимо него и скоро уехал.
Еще так недавно могущественный и всесильный вельможа, заставлявший невольно трепетать всякого, стоял теперь всеми оставленный, беспомощный, понуря свою властолюбивую голову; ему стало ясно его безвыходное положение, он понял, что его падение близко и что его враги торжествуют.
Однако он еще не сдавался и остался в Петергофе ночевать, думая утром объясниться с государем. Но Петр, вероятно, избегал этого объяснения, опять уехал на охоту.
Меншиков хотел зайти на половину великой княжны Натальи Алексеевны, но когда ей сказали, что к ней идет Меншиков, то она, «чтобы избавиться от неприятности видеться с ним», как говорят показания современников, «выпрыгнула из окна» в сад и уехала.
Тогда Александр Данилович решился обратиться с просьбой замолвить за него словечко перед государем к царевне Елизавете Петровне. Во время своего могущества он мало обращал внимания на нее, теперь же ему пришлось лукавить перед дочерью своего благодетеля: он распространялся о своих прежних заслугах, жаловался на неблагодарность государя и говорил, что ему теперь при дворе нечего делать, что он хочет уехать в Украйну и начальствовать там над войском.
Что же от меня, князь, ты хочешь? выслушав длинную речь Меншикова, спросила Елизавета Петровна.
Будь заступницей за меня, матушка цесаревна. Государь расположен к твоему высочеству объясни ему мое несчастное положение и положение моей бедной дочери Марии; ведь она измучилась
В этом я не могу помочь твоей дочери: государь не любит ее, она не нравится ему, а ты сам хорошо знаешь, что насильно мил не будешь.
Не нравится государю моя дочь, пусть он скажет об этом, тогда Марья не будет и считаться его невестой; если нужно, она даже в монастырь уйдет. И я уеду хоть на Украину и там буду нести службу верой и правдой моему государю.
Царевна, чтобы скорее отделаться от Меншикова, обещала ему свое ходатайство перед племянником государем.
Идя от цесаревны, Меншиков повстречался с Остерманом. Хитрый Андрей Иванович хотел только ограничиться поклоном с бывшим временщиком, но Меншиков остановил его:
Постой малость, Андрей Иванович, и ты куда-то спешишь?
У меня так много дела, князь, я должен
Ты должен выслушать меня.
Но мне, право, князь, недосуг.
И ты против меня, и ты? Вижу, все друзья-приятели до черного дня; не забывай того, Андрей Иванович, что ты мне обязан кое-чем, припомни хорошенько!
Я помню, князь, помню.
Еще, барон Остерман, не забывай превратностей человеческой судьбы. Нынче ты в почести и славе, а завтра, может быть, будешь всего лишен. На мне учись превратностям судьбы. Хотел было я поговорить с тобою, попросить твоего заступничества, да не надо; все равно ничего ты для меня не сделаешь, и слова мои, и просьбы будут напрасны. Прощай! Хоть и недруг ты мне, а все же не желаю тебе чувствовать теперь то, что я чувствую, и переносить то, что я переношу! И, сказав это, Меншиков уехал из петергофского дворца.
Его положение действительно пошатнулось. Шестого сентября 1727 года император-отрок издал указ, в силу которого власть князя Меншикова значительно уменьшалась; в указе, между прочим, было сказано:
«И ноне же Мы так же всемилостивейше намерены, для лучшего отправления всех государственных дел и лучшей пользы верноподданных Наших, сами в верховном Нашем тайном совете присутствовать, и для того потребно, чтобы оный совет всегда отправлялся при боку Нашем; того ради отвести в том же Нашем летнем дворце одну палату, в которой бы по приезде Нашем оный совет отправляем быть мог».
Однако, несмотря на это, Меншиков все еще продолжал властвовать и отдавать различные приказания.
Это не могло не раздражать государя.
Я покажу, кто из нас император: я или Меншиков! грозно крикнул Петр, топнув ногою.
Успокойтесь, государь, за свое непослушание князь Меншиков ответит, вкрадчивым голосом проговорил Остерман, показывая вид, что старается успокоить своего державного воспитанника, а на самом деле старался наговаривать на Меншикова.
Да, да, он ответит мне, он поплатится. Андрей Иванович, сейчас же прикажи все мои вещи и одежду, находящиеся в доме Меншикова, перевезти сюда, во дворец.
Слушаю, государь А если князь Меншиков не послушает и вещей ваших, государь, не выдаст? От него, ваше величество, всего можно ожидать.
Я я укрощу Меншикова, я согну его в дугу Ты увидишь, Андрей Иванович, как я с ним поступлю, ты увидишь.
Ведь князь Меншиков будущий тесть вашего величества. Удобно ли, государь, будет с ним круто поступить?
Меншиков мой тесть? Да ты никак с ума сошел, Андрей Иванович? Он никогда им не будет Никогда!
А его дочь, княжна Мария Александровна, ведь она обручена с вашим величеством.
Что же такое? Обручена, но не венчана. Кстати, сегодня же сделать распоряжение, чтобы в церквах дочери Меншикова на ектениях не поминали и моей невестой не называли. О том нужную бумагу изготовь и пошли к преосвященному Феофану, тоном, не допускающим возражения, проговорил император-отрок.
Да и кто стал бы возражать ему? Все вельможи, весь двор радовались падению всесильного временщика, и более других тому радовался хитрый Остерман.
Участь Меншикова была окончательно решена. Птенец великого Петра, всесильный, почти полновластный правитель России пал Этого колосса и богатыря победил державный мальчик.
Петр II был почти обязан возведением на престол Меншикову, но, несмотря на это, тяготился им, не любил его Да и мог ли он любить человека, который чуть ли не первый подписал смертный приговор его отцу, злосчастному царевичу Алексею Петровичу? Мог ли забыть юный Петр то пренебрежение, с каким относился к нему и к его сестре Наталье Меншиков во время царствования императрицы Екатерины I? Царственные дети Петр и Наталья жили совершенными сиротами, в забросе, в задних комнатах дворца; оба они нуждались во многом, и все из-за того же Меншикова, потому что временщик сокращал расходы на их содержание. Могли ли все это забыть царственные дети?
Прежние грехи Меншикова, то есть его различные злоупотребления и те приемы, какими были нажиты Меншиковым миллионы, одних крестьян у него было около ста тысяч человек, обо всем этом слышал и знал император-отрок и решился опять обратить Меншикова в ничто, из которого тот вышел по воле великого преобразователя.
На человека, который титуловал себя так: «Мы, Александр Меншиков, римского и российского государства князь, герцог Ижорский, наследный господин Аранибурга и иных, его царского величества всероссийского первый действительный тайный советник, командующий генерал-фальдмаршал войск, генерал-губернатор губернии Санкт-Петербургской и многих провинций его императорского величества, кавалер святого Андрея и Слона, и Белого и Черного орлов и пр., и пр.», обрушилась опала императора-отрока.
Довольно властвовать и самовольничать Меншикову, надо положить этому конец! Он слишком много о себе возмечтал и, кажется, про то забыл, что я император Надо ему напомнить об этом, сказал Петр своей сестре Наталье Алексеевне.
А как же ты, Петруша, поступишь со своей невестой?
С какой? У меня нет невесты.
А дочь Меншикова, Мария?
Она была моей невестой прежде. Когда меня с нею обручали, тогда я находился под опекой у Меншикова; он делал со мною что хотел. А теперь, Наташа, все не то, эту опеку я сбросил со своих плеч Я ни с кем не хочу разделять свою власть. Я император, мне Бог вручил эту власть, с большим воодушевлением проговорил император-отрок.